Он достал из кармана прямоугольный брусочек, сдавил его, чем-то хрустнув, бросил вниз.
- Что это?
- Игрушка: усыпляющий газ. Я бы хотел взять их живыми.
Внизу в тоннеле что-то стукнуло и стихло. Кодбюри выругался.
- Мерзавцы знают этот дом, как свою квартиру: они перекрыли ход.
- Чем?
- Каждые пятьдесят метров - выдвижные крышки для накопления отбросов.
- Что же делать?
- Слушать старших, лучший друг Джина. - Он снова зажег фонарик и тут же погасил его, видимо, обнаружив то, что искал. Ударил рукояткой лучевика по стене, брызнули осколки. - Здесь кнопка сирены...
Здание вновь заполнил резкий протяжный звук. Кодбюри отпустил кнопку, звук прекратился.
- Поспешим к лифту. Там должны быть наши. Мы перехватим птичек прямо у выхода.
Грузовой лифт, набитый полицейскими - их было не четверо, как приказывал Кодбюри сержанту, а по крайней мере десяток, - спустил нас на первый этаж в две минуты. Грузовой двор, заставленный какими-то ящиками, бочками, непонятными конструкциями из металла, был почти пуст, если не считать четверых полицейских у автоматических ворот, еще одного - в тесной будке контрольно-пропускного пункта и троих людей в серых комбинезонах, суетящихся у огромного мусоровоза.
Когда мы с Кодбюри во главе десятка перепуганных стражей порядка выбежали во двор, эти трое уже закончили погрузку мусора, и полицейский в будке нажал кнопку управления воротами. Стальные створки поползли в стороны, серые комбинезоны влезли в кабину, и машина медленно тронулась. Она уже въезжала в ворота, когда внезапно прозревший Кодбюри истошно крикнул:
- Стой! - И полицейским: - Огонь по машине!
Потом рванулся за ней, прицеливаясь на ходу, а мимо него вслед беглецам сверкнули стрелы лазерных лучей. Вряд ли я тогда соображал, что и зачем делаю, но побежал за Кодбюри. Я настиг его у ворот, схватил за плечи, повалил и упал сверху - вовремя: из уходящей на полной скорости машины вылетел такой же лазерный луч, крест-накрест перечеркнул прямоугольник ворот. Приподняв голову, я увидел, как вспыхнула будка КПП, как, перерезанный пополам, рухнул на землю полицейский, как по темному переулку, завывая сиреной, пронеслись две черные машины управления.
- Кончен бал. - Я поднялся и помог встать придавленному толстяку. Он засунул в кобуру бесполезный уже лучевик, протянул мне руку.
- Спасибо: вы спасли мне жизнь. А лучше бы вы спасали только свою...
- Почему?
- Моя мне будет дорого стоить.
В молчании мы добрались до кабинета дежурного, он толкнул дверь и вошел в приемную.
Жаклин и Факетти мрачно курили под охраной истукана дежурного. Увидев меня. Джин радостно крикнул:
- Наконец-то! Ну, что там?
Кодбюри перебил его, не церемонясь:
- Он вам потом расскажет. - Взял листок бумаги, что-то черкнул на нем. - Отдайте дежурному у выхода, иначе не выпустят.
Когда мы вышли, я рассказал о своих приключениях. Жаклин иронически заметила:
- Приобрели новую профессию - спасателя. Второй день практикуетесь.
Я отпарировал:
- Надеюсь, вас мне спасать не придется.
- Не ссорьтесь, ребята,- тихо сказал Джин.- Эта история будет стоить места старому Кодбюри: Бигль не прощает ошибок. А это значит, что у Лайка появляется враг...
- Дикий? - спросил я и добавил беспечно: - Он и так меня не терпит.
- Тут другое,- пояснил Джин,- чувство недоброжелательства перейдет во вражду. А как враг. Дикий очень опасен.
Время показало, что Джин был прав.
Глава восьмая,
в которой Лайка знакомят со сламом
Проснулся я поздно, долго лежал не двигаясь, не открывая глаз: болела голова, руки как ватные - не поднять, не пошевелить.
Я уже клял себя за то, что ввязался в это дело. В конце концов я Мак-Брайту не подчинен: мы делаем одно дело, хотя и разными способами. Мы можем и должны помогать друг другу, когда это безопасно. И тут же оборвал себя: не спеши осуждать Мак-Брайта. Сейчас ему прибавились лишние хлопоты - прикрывать тебя. И вряд ли бы он стал рисковать твоим положением, не продумав игры, не взвесив все "за" и "против". А ведь есть еще Первый, который, несомненно, знает и о вчерашней акции и о моем участии в ней. Значит, оно было обдумано и согласовано. Только зачем - непонятно. После душа я почувствовал себя значительно лучше, выпил кофе, принесенный горничной, вышел из отеля, поискал глазами Ли. Мальчишки не было. Особенно удивляться не стал, подошел к киоску, купил утренний выпуск "Новостей", перелистал тщательно. Так и есть: о вчерашнем происшествии ни слова. А разве ты ждал иного? Нет, конечно. В этом прекрасном свободном мире отсутствует одна маленькая деталь - свобода. Маленькая-то она маленькая, но без нее как-то неуютно. Хотя многие привыкают, живут, помнят извечное "стерпится-слюбится". А если не стерпится, не слюбится? Вот тогда иди в трущобы, слам, действуй, добывай себе эту свободу, рискуй ежечасно, но помни: в газетах тебя не прославят, в песнях не воспоют, имя твое в речах не рассиропят. Вот почему, к примеру, для приема в клубе "При свечах" колонки не пожалели, и даже некто Чабби Лайк в списке гостей упомянут, а о его посещении полицейского Корпуса и речи нет: не событие!
Ну ладно, шутки в сторону. Что будем делать, Лайк?
- Дышишь свежим воздухом?
Резко обернулся, вздохнул облегченно: держи себя в руках, Лайк, не распускайся.
- Доброе утро, Линнет.
Она - в белом платьице-тунике, сандалиях с ремешками до колен, волосы схвачены золотым обручем - смеется:
- Хочешь, расскажу, что будешь делать в ближайшие несколько часов?
- Поделись всеведением.
- Повезу тебя туда, где с тобой и о прошлом поговорят и о будущем поведают.
- Куда поедем?
- Вокзал "Торно", - сказала она в микрофон электроля.
- Я однажды был на вокзале "Торно"...
Она удивленно спросила:
- Когда?
- Вчера. С нашим общим другом. Почему опять вокзал?
Линнет пожала плечами.
- И опять и всегда... Традиционное место встречи.
-- Место встречи не должно быть традиционным: это аксиома подпольщика.
- На вокзале "Торно" семьдесят семь перронов. Интенсивность работы предельная: каждые двадцать секунд прибывает или уходит моноэкспресс. Это же главный узел Мегалополиса: он соединяет центр с рабочими "окраинами", с "трущобами", с городами-спутниками. Пропускная способность его - двадцать миллионов пассажиров в сутки. Трудно ли потеряться среди них?
Мы прошли через вертящиеся двери в гигантский распределительный узел, откуда бесчисленные эскалаторы уносили пассажиров в тоннели под светящимися табло с номерами вокзальных путей. По одному из них мы поднялись на второй этаж, прошли мимо цветной шеренги автоматов с газетами, жевательной резинкой и сигаретами, парфюмерией и значками - бляхами - черт знает с чем еще! - и наконец вышли на волю, прямо к подъезду, уткнувшему свой китовый нос в табло с расписанием и указателем "Путь № 7".
- А почему седьмой путь? - поинтересовался я.- Вчера был второй...
- Любой из первой десятки, - пояснила Линнет. -И любая станция по вкусу: от первой до шестой. Сейчас поедем до третьей.
Третья станция ничем не отличалась от первой, на которой я побывал вчера вечером: тот же длинный перрон, те же унылые автоматы, те же турникеты у выхода, та же стоянка электролей, и даже машин столько же - три, магическое число главного диспетчера.
- Поедем, - сказал я, но Линнет отказалась.
- Лучше пешком: спокойнее. Да и недалеко...
Окраина - кварталы бедноты. Здесь в ультрасовременных с виду - только с виду! - зданиях живут те, кто делает Систему сегодня: ее руки. Мне казалось - а по сути, и было так, - что я не раз проходил по теплому асфальту семьдесят пятой улицы, поворачивая на сто сорок шестую, шел мимо этого кондитерского магазинчика, ждал кого-то в баре Хигтинса с завлекательной надписью на дверях "У нас всегда есть что выпить!", играл в расшибалочку блестящей монетой с гордым профилем шефа Системы, стоял в очереди в кинематограф с юниэкраном, чтобы увидеть знаменитого Ланни Хоу в боевике "Планета - время любить!".
Повторяю еще раз: я не был в Мегалополисе, но был его жителем и на все вопросы давно получил ответ: и сколько людей в каждом доме, и каковы в нем квартиры (ученический пенал, увеличенный до размеров человеческого роста), и где работают его обитатели ("Автомобильный центр", "Сталь Нью-Джи", "Шахты Факетти", заводы Холдинга - несть им числа!), и как развлекаются они (кружка тэйла по вечерам, киношка или бар с традиционным стаканом, парк увеселительных автоматов или телеварьете на углу сто пятой и восемьдесят второй, а по воскресеньям - семейный выезд в центр - мотай свои денежки, рабочий класс!), и как любят, и как дышат, и как смеются - впрочем, как и все люди во всем мире, поделенном на две больших глыбы, бывших когда-то одним домом, одной Планетой.
- Поспешим,- прервала мои раздумья Линнет,- нас ждут.
- Прости, задумался... Кто ждет?
- Сюрприз.
- Долго еще?
- Пришли, - сказала она, оглянулась, свернула за угол, потянув меня за руку, толкнула плечом дверь какого-то подъезда.- Сюда.
Мы спустились в полуподвал, открыли скрипящую дверь, прошли по темному коридору со множеством кабелей, протянутых прямо по стенам, подошли к стальной двери с вечной надписью о нежелательности посторонних. Линнет постучала негромко, и из-за двери спросили:
- Кто нужен?
- Почта для Седьмого, - сказала Линнет.
Дверь открылась. На пороге стоял невысокий плотный старик в сером комбинезоне с красной нашивкой на рукаве. На ней были вышиты три скрещенные молнии. "Электрохозяйство района", - догадался я.
Старик отступил, давая дорогу.
Мы прошли через низкий машинный зал, поднялись по ступенькам к стеклянной будочке в конце его.
- Входите. - Голос был мне знаком. В тесной комнатке - судя по оборудованию, пультовой - на табуретке сидел Мак-Брайт, арядом на стуле - незнакомый мне человек лет сорока.
- Привет, Чабби, - сказал Мак-Брайт. - Знакомься.
Незнакомец поднялся и, прихрамывая, подошел ко мне.
- Доктор Стоун, - протянул руку. Я пожал ее, вспоминая, где я слыхал это имя, вспомнил и с уважением посмотрел на Стоуна.
- Рад познакомиться. Мое имя Лайк.
- Слышал, - сказал доктор.
- Я о вас тоже...
- Завели канитель, - усмехнулся Мак, - интеллигенция...- И Линнет негромко: - Девонька, погуляй по залу с полчасика, посмотри хозяйство Блисса.
Мы остались втроем в тесной комнатушке, где, кроме трех зачехленных пультов, стояли какие-то ящики, а за ними, в углу, виднелась еще одна дверь.
- Там подсобка, - сказал Мак-Брайт. - Мы одни, не волнуйся.
- Я не волнуюсь, я удивляюсь.
- Чему?
- Что это за игры, Мак? Непонятные приказы, непонятные действия, непонятная конспирация. Заметьте: я не спорил и не спрашивал - подчинялся. Хотя зачем - один бог знает. В конце концов я здесь не для того, чтобы отбирать лавры у мифических богатырей, у меня несколько иная задача.
Мак-Брайт усмехнулся устало, потер ладонью глаза: они слезились, как после бессонной ночи, даже не одной - нескольких. И я пожалел, что был резок с ним: измучился, измотался.
- У нас одна задача, - сказал он тихо, почти шепотом, и доктор кивнул ему, словно соглашаясь, - и ты ее знаешь, Лайк. Ты мне не подчиняешься, и я не вправе тебе приказывать. Но любой мой приказ - это приказ Первого или с ним согласован. Кстати, твое участие во вчерашней акции - вообще его замысел. Он мне его не объяснил, некогда было. Встретишься с ним, сам спросишь. - Он поймал мой удивленный взгляд, махнул рукой: мол, не перебивай, объясню.- Да-да, встретишься я скоро - он сам назовет день. И это тоже не моя идея - его... Теперь о главном. У доктора Стоуна есть кое-что по твоему ведомству: послушай, пригодится...
Он замолчал. Доктор тоже молчал, изучающе глядя на меня. Я не любил многозначительной тишины, поэтому немедленно ее нарушил.
- Несколько вопросов. Мак. О вчерашней акции.
Тот кивнул: спрашивай.
- Спрошу кратко. Как? Что? Почему?
- Акция дерзкая, - начал Мак-Брайт, - но не первая, связанная с Корпусом безопасности, точнее с его тюрьмой. У нас там тоже есть свои люди, и мы всегда осведомлены о внутреннем распорядке, о правилах, о положении подследственных. Даже план тюрьмы со всеми коммуникациями имеем... Расчет строился на привычке людей не замечать будничное, каждодневное. Если мусорная машина из года в год в строго определенные часы дважды в сутки приезжает на грузовой двор, то какой умник заинтересуется ее содержимым сегодня, если и вчера, и месяц назад, и в прошлом году оно не менялось? Конечно, меняются люди: шоферы, грузчики - так у них есть пропуска, которые дежурный всегда тщательно проверяет. Да и погрузка происходит у всех на глазах и занимает минуты три, не больше. И если за эти три минуты из бункера машины в грузовой люк проскользнут два человека, то, ей-богу, этого никто не заметит. Вот почему в четырнадцать ноль-ноль двое моих парней прочно обосновались в этом люке. Они должны были подняться до двадцатого этажа и спокойно дожидаться половины второго ночи, когда у тюремщиков пересменка по графику. Единственное неудобство - это путь наверх: по скобам...
