это удается без труда. Я хочу напиться - я пью - я напиваюсь. Вот так-то.
Только вина мне для этого нужно все больше и больше... Даже Коблановой
отравы.
Итак, я напился, и меня до сих пор покачивает, и голова гудит, и язык
во рту сухой и шершавый, как наждак, и хочется пить... пить... ох, как
пить хочется!..
На столе - кувшин. Что в нем? Не знаю. Не помню.
Я с трудом встаю с кровати, на негнущихся ногах делаю два-три шага к
столу и тяжело наваливаюсь на него всем телом. Стол - крепкий. Он
выдержит.
Выдержу ли я?
Стою так некоторое время. Голова по-прежнему кружится. Мне плохо. Мне
очень плохо.
Очень плохо мне!
И не только от вина...
Пробую моргать. Получается, но как-то не так, как раньше.
Пробую поднять кувшин. Получается, но с трудом.
Пробую содержимое кувшина. Не упасть бы...
Только бы не вино!
Вода!..
Холодная и чистая.
Я пью, пью, пью - я очень долго пью - а потом выливаю часть
благословенной влаги себе на голову. И стою мокрый, выяснив, что заснул,
не раздеваясь...
Оставляю немного воды про запас - скоро я обязательно снова захочу
пить.
Полегчало.
Немного.
Я отталкиваюсь от стола и валюсь на кровать, чудом не промахнувшись.
Подушку - повыше. Вот так. Голове должно быть удобно кружиться - иначе она
обижается и начинает куда-то падать...
Итак, на чем мы остановились?
Вчера я напился. В очередной раз. Все заволокло хмельным туманом, и в
какой-то миг мне показалось, что я смогу наконец сжать пальцы своей
железной руки - и, как последний идиот, я принялся колотить этой рукой в
стену, пытаясь заставить упрямые пальцы сжаться в кулак.
Боль от ударов тупо отдавалась в культе, а я все уговаривал себя, что
это болят костяшки несуществующих пальцев... нет, это болят мои железные
пальцы, безвольно врезаясь в стену и выбивая из нее куски штукатурки...
Я чуть было действительно не поверил в свой пьяный бред. Протрезвев
на мгновенье, я со страхом и надеждой взглянул на...
Увы, меня ждало горькое разочарование. Просто от ударов о стену
пальцы немного согнулись - и в этом не было ничего удивительного.
А я-то вообразил...
"Кажется, я начинаю сходить с ума", - подумал я тогда. И это была не
первая мысль подобного рода.
А потом хмель обрушился на меня с новой силой, и ярость вернулась
вместе с ним - но не та, чуть ли не веселая ярость, когда я повторял про
себя - могу, могу!.. нет, другая, злая и черная ярость овладела мной - и я
сорвал проклятую железку, бросил на пол и долго, с остервенением, пинал
ногами, больно ушибая пальцы босых ног - и после лежал и плакал, плакал
навзрыд, как ребенок, у которого отняли любимую игрушку...
И сам не заметил, как уснул.
Меня мучили кошмары. В них стальная рука оживала и начинала тянуться
к моему горлу; я боролся с ней, но силы были неравны - перепуганный калека
против взбесившейся стали, одержимой манией убийства - и холодные пальцы
сжимались у меня на шее, разрывая кожу кольчужными кольцами, все глубже
погружаясь в тело, прерывая дыхание...
Я проснулся, когда дышать стало уже совсем нечем, и понял, что
умираю.
И проснулся еще раз.
...Что это было? Пляска винных духов? Но тогда почему рука снова на
месте? Вот из-за чего мне снились кошмары - это она мстила мне, на мою
ненависть она отвечала своей, нечеловеческой! Она сама вернулась ко мне...
сама...
Это бред. Это действительно бред - только теперь похмельный. Так и
впрямь недолго свихнуться... Это же просто кусок металла! Как он может
ненавидеть и мстить, как он может вернуться?! Все гораздо проще - пока я
спал, зашел Коблан или кто-то из его подмастерьев и пристегнул валявшуюся
руку на место.
Скоты! Жалкие, возомнившие о себе скоты! - и громила-кузнец с его
недоумками-учениками, и придурок-шут, всласть поиздевавшийся надо мной -
он, видите ли, в свите великого эмира и ему поэтому все дозволено!
Чертов дурак! Заманил в ловушку...
А я, я сам, поверивший шуту - я не дурак? Дурак. Дурак и есть.
Ду-рак, ду-рак, ду-рак...
Нет уж, отныне я поумнел. Пусть Друдл Коблану свои сказки
рассказывает.
Голова раскалывалась, но уже почти не кружилась. Я понял, что заснуть
мне не удастся. Встал с кровати. Подошел к столу и опустился на весьма
кстати подвернувшийся стул. Сделал пару глотков из кувшина. Опять
полегчало, но ненадолго.
Я тупо обвел взглядом комнату, мельком отметив штукатурку на полу;
завершив осмотр, остановил взгляд на столе и обнаружил на нем Единорога
без ножен.
Только ты, дружище, у меня и остался... Все остальные предали
однорукого Чэна - и задира Фальгрим, и эмир Дауд, и злой шутник Друдл
Муздрый, и угрюмый Коблан, и Чин Черный Лебедь, и даже мой дворецкий Кос
ан-Танья - который, как я думал раньше, в принципе не способен на
предательство... как и Чин, как и Фальгрим, как и угрюмый кузнец Коблан...
Железная перчатка помимо моей воли легла на рукоять Единорога.
Приучили все-таки, гады!
Ну и ладно. Пусть...
И все же я не понимаю - зачем?
Зачем им это нужно?..
...Вначале все шло более или менее нормально. Насколько нормальной
может быть жизнь однорукого калеки с мертвой железкой на культе; жизнь в
чужом доме; жизнь, которую и жизнью-то назвать трудно.
Так - существование.
Но тем не менее, ничем особенным мое существование в доме Коблана
поначалу отмечено не было.
Мне было все равно. Я равнодушно клал ладонь железной руки на рукоять
Единорога, ничего при этом не ощущая, кроме смутного раздражения. Иногда я
забывал это делать - и тогда мне вежливо напоминали. Я согласно кивал,
вновь неловко пристраивал мертвые пальцы на рукояти меча и шел дальше. Или
продолжал стоять. Или сидеть. Или лежать.
Чаще - лежать.
Я лежал, и мыслей не было, и чувств тоже почти не было - но что-то
все же во мне оставалось, потому что все чаще я думал об оставшемся дома
ноже для одного-единственного ритуала.
О пропуске на ту сторону.
"Кусунгобу лежит на пороге двери, ведущей в рай".
Где это я слышал? Или читал?
Не помню.
Мне было плохо. Может быть, в раю будет лучше?..
В тот день я, наконец, решился. Не с самого утра - уже ближе к
вечеру.
Я нашел Коблана в кузнице, деликатно тронул его за плечо левой рукой,
и, когда кузнец обернулся, без всякого выражения сказал:
- Мне пора, Коблан. Я возвращаюсь домой.
И пошел к выходу.
Кузнец неожиданно оказался передо мной, загораживая путь. Он был
вежлив, но настойчив. И почему-то старался не смотреть мне в глаза.
Потом я понял - почему. Но потом было поздно.
А тогда было еще не поздно. Но я этого не знал. Я согласился, что на
улице уже в самом деле темно, и дом мой неблизко, и лошади у меня под
рукой нет, и...
Я согласился, что и впрямь могу подождать до утра, проведя еще одну
ночь в доме Коблана.
Это ничего не меняло - я ведь уже РЕШИЛ.
Спал я спокойно - как человек, сделавший свой выбор.
С рассветом я встал, кое-как облачился в свою привычную одежду -
сидела она не так, как следовало, но это не имело никакого значения -
прицепил к поясу ножны с Единорогом и направился к двери.
К двери моей комнаты.
А дверь оказалась заперта.
Еще не понимая, что происходит, я начал стучать - сначала здоровой
рукой, а потом - железным придатком. Долго никто не появлялся. Наконец за
дверью послышались неторопливые грузные шаги хозяина дома. Шаги
остановились перед дверью, но открывать Коблан явно не торопился.
- И чего тебе не спится в такую рань? - сонно пробормотал он.
- Это мое дело. Мне пора домой, - потребовал я. - Открывай!
Некоторое время Коблан молчал.
- Не-а, не открою, - сообщил он после долгого раздумья. - А то ты и
впрямь домой пойдешь.
- Вот именно! Открой немедленно! - во мне постепенно начинало
закипать раздражение. - Я должен вернуться домой!
- Ничего ты не должен, - зевая, возразил из-за двери кузнец. - А если
и должен - то мне. Во-первых, должен у меня в доме жить - это раз.
Во-вторых, за руку твою железную да за работу мою тяжкую - это два будет.
Так что сиди тихо и не буди меня.
- Сколько я тебе должен? - как можно более ядовито поинтересовался я.
- За руку бесполезную? Сколько, кузнец? Устад! - в последнее слово я
вложил уже откровенное презрение.
Но Коблан не обиделся и не открыл дверь, как я рассчитывал.
- Вот когда польза от руки появится - тогда и поговорим, сколько кто
и кому должен, - отозвался он по-прежнему равнодушно. - А дома у тебя
Иблиса с два от руки польза будет. И тогда мне моих денежек не видать. Так
что кончай орать и иди упражняйся. Вот как сожмешь железные пальцы -
выпущу и плату соглашусь взять. А до того - сиди. Кормить буду, поить
буду. Отхожее место сам знаешь где - и не мешает, и под боком, и не
сбежишь...
Действительно, оное место находилось в глухом дворике, куда был выход
прямо из моей комнаты. Сам дворик был обнесен глинобитным глухим дувалом в
три моих роста, и сбежать оттуда можно было лишь через... в общем, никак.
- Так что чем быстрее меч в новую руку возьмешь - тем быстрее домой
вернешься, - философски закончил Коблан, и его шаги удалились с прежней
неторопливой весомостью.
Поначалу я не поверил собственным ушам. Меня, Высшего Чэна Анкора,
одного из наиболее известных и знатных граждан Кабира да и вообще эмирата
- МЕНЯ запер у себя в доме свихнувшийся кузнец?!
...Впрочем, в этот факт вскоре пришлось поверить. Через час двое
подмастерьев принесли мне завтрак. Едва заслышав звук отодвигаемого
внешнего засова, я поспешно поднялся со своей кровати, на которой пребывал
в полном унынии - но подмастерья спешно опустили на пол у порога поднос с
едой и успели скрыться за дверью, прежде чем я пересек комнату. Лязгнул
засов, я от злости пнул ногой безвинный поднос и в бессильном возмущении
замолотил в дверь руками.
После железной руки на двери оставались уродливые царапины - но не
более...
Поначалу я пытался уговорить Коблана, ежедневно заходившего ко мне в
комнату. Кузнец внимательно выслушивал все мои гневные тирады, а затем
садился к столу и начинал вещать нечто туманное, наводящее на мысли о том,
что Коблан действительно малость тронулся, а теперь пытается заодно свести
с ума и меня.
Я плохо слушал его, поскольку голова моя была занята совсем другим.
Тем не менее, надоедливый и навязчивый, как жужжание мухи - только очень
большой мухи! - голос Коблана все же проникал в мое сознание, и я помимо
воли отмечал, что кузнец говорит что-то о "живой стали", о духовной связи
человека с его оружием и о том, что если очень захотеть, если поверить...
Я не знаю, было ли это отрывками из древних трактатов, изложением
старинных легенд или бреднями самого Коблана - но только после каждой
такой "беседы" кузнец брал мою мертвую руку своей лапой и сжимал
металлические пальцы на рукояти моего Единорога.
Надо сказать, что разжать их потом левой рукой мне всякий раз стоило
немалых усилий.
Кузнец уходил, тщательно запирая за собой дверь, а я вновь оставался
один, и мысли мои путались, в голове роились странные, дикие образы, и
временами я начинал думать, что кузнец в чем-то прав, и я даже пытался -
честно пытался! - сомкнуть холодные пальцы... и, естественно, у меня
ничего не получалось.
Верю? Не верю?
Все было намного проще. Пальцы, вне зависимости от моих веры и
неверия просто не могли сжаться - мертвые, бессмысленные куски железа...
...На пятый день мне в голову пришла чудовищная, но вместе с тем
