- А на компьютере она вам еще не печатает?
- Я ж не президент, - огрызнулся я. - Может быть, только играет, - да
и то, когда я на работе. В "DOOM", "Quake" и всякие там стрелялки,
мочилки. Стратегические вряд ли.
- Стратегические не всякий министр потянет, - хмыкнул Кречет.
Министр оглянулся:
- Позвольте?
Кречет кивнул, и он отошел в сторонку, бросил несколько слов в
сотовый телефон. Глаза смотрели в одну точку, словно уже вызвал к себе в
кабинет на ковер и допытывался, как это их, матерых профессионалов,
провела какая-то собака с необрезанными ушами?
Кречет взял меня под руку, голос был натужно веселый:
- Мерзавцы, пытались вас похитить и вывезти на подводной лодке!
- Или на томагавке, - ответил я.
- Да, или крылатой ракете, - согласился Кречет. - Когда мозги
уплывают, это страшно. Даже хороший писатель выдает продукцию равную
небольшому заводу, особенно если его переводят за рубежом, а валюта идет в
нашу страну. Хороший ученый вообще неоценим... Кто, как не ученые,
придумали такую прочную танковую броню, самые мощные в мире вертолеты?
Хороший ученый стоит танкового соединения, а то и малого ракетного
комплекса!
Но и голос звучал не совсем весело, и глаза оставались тоскливыми.
Бочком подошел Коломиец. Глаза у него были как у Кречета, но еще и
тревожными:
- В Думе ожидается буря. Там уж слышали о выступлениях по
телевидению... этих мулл... или муллов, как правильно? Завтра намечается
такое по Москве!... А сегодня депутаты поставят вопрос о доверии.
Кречет сказал нехотя:
- Придется придти.
- Стоит ли? Вам достанется.
- Попытаюсь что-то сказать.
- А есть что?
- Буду придумывать на ходу.
- Зря, - сказал Коломиец сожалеюще. - Только раздразните. Они видят
только свои кресла, свои оклады, квартиры, дачи... Вы замахнулись на их
благополучие! Там двое-трое на вашей стороне, но что они могут?
Что они могут, подумал я отчаянно. Видеть одно, мочь - другое. Видят
и в других странах, что катятся в пропасть, но сделать ничего не могут,
ибо видят единицы... а простому народу от президента до грузчика надо
хлеба и зрелищ! Отчаянный крик Мико Цунами... или как его там, ну, который
лауреат Нобелевской премии, что призвал к возрождению доблести и чести, а
потом, чтобы хоть как-то заметили его отчаянный призыв в жиреющей стране,
сделал вид, что поднимает мятеж, и сделал себе харакири!.. Увы, даже не
поняли, страна быстро тупеющих идиотов. Хотя пока еще гордятся стойким
характером своих предков, еще не плюют на них за идиотские с их точки
зрения правила долга, справедливости, верности и чести. Но скоро плевать
начнут.
Кречет вскоре отбыл, а мы наблюдали по телевизорам, как началось
заседание Думы. Камеры крупным планом показали надменное лицо Кречета в
окружении двух-трех соратников, отвечающих за контакты с Думой.
Даже здесь, в большом кабинете Кречета, мы чувствовали запах вражды и
озлобления, что пропитывал воздух необъятного зала Думы. За нашими спинами
невозмутимый Краснохарев отложил бумаги, снял очки, изредка пользовался,
если шрифт мелок, подсел к нам и уставился на экран.
Председательствующий Гоголев после короткого вступления дал слово
Анчуткину, депутату от фракции рабоче-крестьянских тружеников. Камеры
показали как круто сбитый Анчуткин поправил волосы ежиком и почти бегом
устремился к трибуне. Без раскачки, предисловий, он сразу выбросил вперед
руку, словно копьем протыкая злого дракона, выкрикнул бешено:
- Мы присутствуем... мы присутствуем при самом мерзком злодеянии,
какое только могли представить! Нет, даже представить не могли!.. Вон там
сидит человек, у которого нет ничего святого!.. Предать церковь, предать
веру... это... это... я не подберу слов для такого гнуснейшего
преступления! Это хуже, чем преступление! Это святотатство!!!
Собравшиеся согласно гудели, пошли выкрики, угрозы. Кречет покосился
на Чеканова. Судя по встревоженному лицу начальника охраны, тот тоже не
очень надеялся на своих людей. Кречет поднял руку, как школьник на уроке.
Гоголев воззвал в микрофон громко:
- Слово просит президент. Предоставить ему слово?
Голоса раздались со всех сторон:
- Предоставить!
- Нет!
- В шею предателя!
- Пусть скажет!
- Долой жидохохла!
Мы слышали, как в полумраке, Марина опустила жалюзи, пробормотал
озадаченный Коган:
- Жидомасоном был, евроукраинский ремонт делал... может быть, и я уже
жидохохол?
Крики становились все яростнее. Кречет снова поднял руку, Гоголев с
трудом утихомирил шум, предложил компромиссное:
- Говорите с места.
- Да, преступление, - проговорил Кречет, ему протянули передвижной
микрофон, но все уже услышали, как могучий голос президента сломался,
пустил петуха. Это было так непривычно для бравого генерала, что шум начал
затихать. На него смотрели с враждебным изумлением. Кречет повторил чуть
тверже: - Да, преступление... Не преступление то, что ваш Анчуткин под
шумок приватизировал себе заводик и три магазина, не преступление, что
открыл счет в швейцарском банке... Это при его-то зарплате депутата!
Да-да, у меня есть доказательства... Не преступление, что и сейчас на
своей загородной даче устраивает оргии с малолетними... теперь это разве
преступление?.. И пусть на наши деньги - кто теперь не ворует?.. И что
среди малолеток, которых он пользует, ваши дочери и даже мальчики, но
сейчас это не преступление, а всего лишь сексуальное меньшинство, перед
которым надо расшаркиваться! Но зато преступление - позволить вашим
соседям по дому построить и себе церковь! У вас их десять тысяч в одной
Москве, пустые стоят, а им нельзя построить даже одну! Только потому, что
их церковь называется мечетью!
Чеканов тем временем раздавал листки, их выхватывали так жадно, что
едва не падали через спинки кресел. Сразу бросались читать, пошла ругань,
выкрики. Чеканов швырнул в избранников всю пачку. Листки подхватывали на
лету, началась давка. Кто-то проталкивался из толпы, за плечами болталась
сумка с крупной надписью "ТВ-6".
- Хороший ход, - сказал напряженно Коган, он чуть перевел дыхание. -
Но это займет их лишь на время.
- А мы и живем от отсрочки до отсрочки, - заметил за нашими спинами
мудрый Краснохарев, - как раньше от получки до аванса.
Кречет в сопровождении недремлющего Чеканова и охраны встал и пошел к
выходу. Из ложи для прессы щелкали фотоаппараты, кричали, но гранат никто
не бросал пока.
- За работу, - велел нам Краснохарев на правах главы еще
несформированного кабинета, - Сейчас приедет злой, горячий... Надо Когана
выставить встречать, пусть на нем зло сорвет.
- Почему меня? - завопил Коган.
- Потому что Христа распял, - сказал Краснохарев наставительно.
Коган вздохнул, наморщил лоб:
- А может и лучше, если ислам?
Глава 31
Сказбуш поморщился:
- Вам сказано - за работу? А то раскаркались под руку...
- Не получается? - поинтересовался Коган. - Над чем ломаете свою
энкэвэдэшную голову?
- Церковь, - ответил Сказбуш тоскливо. - Мое дело шпионов ловить,
коганов выявлять, а я тут... Заново переживаю распад СССР! Помните, как
одни члены Политбюро стали владельцами крупнейших банков, тем самым
сохранив власть, но вдобавок получив возможность не таиться с оргиями на
правительственных дачах? Другие вовсе не оставили власть, а лишь
перестроились, как члены Политбюро КПСС Ельцин, Алиев, Шеварднадзе...
Кто-то не стал перекрашиваться в демократы, остался верен, вроде товарища
Зюганова или Ампилова. Теперь по тому же сценарию проводим церковников.
- А золото церкви?
Он усмехнулся наивности министра финансов:
- То же самое, что и с золотом партии. Уже выданы лицензии на
открытие трех новых банков, как раз проверяю. Не знаю, кто их возглавит:
сами владыки или подставные, но это будут кр-р-р-р-р-рупные банки! Сто
тысяч МММ не вывернуло бы столько кошельков у нищих и убогих, сколько
сумела церковь. Это будут гиганты, с которыми старым банкам придется
считаться.
Коломиец подсаживался то к одному, то к другому, мне показалось, что
он чем-то сродни мне, тоже не находит места в напряженно работающей
команде, но когда я заглянул в его листки, увидел, что министр культуры
хоть и не Геббельс, но идеи Кречета претворяет в жизнь довольно умело,
виртуозно даже. Учитывает человеческие слабости, в том числе такие
чувства, в которых люди признаются очень неохотно.
Увидев мои внимательные глаза, вздохнул:
- Пока взрыва нет, потому что даже массмедики всю правду не
разнюхали.
- А что знают?
- Только то, что исламу дали больше свободы. Каждый ощетинивается уже
только потому, что исламу дано столько, сколько и церкви. Народ взъярится!
С исламом слишком долго воевали...
- Это верно, - вздохнул я.
- Вы знаете, я родом с Украины... Подобная проблема возникла там в
период войн с Польшей. Их дружба-вражда длилась столетиями, поверите ли...
- Поверю, - ответил я без улыбки.
- А потом Польша сумела наложить лапу на Украину, подчинила, начала
теснить православную веру, насаждать католицизм. И тогда часть украинцев
приняла католическое вероисповедание. Но приняли только лучшие и...
худшие. Первые, потому что увидели преимущество католицизма, правда,
незначительное, вторые - из угодливости перед сильным, по натуре своей
подлые, желающие получить преимущества перед земляками, упорными в родной
вере... А вот подавляющее большинство украинцев шли на кровь и муки,
только бы не уступить веры своей православной! Не потому, что она лучше, а
потому она лучше, что своя. А католицизм плох уже тем, что ляхи -
католики.
Я невесело засмеялся:
- Что не мешает им люто ненавидеть москалей, хотя братья по вере.
Коломиец подумал, вдруг оживился:
- Кстати, а здесь есть золотое зерно! В давнем споре России с
Украиной первая сразу получит колоссальное преимущество. Почище, чем
месторождения нефти, которых на Украине нет.
- Как это? - спросил я, хотя уже догадался, что имел в виду министр
культуры.
- А то, что Украине труднее отказаться от православия! Слишком долго
вела борьбу за выживание с турками да татарами. Те силой принуждали к
исламу! А с другой стороны Украину теснили поляки со своим католицизмом.
Так что Россия сразу обретет статус не только наибольшего
благоприятствования для всего исламского мира, но и сюда потекут золотые
реки Арабского Востока, здесь ведь колоссальные невостребованные мощности!
Здесь космические корабли, здесь сверхсовременные самолеты, здесь
гениальные умы... которым недостает только малость денег, чтобы явить
всему миру чудеса как в технике, так и в медицине, и в... словом, всюду. И
все это будет принадлежать исламскому миру.
Он повторялся, многие повторялись, но я понимал, что эти несчастные
души, взвалившие на себя такой страшный груз, трепещущие под грузом
ответственности, и должны повторять и повторять одни и те же доводы, пока
сами не поверят, пока не срастутся с ними, пока эти непривычные идеи, хотя
и верные, войдут в их мир и приживутся там.
- Нашему миру, - согласился я.
Он вытер мокрый лоб, сказал убеждающим голосом, словно репетировал на
мне речь:
- Ведь это все равно будет Россия! Только не сегодняшняя жалкая, а
могучая. И не просто могучая, а снова идущая во главе могучего лагеря...
пусть не социалистических стран, а намного более сильных и сплоченных.
Я сказал с нарочитым сомнением в голосе:
