России. Этот трусливенький американский образ жизни победил, теперь и наш
боевой генерал, обгадившийся при защите Белого Дома, куда там
застрелиться: лучше по судам затаскает!.. А все это называется уважением к
человеческой жизни... Для американцев нет ничего дороже собственной жизни,
от этого они пляшут во всем. Нам труднее это принять, потому что у нас,
как я уже говорил, была эпоха верности слову, чести... Были столетия, да
что там столетия! - с самых первых дней Руси честь и достоинство ценились
выше жизни. А так было до самого недавнего времени...
- Пуго застрелился, когда не получился переворот...
Я отмахнулся:
- Это уже отдельные случаи. Американцы тоже иногда стреляются. Один
на сто миллионов. А я говорю о временах, когда было правилом пустить пулю
в лоб... или в сердце, чтобы кровью смыть пятно. Это время кончилось с
последней большой войной, тогда еще красные командиры стрелялись... да и
немецкие тоже. Потому у нас осталась острая тоска по тем временам! И нам
хочется возврата... Не в прошлое, а к традициям верности слову, гордости,
достоинству. Наш западный мир... а мы тоже относимся к западному миру,
хоть и намного беднее, но идеалы те же меленькие и подленькие: побольше
жратвы, теплый клозет, видеоаппаратура, поменьше работы да повыше
зарплата, и чтоб никаких идей, никаких целей общества, а просто жить,
жрать, гадить в чистом туалете, ходить по бабам... Пока еще нет насмешек
над трагической любовью Ромео и Джульетты, для нас свято имя Шекспира, но
через несколько лет уже над ними начнут насмехаться открыто! Мол, двое
идиотов... Любовь, конечно, хорошо, но не убиваться же в самом деле?
Предмет любви легко заменим. Вон в любом американском боевике герой,
потеряв горячо любимую жену, а то и ребенка тоже, тут же натыкается на
девку, с которой уничтожает злодеев и... если между выстрелами и пинками
еще не лег с нею в постель, то поженятся сразу же, как последний злодей
упадет с простреленной грудью. Человек в западном мире может покончить с
собой от зависти, что у соседа больше денег, но никогда из-за несчастной
любви, из-за чести.
Все слушали, по их лицам я читал настороженность, расчет, некоторые
поглядывали то на меня, то на Кречета, старясь понять, как тот реагирует
на нестандартные речи, дабы успеть скорректировать свою линию.
Яузов, который больше всего на свете мечтал стереть с лица земли
Чечню, неожиданно сказал:
- Может быть, фру...проктолог прав. Мы ненавидим исламистов за то,
что у них есть то, что мы потеряли... потеряли совсем недавно. Исламист
еще может застрелиться, смывая пятно со своей чести, а наш герой только
оботрется, когда ему в морду плюнут, а потом тебя еще по судам затаскает.
Но мы помним, что еще совсем недавно, наши отцы... ну пусть деды, еще
стрелялись, чтобы снять с себя обвинение...
Коломиец зябко передернул плечами:
- Это уж вовсе лишнее.
Яузов сказал горько:
- Мне, хоть я и военный, приходится забираться в такие дебри, чтобы
искать пути повышения, так сказать, воинского духа... Я скажу, что
основная разница между исламским миром и тем, который себя гордо называет
передовым, не космические ракеты или производство компьютеров! Исламский
все еще упорно стоит на том, что жизнь - не самое ценное для человека, что
важнее - честь, достоинство, верность слову! Западный же мир провозгласил
главной ценностью жизнь человека. Любого, даже самого подлого. И ради
спасения этой жизнишки, можно и в дерьме валяться, простите за солдатскую
прямоту, а то и наглотаться, плевки вытерпеть, оскорбления проглотить,
изнасилование своей жены и дочери простить, да и самого, если тоже
используют - ничего, теперь это так, пустячок для западного человека.
Советуют даже расслабиться, чтобы получить удовольствие. Потому я ненавижу
исламистов, ибо они сохранили свою честь, а мы - нет. Они постоянный укор,
и мы это чувствуем. Но я хоть признаюсь, за что ненавижу, а в американских
боевиках они все - тупые и жестокие дикари...
Коломиец возразил громко:
- Что вы ссылаетесь на американские боевики!.. Культурные люди их не
смотрят. Это не критерий...
Яузов зло огрызнулся:
- Культурных перевешали еще в семнадцатом. А которые остались... они
в помойках роются, а не книжки читают!
- Ну, это уже...
- Ничего не "уже". Боевики творят моду, а модой можно навязать то,
что не по зубам ни закону, ни ФСБ, ни моей танковой армии!
Другие тоже поглядывали, как и я, с удивлением. Квадратнорожий,
тупой, он говорил грубо, но неожиданно дельно. Впрочем, дураки хороши для
выполнения приказов, а не для совета. Кречет знал, кого приглашать. Не у
всех мозги в спинном хребте или в том утолщении внизу, из-за которого
динозавры едва не стали властелинами мира, но все же не стали.
Кречет поглядывал с удовольствием. Похоже, нравилось, что генерал -
морда ящиком, ошарашивает интеллектуалов.
Нам уже дважды приносили горячий кофе. Коломиец сдался первым,
разбавил крутым кипятком, но теперь все наконец-то говорили, перебивали
друг друга, высказывали наболевшее, а заодно и старались привлечь внимание
резкими суждениями. Генерал-президент, сторонник решительных мер, подберет
в команду решительных и жестоких...
Коган ерзал-ерзал, наконец встал, извинился, метнулся к дверям. Яузов
фыркнул, мол, кишка слаба, которая прямая, а Коломиец наклонился к
Кречету:
- Вас устраивает такой министр финансов?
Кречет удивился:
- Конечно! Он само обаяние. Дамам ручки целует... Всегда улыбается.
Что еще надо?
Коломиец замялся, явно хотел как-то обратить внимание на горбатый нос
министра финансов, на фамилию, а то и намекнуть, что с таким министром
денежки могут уплыть в одно ма-а-а-аленькое, но с большими аппетитами
государство.
- Ну, а как... насчет деловых качеств?
Кречет удивился еще больше:
- Шутите?.. Какие еще деловые качества? Если буду такое спрашивать,
то придется ходить по пустому зданию. Взгляните в окно, увидите их деловые
качества. Богатейшая на свете страна... единственная в мире, где есть и
золото, и алмазы, и нефть... и все-все!.. причем не только для себя, но на
продажу!.. и нищая. Какие вам еще деловые качества? Мне с этой сворой
разбираться еще долго. И погнать всех в шею нельзя, среди них в самом деле
могут найтись один-два стоящих человека. Может быть, даже три... Хотя вряд
ли... Но их не видно за спинами горлопанов.
В дверь заглянула Марина, что-то знаками показала Кречету. Тот
нахмурился, буркнул:
- Прошу извинить, что-то срочное.
Он поднял трубу, а потом, оглянувшись на нас, сделал неслыханное, на
что не решился бы ни один президент: нажал синюю кнопку, давая нам
возможность всем услышать, тотчас же торопливый мужской голос прокричал в
испуге и усердии:
- Господин президент!.. Господин президент!.. Только что группа
террористов захватила заложников!.. В здании Сбербанка!.. В заложниках
семьдесят человек. Среди них - женщины и дети. Кого направим для
переговоров?
Лицо Кречета стало жестким, словно его вырезали даже не из камня, а
из железа. Холодным злым голосом поинтересовался:
- Вы кем работаете?
- Я? - растерялся голос.
- Да.
- Зам министра внутренних дел...
- Да? А я уж подумал, что метите на министра иностранных дел или
культуры. Какие переговоры с террористами?.. У вас что, патроны кончились?
Голос на том конце провода осел, пролепетал:
- Господин президент, если я правильно вас понял...
Кречет рыкнул:
- А меня не надо понимать иносказательно. Я отдаю приказы, и отвечаю
за них я. В переговоры не вступать. Быстро штурмовые отряды!.. Заложников
освободить, преступников уничтожить на месте.
На том конце провода шебаршилось, затем в голосе проступило радостное
изумление:
- Господин президент... Я приложу все силы, чтобы освободить
заложников без потерь, а на террористах... сэкономятся деньги
налогоплательщиков на всякие суды, что и так...
Кречет, не дослушав, опустил трубку. Забайкалов первый нарушил
тяжелое молчание:
- Западные страны поднимут крик. Ведь при штурме кто-то из заложников
да пострадает.
- Мы все сейчас заложники, - мрачно пошутил Яузов, но это не
прозвучало шуткой.
- С одной стороны - запад, - сказал Коган, - с другой стороны -
энтузиазм простого народа. Как только увидит, что преступников
расстреляли... пусть даже не расстреляли, а перебили при захвате, но все
же до суда не довели, то народ будет за такого президента обеими руками.
Ведь, чего греха таить, никто в нашу судебную систему не верит. Да и на
самом деле, слишком много настоящих матерых убийц, взятых с оружием в
руках над телами жертв, оказывается на свободе очень скоро. Хорошо бы еще
наш президент повесил на Красной площади с десяток преступников, или
возродил обычай рубить головы на Лобном месте! Простой народ этого
требует, а интеллигенция, хоть и вяло протестует, говоря чужими словами о
гуманности, но в глубине своей подленькой души будет рада...
Он говорил с серьезным видом, и нельзя было понять, где кончается
серьеза, и где пошла насмешка.
Кречет следил за всеми исподлобья, лицо неподвижное, только желваки
время от времени вздували кожу, словно из глубин океана показывали спины
огромные неведомые звери.
- Терроризм, - проговорил он с отвращением, но я ощутил, что это
относится не к самому терроризму, а то ли к принятым законам, что
узаконивали беззаконие, то ли к нам, сидящим с ним рядом. - Почему в СССР
терроризм был невозможен? Да потому, что с террористами на переговоры не
шли. А если в первые годы Советской власти кто-то и пробовал таким путем
чего-то добиться... вынужден напомнить, что терроризм - это русское
изобретение, это создали и обосновали наши видные теоретики - князь
Кропоткин и Бакунин, так что не Западу нас учить, как обращаться с
терроризмом!
Мирошниченко, пресс-секретарь, который сидел тихонько, как серая
незаметная мышка, впервые осмелился подать голос:
- Но, господин президент, надо как-то обосновать... Меня разорвет
пресса...
Кречет громыхнул:
- Так и обоснуйте. Когда в квартире пожар, только идиот будет стоять
на балконе и делать зарядку на свежем воздухе! А мы не идиоты. По крайней
мере, не настолько. Вот когда пожары погасим, тогда... Да, будут нарушения
законности... потому что закон плетется за жизнью, а та сейчас несется
галопом, закусив удила, мы не в состоянии предусмотреть все, закон всегда
опаздывает... Виктор Александрович, вы не заснули? То-то перед вами уже
второе блюдо с бутербродами пустеет... Или вы для своего пса воруете?
Я сказал осторожно, чувствуя себя дураком, что ввязался в это дело.
Ведь когда человек решится что-то делать, он ищет только подтверждения
своей правоты. А любое замечание выглядит как личное оскорбление.
- Я хотел бы, - сказал я тихо, - чтобы все-таки поняли: другого
человечества у нас нет. Вообще нигде нет. Ни на Марсе, ни на Тау Кита.
Есть эти, которым интереснее слушать по телевизору с кем спит модная
певичка, чем рассуждения философов, они слушают по шестому каналу анекдоты
под раскаты коллективного хохота, они ленивы, они тупы... но других людей
нет.
Голос мой становился все тише. Меня не слушали, это ясно. Я говорю
слишком абстрактные вещи, зря меня пригласил Кречет, я ни к черту в
компании практиков...
Кречет, похоже, ощутил общее настроение, хлопнул ладонью по столу,
прервав меня на полуслове:
