вспыхнули, он впился в лицо Кречета, слушал, впитывал каждую интонацию, а
я подумал невольно, что надежного посла подобрали в Аравии: не просто
преданного режиму и лично султану, а преданного исламскому миру.
Кречет сделал паузу, посол понял, поклонился:
- Господин президент, я не нахожу слов!.. Вы сказали такое, на что не
решился бы ни один правитель своей страны. Это яснее всяких заявлений в
прессе, что говорит о вашей мощи. Вы - великий человек, господин
президент. Это не лесть, вы понимаете... Это оценка.
Кречет слушал с неподвижным лицом. Когда посол сделал паузу, сказал
так же непреклонно, как если бы по равнине катился тяжелый танк:
- И как человек, желающий сделать для своей страны как можно
больше... пусть меня за это даже забросают камнями, я запланировал еще ряд
шагов. Да-да, в сторону исламского мира.
Глаза посла вспыхнули на темном лице, как костры в ночи. Голос
прервался, он едва выдавил:
- Еще?
- Можете не сомневаться.
- И... насколько далеко вы зайдете?
- Далеко, - ответил Кречет твердо. - Настолько, сколько потребуется,
чтобы вернуть русским утраченную гордость.
Взгляд его был тверд. Серое лицо напомнило памятник
героям-панфиловцам: такой же гранит, такая же угрюмая стойкость.
- Господин президент...
- А если русский человек сможет говорить с богом напрямую, - добавил
Кречет с легкой усмешкой, но глаза оставались жестокими, - без
посредников, как разговаривает с Аллахом любой мусульманин, то это
прибавит ему гордости и достоинства.
Чашка в руках посла дрогнула, пара капель сорвалась через край. Он
спохватился, отхлебнул, улыбнулся, кофе - настоящий мокко, узнал, вежливо
и церемонно поклонился:
- Господин президент, я искренне сожалею, что не смогу завтра быть в
Кремле на приеме. Я вспомнил, что у меня есть срочное личное дело... дети,
знаете ли, растут быстро! А с ними растут и проблемы. Я здесь, они там...
Словом, я сегодня вечером вылетаю к себе на родину, улажу семейные дела,
тут же вернусь.
Кречет кивнул, они прекрасно понимали друг друга.
- Поклон вашему гарему, - сказал Кречет на прощание.
Посол в шутливом отчаянии развел руками:
- Господин президент!.. Не наступайте на больную мозоль. Коран
разрешает иметь четыре жены... не сотни, как многие считают в Европе, но
разрешение не есть предписание!.. Я бы обеими руками "за", но моя жена, с
которой прожил уже двадцать девять лет, почему-то против!
После его ухода Кречет быстро встал, толкнул дверь в мою комнатку:
- Не заснули?
Я чувствовал, как мои губы вздрагивают:
- Да, с этим заснешь...
- Страшновато?
- Еще как!
- Каков прогноз?
- Трудно сказать сразу...
- Но все же?
- Он сегодня же будет в Эль-Риаде, - сказал я медленно. Перед глазами
встало сияющее лицо, расширенные глаза посла. - Ни факсу, ни шифровкам
такое не доверит. Слово дал, так что расскажет только султану, вероятно,
уговорив того не приглашать на совет членов семьи. Семья там - не жены и
тещи, а две сотни принцев, которые занимают в стране все должности.
- Знаю, - нетерпеливо отмахнулся Кречет. - Что ответит султан?
- Это лучше спросить астрологов... Молчу-молчу! Я их сам бы
перевешал. Султан, понятно, тут же захочет каким-то образом выразить свою
радость. Обычай делать дорогие подарки пришел с Востока, скупой Запад
перенял его с большим скрипом и очень нескоро... А так как Саудовская
Аравия, как и все арабские страны, не сидит в долгах по уши... напротив,
сами одалживают, причем, не столько из-за высокого процента, а сколько из
личной симпатии, уважения, почтения, благодарности...
- Перестань перечислять достоинства, которые мы потеряли, - прервал
он нетерпеливо, сам не заметив, как перешел на "ты", а я, который всегда
ревниво следил, чтобы мне не тыкали, решил пропустить мимо ушей, Кречета
трясет нервная лихорадка, глаза выпучились, как у морского рака.
- Словом, султан, скорее всего, предложит выстроить в Москве в любом
месте, которое мы укажем, самую красивую мечеть Европы. И самую дорогую.
- Гм...
- А что?
- Да так, ничего. Продолжайте, Виктор Александрович.
- Это лично от султана, - сказал я, - либо от верховного имама. Ну, а
через недельку-другую... Нет, это не Европа, они среагируют раньше, к вам
на прием попросится их посол...
- Посол?
- Ну, не сразу же направлять к вам своего министра финансов?
Кречет наконец откинулся на спинку кресла. Лицо расслабилось, он
шумно выдохнул воздух. Пальцы, застывшие на пустой чашке, медленно
опустились на скатерть.
Я наблюдал за ним из-под приспущенных век. Президент все же не
выглядит на самом деле настолько крутым и жестким, какой нужен такой
стране, да еще для такого крутого поворота. Нужен дикарь, свирепый и
безапелляционный. Чтобы мог при случае и войска вывести на улицу: плевать
на мировое содружество! На самом деле так оно само называет себя, другие
же страны, тот же огромный исламский мир, называют это мировое содружество
другим словом, более точным. Главное, чтобы Кречет успел сделать. А потом
оценки могут разойтись. При постройке Петербурга погибло в болотах народу
в десятки раз больше, чем на Волго-Доне, Петр Великий истребил половину
населения страны, но недобрым словом поминают только сталинские стройки.
Правда, Беломорканал, как и Волго-Дон не засыпали, пользуются. А
Петербургу даже вернули прежнее название.
Глава 26
Обед нам подали в кабинет, Кречет не хотел терять времени на хождение
в столовую, а я с мурашками по спине понял, что теперь меня невзлюбят даже
те, кто относился нейтрально. Даже вид сказочно пахнущих куропаток,
зажаренных в своем соку, улучшил настроение слабо.
Правда, когда я потыкал вилкой хрустящую корочку, она послушно
лопалась, выпуская струйки пряного запаха, то в желудке квакнуло и
запрыгало совсем как Хрюка, что видит на краю стола кусочек жареной
печенки.
Кречет ел быстро, мелкие косточки хрустели на крепких зубах, успевал
поливать соусом из аджики и чеснока, потому, наверное, и не целуется с
послами, говорил напористо:
- Издавна была формулировка для русского государства: самодержавие,
православие, народность. На что уж казались незыблемыми, но сумели же в
семнадцатом отказаться от самодержавия? И ничего... Наоборот, именно тогда
взросло могучее объединение под названием Советский Союз. Права людей
нарушались - да, но другие страны уважали и побаивались. Что от
самодержавия избавились не зря, это и по другим видно, в других странах
уже ни царей, ни королей, кое-где только остались, но это так, для
цирка... А что наши монархисты великих князей привозят, в задницы их... не
за столом будь сказано, целуют, так это тоже цирк... Так же пора
пересмотреть и с православием.
Он сказал просто, но я ощутил за словами всего напористого и
железного Кречета страшное напряжение. А жует хоть и быстро, но вряд ли
заметит, если я вместо куропатки подложу на его тарелку свои кроссовки.
- Думаете, пора? - спросил я осторожно. - Пора... по-серьезному?
Кречет ответил с яростью:
- Вы в своей книге доказывали, что еще князь Владимир должен был
принять ислам!
- Да, но на книгу внимания не обратили...
- Кому надо было, тот обратил, - сказал Кречет сумрачно. - Как вы
тогда уцелели, ума не приложу. Правда, уже тогда всем было до лампочки,
каждый спасал себя, свою шкуру, а попутно сдирал с ближнего рубашку, не до
идей было...
- Вы уверены, что пора?
- Пора, - отрезал Кречет. - Упустим этот момент, опять засосет
болото. Сейчас страна чувствует себя настолько униженной, что готова на
что угодно. Но упустим момент - и либо какой-нибудь ловкач... могут
найтись и половчее нас?... сумеет всучить позолоченную пилюлю, либо
произойдет еще хуже...
Он умолк, запил абрикосовым соком. Кадык дергался, перекачивая
содержимое стакана в желудок.
- Что хуже?
- Народ привыкнет, - буркнул он мрачно. - Это и есть хуже всего.
Привыкнет, что можно жить в дерьме и по шею, а не только по колени, как
жили раньше, или до пояса, как живем сейчас.
Промочив горло, он жестикулировал отрывисто, говорил коротко, словно
рубил гвозди на наковальне. Желваки вздулись рифленые, тяжелые. Я добавил
про себя, что момент хорош еще и тем, что в главном кресле оказался этот
злой и решительный человек. Не политик, тот бы лавировал по мелочам. Да и
возражаю Кречету только затем, чтобы он настоял на своем. Сам же вижу, что
пора. Упустить это удачное время, болото засосет еще глубже, а оттуда
выбраться сил уже не хватит...
- И еще одно, - сказал он резко, но с некоторым усилием. - Черт,
может быть, я свалял дурака? Словом, я разрешил местному обществу
мусульман... нет, не всероссийскому, а пока только московскому, проводить
наказание своих же мусульман по их законам. Завтра на Манежной площади в
двенадцать часов.
- По законам шариата?
- Да.
Я сказал, чувствуя как между лопаток пробежала, топая холодными
лапами, гадкая ящерица страха:
- Я об этом не слышал. Ни по телевидению, ни по радио...
- Я тайком, по телефону. Дело рискованное! Кто знает, какую вызовет
огласку. Пустим пробный камешек.
Я предположил:
- Телевизионщики обидятся. Особенно этот... как его... ну, который на
заставках своей передачи вместо великих деятелей, поместил себя, гордо
идущего по Красной площади... Ну, с тупой такой, но наглой мордой и жирным
голосом...
Кречет поморщился:
- А, этот... Надо бы как-то этого дурака отстранить от таких передач.
Что за черт, какой-то комментатор, подумать только, который ничего не
делает, не производит, а только пересказывает где что случилось, по
значимости начинает превосходить членов правительства! Только в нашей
стране, где все вверх ногами...
- Завопят, что нарушаем свободу слова. Им же сейчас свобода! Как ни
посмотришь, они сами себя только показывают. То режиссеров, то операторов,
то вообще своих уборщиц и швейцаров поздравляют.
- Доберемся, - сказал Кречет раздраженно. - Дерьмо, конечно, но пока
руки не доходят. А потом как-нибудь сяду, просмотрю десяток передач, а
затем вымету это обнаглевшее дурачье... И плевать, какой формы
собственности телеканалы... Так что скажете о публичной порке?
- Интеллигенция поднимет крик, массмедики раздуют в скандал, их легко
повернуть в любую сторону, если польстить, назвав умными... Ну, а народ,
естественно, будет доволен. Мужикам подавай цирк, женщины начнут кричать,
что нам бы такой ислам, чтоб мужикам пить запрещали... А вы ведь президент
простого народа?
Кречет сказал с укоризной:
- И вы туда же... Кстати, еще один рискованный шажок. Я принял
предложение из Арабских эмиратов о строительстве мечети в Москве.
- Арабских?
Он усмехнулся:
- Ну, не татарской же епархии. Или того страшнее - узбеков, таджиков
или вообще тех, кого называют черными. А арабы вроде бы и не черные. Они -
арабы. И хотя на самом деле еще чернее, но раз уж они на базарах наших не
торгуют...
- Наших женщин не совращают легкими деньгами, - добавил я ему в тон.
- Это для народа главное, - согласился Кречет. - Если бы мечеть
начали строить татары, то тут же в мои окна полетели бы булыжники!.. Или
не полетели? А арабы... гм, они иностранцы. Вон Макдональдсов понастроили?
И мечеть строят иностранцы. Богатые к тому же. У нас перед богатыми шапку
ломают даже коммунисты.
Я покачал головой с сомнением:
