Он развел руками:
- Если бы вы знали, на какие трюки пускаются, только бы приблизиться
к рычагам! И подкуп, и лесть, и шантаж, а уж интриги всех уровней
сложности... Я не уверен, даже сомневаюсь, что любое ваше замечание будет
приниматься... уж извините... но что будете высказываться без оглядки на
свои интересы, в этом я уверен. Я думаю, вы сможете высказаться откровенно
и обо мне.
Он смотрел насмешливо и вызывающе. Я вспыхнул, генерал подозревает
меня в присущей интеллигентам трусости, но сдержался:
- О вас и так говорит весь мир.
- Мне важно ваше суждение, - сказал он серьезно.
Я скептически хмыкнул:
- Так ли уж?.. Кто я?.. Даже не налоговый инспектор. Скажу, как и
все, что победа на выборах вам досталась лишь благодаря той самой фразе.
Ну, что пустите себе пулю в лоб, если за срок своего правления не выведете
страну из кризиса. Да, эта фраза стала крылатой, она принесла победу. Так
говорит любой обозреватель, любой ваш оппонент.
Кречет кивнул:
- Вы что-то недоговариваете.
- Нет, почему же? Я согласен с ними. Жаль, они не додумывают мысль до
конца.
Он насторожился:
- Какого же?
- Почему именно эти слова привели к президентскому креслу? Одни
говорят, что раз настолько уверены, значит у вас есть либо связи с
западными магнатами, либо знаете, как отобрать богатства мафии и пустить в
бюджет. Другие уверены, что на вас работает команда экономистов куда
мощнее, чем на предыдущего президента... Кто-то уверяет, что железной
рукой сравнительно легко навести порядок, а рука у вас в самом деле
железная, кто-то подсчитывает каков огромный процент тех, кто проголосовал
за вас лишь для того, чтобы увидеть, как президент застрелится...
Он сдержанно усмехнулся:
-Я думаю, таких даже больше, чем подсчитали.
- Вас не любят и боятся, - сказал я сдержанно.
- Но избрали же.
- Простой народ, - подчеркнул я. - А вся интеллигенция... вся!..
против. Беда любой страны в том, что интеллигенции всегда ничтожно мало в
сравнении... скажем, со слесарями. А кроме слесарей есть еще и грузчики,
те все за вас, шоферы, подсобники, дворники... Продолжать?
- Достаточно, - согласился он. - Но как истинная причина? В вашей
интерпретации?
- А что, у меня должна быть своя?
Его глаза буравили меня с отвратительным любопытством:
- Вы не из тех, кого устраивают общие мнения.
- Был еще один пустячок, - ответил я нехотя. - Перелом в общественном
сознании... Нет, еще не перелом, а смутная тяга к перелому... Не в
общественном строе, не в экономике. Не в политике...
Он подбодрил грубым генеральским голосом:
- Говорите, я пойму. Я ж говорил, даже читать умею!
Я развел руками:
- Это в самом деле трудно объяснить, а еще труднее - сформулировать
для вашего солдатского устава. Народ еще не осознал... я сейчас говорю
действительно о народе, включая как грузчиков, так и академиков... не
осознал, но смутно чувствует, что объелся свободой отношений между полами,
признанием гомосеков и проституток полноправными членами общества,
развратом, оправданием любого преступления... я говорю не о физическом
оправдании, хотя и здесь народ требует закрутить гайки, а об оправдании
трусости, подлости, низости... Когда вы брякнули, что застрелитесь, в
воздухе внезапно пахнуло чем-то добротным, благородным. Пахнуло временем,
когда стрелялись на дуэлях, а пятно с мундира смывали кровью, пустив пулю
в висок... или в сердце, вам будет виднее. Вот основная причина, почему за
вас проголосовало столько народа, хотя, повторяю, даже ваши лучшие
аналитики называют более поверхностные причины.
Кречет усмехнулся, спросил неожиданно:
- За что вы так не любите армию?
- Не люблю? - удивился я. - Я считаю ее крайне необходимой в любом
государстве!.. Я против роспуска армий. Люди ведь разные в силу умственных
способностей, а надо найти место всем. В армию всегда шли самые тупые,
ленивые, не умеющие и не желающие работать. И самые агрессивные тоже. Для
любого общества гораздо выгоднее таких изолировать вдали от городов,
говорить об их особой цели, одевать в пышные мундиры, цеплять блестящие
ордена и медали - все дикари любят блестящее - а при малейшей возможности
истреблять в мелких пограничных стычках. Каждый год в стране рождается,
условно говоря, по миллиону младенцев, из которых ничтожная часть станет
академиками, чуть больше - инженерами, основная масса - рабочими и
крестьянами, но будет толика ни на что не годных, которых общество
заинтересовано направить в офицерские училища. Погибнут - не жалко, хоть
гибелью принесут пользу: не будут сидеть на шее государства. Да и своей
тупостью и агрессивностью не будут раздражать общество.
Он слушал с неподвижным лицом. Когда я закончил, пророкотал
начальственным голосом, при звуках которого любой интеллигент готов был
объявить себя хоть евреем, только бы бежать вон из страны:
- Для иных, особенно из глубинки, офицерское училище было
единственной возможностью вырваться из медвежьей дыры. Потому среди
офицеров столько украинцев и сибиряков, и совсем нет сытеньких
москвичей... Ну да ладно. Как я понял, вы готовы войти в мой тайный совет?
Я удивился:
- Вы все еще не передумали?
- Нет, как бы вы меня к этому ни подталкивали.
- Вы знаете, - сказал я искренне. - Я вас невзлюбил еще с первого
появления на экране. И потом, когда вас атаковали газетчики. А сейчас,
пообщавшись, я вас возненавидел вовсе.
Он кивнул, довольный, как слон, и непробиваемый, словно
сверхсовременный танк, по которому я стрелял из детского лука:
- Тогда сработаемся. Виктор Александрович, я начинаю рабочий день
рано... но вас заставить изменить свои сибаритские наклонности вряд ли
смогу. Так что возьмите сотовый телефон, чтобы общаться при необходимости,
да еще...
Вошла секретарша, в обеих руках несла, словно бомбу, небольшой
чемоданчик, красивый, из дорогой кожи, размером меньше "дипломата".
- Все сделано, - сказала она приятным, но деловым тоном. - Вписаны
эти... "Starcraft-2" и... полезные программы.
Кречет взял, взвесил на руке:
- Здесь факс, модем и прочие навороты. Системы связи с любой точкой
земного шара. Разберетесь! Вы из редкой породы гуманитариев, что технику
осваивает сразу. А сэйвы, надеюсь, перенесете сами.
Чемоданчик был почти невесомым. Я видел подобный на выставке, там
даже RAM измерялась гигабайтами, такой ноут-бук по мощи равен графической
станции.
Тоже взвесив в руке, я признался:
- Это очень весомый аргумент. Очень.
Глава 5
Мирошник вел машину все так же неспешно, с крестьянской
обстоятельностью. Но теперь я уловил, что он постоянно поглядывает в
зеркальце, и мгновенно замечает как машины, что проносятся навстречу, так
и прохожих на тротуаре, мгновенно оценивает их по тому, как идут, как
держат руки.
Он перехватил мой взгляд, сказал приглашающе:
- Вы курите, не стесняйте себя. Вон пепельница.
- Спасибо, - ответил я. - Не курю.
- А-а... Верно врачи говорят: кто бросает курить - оттягивает свой
конец, кто курит - кончает раком.
- Да нет, - пояснил я. - Курить начинают от трусости, слабости,
желания быть в стаде. А я волк-одиночка.
- Ого!
Я усмехнулся:
- Если Кречет у нас... кречет, то и штаб у него должен
соответствовать.
- Вы и в молодости не курили?
- Я всегда был волком-одиночкой.
Он кивнул, не отрывая глаз от дороги, тротуаров, машин. По-моему,
замечал даже птиц, что могли оказаться вертолетами со снайперами на борту.
Но я ощутил, что он меня из волков-одиночек перевел в матерые волчары,
которым в самом деле не требуются ни сигареты, ни наркотики.
Экран небольшого телевизора светился, толстомордый дурак, растягивая
слова, в программе "Итоги", рассказывал о международном положении. Я
попытался найти рычажок звука, но с моим умением только улиток ловить, а
когда удалось отыскать, комментатор уже убрался, пошла передача о
пресс-конференции американского посла. Красиво улыбаясь, он с трибуны дал
понять журналистам, что русских послали в задницу с их протестами против
расширения НАТО на восток, США что хотели, то и будут делать, со слабыми
не считаются, а Россия сейчас слаба, ее можно и надо добить, как в Mortal
Combat добивают на ринге...
Мирошник бросил косой взгляд, я услышал, как заскрипела баранка под
крепкими пальцами, костяшки побелели. На скулах натянулась кожа, выступили
рифленые желваки.
- Это хорошо, - сказал я.
Его зубы скрипнули так, словно танк развернулся на мраморной площади.
- Хорошо?
- Просто прекрасно, - сказал я.
Он взглянул на меня так, будто и меня с наслаждением бы зашвырнул под
танк.
- Почему?
- Наше унижение, - пояснил я, - когда они расширяют свое НАТО на
восток, концентрируя свои войска прямо у наших границ. Это не столько
угроза, как унижение! Напоминание победителя, что нас поверг и теперь
вытирает о нас свое американские сапоги!.. А чтобы мы зашевелились, нам не
просто должны дать в морду, но и наплевать на нас, помочиться, вытереть
сапоги. Это западные рыцари шляются по свету в поисках приключений, а наш
дурак сидит да сопит в две дырочки, пока Змей не украдет его невесту, не
спалит хату, не навалит кучу дерьма во дворе. Но Змей ошибается, когда
думает, что если рыцарь шляется в поисках Змея, то он силен и храбр, а
ежели Ванька лежит на печи да жует сопли, он слаб... Ему только
разозлиться надо.
Мирошник слушал, посматривал недоверчиво. Похоже, он из тех
патриотов, что растрачивают силы и время, выискивая доказательства, что
русские - самый древний народ с богатым прошлым, что всегда побеждал, что
все великие люди - русские, а слоны в Африке - это наши мамонты, только
гнусно облысевшие и измельчавшие.
А не отказаться ли, мелькнуло опасливое. Я не готов выползать из
раковины. Я даже не улитка, а равлик - голенький, без домика на спине. Вот
шоферюге закатил лекцию, что значит - с людьми давно не общался... Да и
Кречет, это же ясно, недалеко ушел от своего шофера. А я все-таки
мыслитель, философ, придумыватель новых социальных систем, форм
правления... Но я знаю, что даже самые безукоризненные схемы, будучи
воплощены в жизнь, чаще всего рождают чудовищ. Коммунизм - не пример ли?
Это нынешнему совку кажется, что коммунизм придумал Ельцин в молодости, а
потом ужаснулся и перестроился в демократа. Коммунизм был прекрасной
мечтой всего человечества, начиная с первобытных времен, его идеи
развивали англичанин Томас Мор, итальянец Кампанелла, немец Бебель...
Но с другой стороны, зная это, могу предостеречь. Слишком уж
нетерпелив Кречет, слишком быстро жаждет поднять страну из разрухи на
вершину богатства. Но Россия - не Андорра или Монако. Пуп порвется. Хорошо
бы у него, а то у России...
Меня прижало к дверце, я увидел знакомый двор. Машина свернула еще
раз, меня качнуло, как ваньку-встаньку, в другую сторону, а машина
остановилась перед подъездом. Не успел я выкарабкаться, как Мирошник
оказался с той стороны и открыл дверцу.
- Это не нужно, - сказал я, морщась. - Я еще в состоянии сам
выползти. Пусть не так изячно, как учат манекенщиц...
- Президент говорил о вас с таким уважением, - ухмыльнулся Мирошник.
- Так что я просто из природного вежества.
- Ого!
Он вошел со мной в лифт, огляделся, словно искал потайные телекамеры
или замаскированные пулеметы. Проводил до самой двери. Я еще не сунул ключ
