другу...
Министр покачал головой:
- Такие подарки неспроста. Когда вот так изо всех сил оказывают
услуги, я начинаю оглядываться. То ли стукнут, то ли не хотят, чтоб я
принял услуги другого...
Краснохарев звучно крякнул:
- Тепло.
Кречет спросил напряженно:
- Вы хотите сказать, что там, за бугром, в их мозговом центре
стратегических сценариев, учтен и такой вариант... который почти всем
россиянам кажется немыслимым?
Министр замялся, его взгляд отыскал меня, в нем была просьба о
помощи.
- Он кажется немыслимым и американцам, - ответил я за него. - Почти
всем... кроме небольшого, как вы говорите, мозгового центра. А те
наверняка просчитали и этот. Сперва как некую интеллектуальную игру типа
"А что, если...", а потом сами насторожились, ибо расстановка сил в мире
сразу бы изменилась. Их хваленая Америка оказалась бы в заднице, а Россия,
получив приток золота в этот тяжкий период перехода, быстро вернула бы
себе былую экономическую, военную и интеллектуальную мощь. Да что там
вернула! Понятно, что исламская Россия стала бы в десятки раз мощнее
бывшего СССР, ибо если приказы компартии человек выполнял из-под палки, то
заветы Мухаммада в самом деле находят отклик в сердце...
Кречет нахмурился, пальцы нервно барабанили по столу:
- Все же никак не решусь объявить шире...
- Что пугает на этот раз?
- Да все та же наша русскость. Все-таки само имя - Магомет, то бишь,
Мухаммад.
Я улыбнулся, чувствуя, что улыбка получилась горькой:
- Ну и что? Был еврей Иисус, будет араб Мухаммад. Оба семиты. Правда
странно, что антисемитизм направлен только против евреев?.. По крайней
мере Мухаммад не настаивает, чтобы ему молились.
Он все еще хмурился:
- Националисты заедят. Надо чаще напоминать, что если уж свою русскую
веру в русских богов променяли на чужую веру в еврея Иисуса, по почему не
поменять эту чужую веру на другую чужую? Мало ли что предыдущая прижилась,
притерлась. Пожалуй, стоит даже Русскому Национальному Союзу подкинуть
деньжат на пропаганду.
- Тогда уж и материалов для пропаганды, - посоветовал я. - А то такое
городят!
- Слушали? - полюбопытствовал Кречет.
- Слушал, - признался я без тени смущения. - Все-таки в молодости сам
переболел, как корью. Ребята хорошие, искренние. Уже тем, что верят во
что-то и борются, в сотни раз лучше дебилов, что только и мечтают как бы
побалдеть, расслабиться, оттянуться... А что верят не в то и борются не за
те идеи, так это пройдет с расширением кругозора.
Глава 29
Марина заглянула в дверь:
- Господин президент, к вам просится Кленовичичевский.
Яузов проворчал:
- Повадился...
- Часто,- поморщился и Краснохарев. - Все-таки дистанцию надо
держать, Платон Тарасович. Нельзя, чтобы к вам вот так, как в буфет.
Все-таки вы президент, а не хвост собачий... Да, президент все-таки...
Да...
Кречет в это время наставлял Коломийца:
- Трудно выбить из головы простого человека, что православие и Русь
это не синонимы. Но вы с сегодняшнего дня начните атаку по всем средствам
массмедия. Мол, была Русь языческая, потом стала христианской, затем может
стать исламской, буддистской или еще какой... Мне, честно говоря, все
равно. Лишь бы Русь была сильна, богата, чтоб друзья уважали, а враги
боялись. Это твердите, твердите, твердите!.. Новый доводов не надо, их
забудут, а то еще думать над ними надо...
Коган задумчиво морщил лоб:
- Как же звали Геббельса?.. Иохим?.. Нет... Еркаим?...
- Нахаим, - подсказал Яузов услужливо. - А то и просто Абрам или
Сруль.
Кречет холодно покосился на них, больно развеселились, хотя передых
от мозговой атаки дать пора бы, продолжал Коломийцу с той же
настойчивостью:
- Твердите, что Россия останется Россией, даже если станет исламским
государством! Только это будет могучая и богатая Россия. Сильная,
яростная, одухотворенная единой идеей. И, что жизненно важно, к нам хлынут
золотые реки из Саудовской Аравии, Кувейта, Йемена, других арабских
стран...
В кабинет вошел Кленовичичевский в сопровождении Марины. Убедившись,
что Кречет не передумал, и правозащитника пока в шею не надо, она исчезла,
а Кречет, прервав себя на полуслове, распахнул объятия:
- Здравствуйте, здравствуйте, Аполлон Вячеславович!.. Вы как раз
вовремя, у нас пауза... Когда мозги начинают плавиться, мы берем тайм-аут
и смотрим на Когана с Яузовым...
- А теперь посмотрим на вас, - сказал Коган быстро, а Яузов, едва ли
не впервые в жизни соглашаясь с евреем, сумрачно кивнул.
- Вы уж простите, - заговорил Кленовичичевский, он искательно смотрел
во все стороны, раскланивался, улыбался робко и растерянно. - Я же вижу,
что на самом деле оторвал вас от государственных дел! Вы думаете, как
свершить экономическое чудо, а я то с уголовниками, то с правами
беженцев...
- Экономическое чудо? - переспросил Краснохарев с недоумением.
- Экономическое чудо, - вздохнул Коган.
- Ну да, - сказал Кленовичичевский, не уверенный, что его поняли, -
Как в Чехии, скажем.
Кречет сказал почти покровительственно:
- Экономическое чудо Чехии потому и чудо, что к власти пришел
человек, который при коммунистах сидел в лагере. Вацлав Гавел, тот самый,
несгибаемый... А у нас те чистые души, что попали в лагеря, даже не могли
вернуть потерянные квартиру, работу, а у власти оказались те же, кто был
там и раньше, а героями перестройки... тут их назвали гражданами средней
порядочности, стали те, которые и при Советской власти не бедствовали, а
умело хапали, хапали, хапали, как сын и внук Кондрата Красивого, пока не
оказались у руля страны.
Кленовичичевский, который явно думал так же, но не говорил никогда из
опасения, как бы не подумали, что напоминает о своих заслугах
пострадавшего лагерника, улыбался с неловкостью, мялся, сказал чуть ли не
просительно:
- Так захотел народ.
- В Чехии народу не успели всобачить знамя, - объяснил Кречет.
- Всобачить...
- Да-да, всобачить. А у нас всегда успевали. Если не удавалось свое
личное со своим портретом, то хотя бы одного из своей команды. Так было на
заре перестройки, когда старые идолы рушились, а толпе попеременно
подсовывали "невинно пострадавших" от жестокой руки Сталина: Кирова,
Бухарина, Зиновьева... Не скоро доперло, что это такие же мерзавцы! А
пострадали потому, что вступили в схватку за власть с более сильным
пауком. А вот соратников помельче навязать удалось...
- Кого вы имеете в виду?
- Да ладно, будто не помните, что, к примеру, нынешние глава
Азербайджана или глава Грузии... да только ли они?... при Советской власти
были главами КГБ? А что творил КГБ, помните... А те, кто в самом деле
искренне дрался за перемены, попали в лагеря, а если вышли живыми, то так
тихо реабилитированными, что даже свои квартиры вернуть обратно не могут!
Ах, вам удалось? Но ведь только по заступничеству международного Фонда,
Рональда Рейгана... Так и мрут эти чистые души бомжами. А на знамени
оказалось имя лауреата всех Ленинских, Сталинских и прочих госпремий,
создателя смертоносного оружия, которым мы угрожали всему миру... Все еще
подлое время, Аполлон Вячеславович?
Кленовичичевский покачал головой. Улыбался по-прежнему очень вежливо,
как умеют улыбаться только очень тихие стеснительные люди, но в глазах
было несогласие:
- Нет, время замечательное. Это мы не всегда... Честно говоря, у меня
целый ворох ходатайств, жалоб, просьб, замечаний о вопиющих нарушениях...
Он суетливо начал вытаскивать из портфеля листки, мы все с брезгливой
жалостью наблюдали, как выкладывает на стол, а Кречет сам взял сверху,
быстро пробежал глазами, поморщился:
- Аполлон Вячеславович!.. Право, мне неловко за вас. Что значит,
защитить права потомственных москвичей?.. Это вроде потомственного
дворянства? А все остальные - грязное быдло?
Кленовичичевский протестующе выставил ладони:
- Это просто жалобы от крупных групп москвичей, что они десятилетиями
живут в коммуналках, а приезжие получают квартиры...
- И должности, - отрезал Кречет, - и посты в правительстве,
бизнесе!.. Я не понимаю вас, Аполлон Вячеславович! В прошлый раз мы
говорили об антисемитизме, как это нехорошо, а потомственные москвичи -
это и есть антисемиты, только гораздо хуже и страшнее. Для них враги не
только евреи, а все, кто приехал в Москву и каторжанится в тех местах, от
которых эти коренные воротят нос: в метро, на дорогах, транспорте!
Москвичи и так получали всего больше и лучше, чем любой житель глубинки:
питание, образование, лечение, все театры, знаменитости. Если хотите
оградить свой город от приезжих, работайте на стройках, на рытье метро!
Нет, для этого выписывали лимитчиков, а теперь - наемных работников из
обнищавшей Украины.
Правозащитник нервно дергался, пытался возразить, но выдавил только:
- Вы преувеличиваете...
- Я? - изумился Кречет. - Я еще не сказал, что в целях защиты
интересов населения России от обнаглевших антисемитов... вы уж подберите
другой термин, пожалуйста, чтобы обозвать этих потомственных москвичей
правильно, антисемиты перед ними - овечки, так вот, в интересах защиты
возродить бы практику сто первого километра! И не только уголовников, а
всю дрянь, что роется в помойках или выпрашивает деньги возле магазинов,
только бы не работать. А взамен, чего не было в старой практике: станем
приглашать в Москву умных и талантливых, которые там в глубинке уперлись в
потолок, а потенциал еще не исчерпан. Ну, пока в тех городах не настроим
всяких там научных центров с аппаратурой.
Правозащитник смотрел с ужасом:
- Но это же нарушение прав...
- А я полагаю, что защита. Правда, я защищаю честных и работящих. А
вы - лодырей и ворье. Согласен, у них тоже есть права, но почему
отказываете в правах остальным?
Кленовичичевский сказал растерянно:
- Вы все ставите с ног на голову.
- Наоборот, - бодро откликнулся Кречет. - Это стояло на голове, а все
привыкли. Привилегии, привилегии, привилегии... Работникам ЦК, секретарям
обкомов и горкомов, коренным москвичам... За что москвичей ненавидели по
всей России так же, как ненавидели райкомовских работников! А я только
ставлю с головы на ноги... А это что за просьбы о помиловании? В прошлый
раз уже... Нет, высшая мера пока сохранена.
Кленовичичевский отшатнулся, словно его ударили. Лицо Кречета было
злое, как у волка. Ни говоря ни слова Кленовичичевский собрал бумаги,
встал и пошел, сгорбившись к дверям. Кречет провожал его тоскующим
взглядом, словно едва удерживал себя, не давал догнать и извиниться,
принять все условия защиты прав убийц и садистов-маньяков.
В дверях Кленовичичевский повернулся, сказал сдержано:
- Простите великодушно. Я был не прав, вторгаясь на важное заседание.
Я понимаю, я был совсем не вовремя. Еще раз извините.
Это прозвучало как пощечина. Дверь закрылась, а мы сидели злые и
опозоренные, пристыженные.
В это утро Кречет выглядел измученным, глаза ввалились, а щеки
запали, как у беззубого старца. Серая нездоровая кожа плотно облегала
череп, толстый и массивный. Я невольно подумал, что Кречет был бы неплохим
воином в первобытное время: от удара по голове дубиной только в недоумении
оглянется: что за шутки?
- Ничего страшного, - успокоил он, - просто не спал ночь.
- Что-то стряслось?
- С попами беседовал.
- Высшими?
- Я президент или нет?
- Президент, президент, - поспешно сказал я. При всей неприязни к
