значительно. - Даже выйдя на пенсию, каждый остается нашим служащим,
связанным присягой. Но я не думаю, что дело дойдет до шума. Он тоже хорошо
знает, что на него у нас компромата многовато. А если какой-нибудь
борзописец насчет публиковать сенсационные материалы, что такой-то
церковный чин пьянствовал и развращал малолетних - у нас есть и фото, и
видеозаписи, - что однажды сбил автомобилем старушку и скрылся...
Он начал распаляться гневом, ноздри бешено задергались. Усачев сказал
торопливо:
- Я думаю, что он предпочтет начать свое дело уже без прикрытия
церковной рясы. Пара миллионов у него есть?
Сказбуш оскорбленно фыркнул:
- У его помощников по десятку миллионов долларов в швейцарских
банках! А у него... признаюсь честно, так не удалось вызнать. Он уже тогда
начал к чему-то готовиться.
- Тогда с ним помех не будет, - согласился Краснохарев. - В чем я
действительно не уверен, что женщины чадру наденут! А публичные казни все
же ушли в прошлое...
Кречет поднялся во весь могучий рост, с хрустом потянулся. Смех его
был веселым и заразительным:
- Похоже, никто из вас так и не прочел книги Виктора Александровича!
А зря. Он пятнадцать лет тому это описывал, даже то, что Россия придумает
свою веточку ислама. Почему только сунниты или шииты? А если выбирать из
этих двух, то все равно там сотни дорожек... Исламский мир отнесется с
пониманием, если в России ислам будет не совсем таким, как в Саудовской
Аравии. Я рассчитываю на вас, дорогой Виктор Александрович!
Я поежился:
- В чем?
- А кому еще разрабатывать идею, которую мы осуществляем? Вы и
придумаете ислам российского толка. Мы будем одновременно и в исламском
мире, и останемся самобытной Россией с ее особенностями. Это устроит
всех... кроме тех, кто продвигает НАТО к нашим границам!
Сказбуш, переглянувшись с Яузовым, сказал все тем же тихим голосом:
- Да, это не устроит. Если раньше разведчика снабжали ампулой с ядом,
то теперь всем понятно, что сопротивляться аресту не будет, а на первом же
допросе выложит все, что знает. Потому при задании ему сообщаем как можно
меньше.
Кречет покачал головой, а наивный Коломиец переспросил:
- И такие все?
- Мир таков, такова и разведка. Потому такими страшными кажутся
исламисты! Они не растеряли эти "устаревшие" понятия. Для спецслужб всего
мира страшнее всего исламские террористы, ибо такой борец за идею может
совершить терракт, а потом с чувством исполненного долга застрелиться. А
диверсанты других стран не пойдут на опасное дело, если им не будут
гарантированы по крайней мере два безопасных пути отхода... А спецслужбы
по охране прежде всего перекрывают пути отхода, это проще всего.
Мирошниченко все подкладывал Кречету листки на подпись, тот быстро
проглядывал, подписывал, некоторые комкал и молча бросал в корзину.
- А, вот это, - объяснил Мирошниченко, - полный список священников...
правда, высшего ранга, что готовы принять ислам... При условии, конечно,
что их, как первых, зачислят в высшие иерархи мусульман. Гм... я думаю,
что верховный имам всех мусульман на это пойдет. Даже с удовольствием.
Больше чести обратить высокий чин, чем простого человека. А истинные
мотивы... Религия - давно такая же политика, как и парламент или Дума.
Есть же простаки, что верили царям, генсекам, президентам,
- Но-но, - прикрикнул Кречет. - Меня и эти достают со своими
шуточками, так и ты туда же?
Оробевший пресс-секретарь захлопнул рот со стуком, словно пес,
поймавший крупную муху.
- А что, я ничего...
- Как с казачеством?
- Самые последние сведения, - заговорил Мирошниченко очень серьезно,
- не очень-то... Это же самое преданное власти, преданное до кликушества
сословие! Умом, правда, и раньше не отличались, главными достоинствами
были храбрость, верность слову, понятиям чести, славы. Потому там сейчас
жаркие споры... кое-где перешли в драки, а то и вовсе берутся за оружие.
То, что ислам поднял голову, рассматривается как оскорбление, Честно
говоря, в ряде станиц вы, Платон Тарасович, хоть и позволили им
вооружаться, но уже объявлены врагом не больше, не меньше, как всего
русского народа, конечно же - православного, богобоязненного,
уничижающегося. Но то, что президент объявил войну бандитам, мафии,
проституции, наркомании, что первым заговорил о чести, доблести, служению
Отечеству... Да и оружие позволил иметь одним росчерком пера! Словом,
раскол прошел не по сословиям казаков, а по их сердцам. Самый болезненный,
куда болезненнее, чем в гражданскую...
Он был очень серьезен, тишина стояла почти гробовая. Кто-то шумно
вздохнул, застеснялся и быстро опустил голову. Кречет криво улыбнулся,
лицо было бледным, страдальческим, но сказать ничего не успел, в дверь
заглянула Марина. Она по старой привычке предпочитала сообщать все лично,
хотя на ее столе стояли переговорники, селекторы, компьютеры и прочие
сложнейшие средства связи.
Ее лицо было встревоженное:
- Прибыл генерал Сагайдачный. Рвет и мечет. Что делать?
- Я его жду, - ответил Кречет. Его лицо помрачнело. Он коротко
взглянул на нас, поколебался, махнул безнадежно рукой. - Зови.
Дверь распахнулась, словно ворвался штурмовой танк. Генерал задыхался
от ярости, устрашающе огромный, широкий в плечах, грузный, как танкер, но
все еще без живота, красное лицо было искажено, на лбу вздулись синие
жилы.
- Почему, - рыкнул он люто, и жалюзи зазвенели тонко-тонко, - почему
мне не выдали мой лист?.. Я сказал, что ухожу из армии!!!
Кречет поспешно увел его хитрыми маневрами подальше от нас, в другой
угол зала, но генерал так орал и взревывал, да и Кречет не умел шептать,
что мы, притихшие как мыши, слышали каждое слово.
- Панас Назарович, - заговорил он льстиво, - ты мой первый и самый
дорогой учитель!.. Я не посмел бы вмешаться... это олухи из канцелярии...
Я все узнаю и поправлю... Ты же знаешь, как я тебя люблю и чту...
Он юлил перед ним, как молодой Дорошенко перед Сагайдачным, потомком
которого без сомнения был этот разъяренный гигант. Он рыкнул:
- Так позвоните сейчас!
Он обращался на "вы", но не из почтительности, все это чувствовали, а
явно не желая возвращаться к более теплым отношениям военного учителя и
ученика.
- Все сделаю, - заверил Кречет. - Прости, голова трещит от дел... А
что случилось?
Генерал задыхался от ярости:
- Ты еще спрашиваешь?.. Отечество продал!.. Веру нашу!..
- Я похож на торговца? - спросил Кречет.
- Тогда так отдал, предатель!
- Отечество я не предавал, - ответил Кречет, мы все ощутили, что
голос его стал тверже. - Ты знаешь, что Отечество я не продал. А жизнь за
него положу, тоже знаешь. Знаешь!
Сагайдачный прохрипел, на красном мясистом лице выступили крупные
капли пота:
- Но веру! Веру нашу!
- И вера останется на месте, - заверил Кречет. - Разве гетман
Сагайдачный вместе с татарами не ходил в походы на Польшу и Россию? Разве
Богдан Хмельницкий не получил от польского короля золотую саблю с надписью
"За храбрость" за ударный поход на Москву? А с ними опять же были
татарские полки, что исповедовали ислам!.. Что с того, что в твоих
воздушно-десантных будут и мусульмане?.. Разве они плохо дрались с твоими
частями, когда те вошли в Афганистан? А в Чечне?
Сагайдачный смахнул пот огромной ладонью, мы видели, как сверкнули в
воздухе мелкие капельки. Глаза навыкате смотрели с яростью, дышал шумно,
огромный и странно поджарый, несмотря на исполинский вес.
- Мы только-только начали перенимать западный опыт, - прорычал он. -
Американские инструктора приехали...
Кречет сказал неожиданно резко:
- Ты с этой верой... и западничеством... Знаешь, что во всей русской
армии уже никто не закроет грудью дзот, не бросится со связкой гранат под
танк, не кинется с факелом в пороховой погреб, только бы не дать его
врагу?.. Так же, как не бросались американцы. Никогда. Им жизнь была
дорога! А вот воины ислама бросаются на дзоты и с гранатами под наши
танки!
Генерал рыкнул:
- Бьют американцы твоих воинов ислама!
- Издали. Крылатыми ракетами. А лицом к лицу кишка тонка. Исламскому
воину честь дороже жизни, как было когда-то в русской армии... Я говорю о
той русской, что еще до советской... У них сила духа выше! Да что там
выше. У них она просто есть, а у американцев - нет. Как вообще у западных
армий. Как нет теперь и у нашей. Это счастье наше, дурак, что мы все еще
на распутье. Что можем выбирать! Были бы мы сыты - выбирать трудно, а вот
голодным и босым...
Генерал сказал люто:
- Бред! Я сказал, что я ухожу из такой армии... где белобрысых
превращают в чернозадых!
Кречет сделал большие глаза:
- Как это? По-моему, они так и остаются белобрысыми. И русскими! А
скажи, чем тебе еврей Иисус лучше араба Мухаммада?
Генерал покраснел, раздулся так, что я уж подумал тревожно, как бы
бравого вояку не хватил инфаркт. Он задыхался от ярости, сопел, рычал, изо
рта брызгала слюна, но слов не находил, ибо если правду говорят, что все
украинцы - антисемиты, там для этого почва была, то генералу трудно
ответить, кроме того, что Иисус не еврей, а скиф, а скифы, как известно -
древние украинцы.
Кречет воспользовался моментом, заговорил быстро, убеждающе:
- Принятие ислама - не поражение, а победа! Я уже велел
пропагандистам поработать, но они - олухи... Умов среди них нет. Привыкли
брать интервью у шлюх, класс потеряли. Ладно, сами кое-что придумаем...
Одну важную вещь удалось протолкнуть. С Чечней.
Генерал выдавил сквозь стиснутые зубы:
- Черт бы тебя побрал с этими чернозадыми... Знаешь ведь!
- Так вот, в общих чертах я уже договорился с исламским миром.
Конечно, по неофициальным каналам. Они готовы принести Чечню в жертву!
Генерал отшатнулся:
- Как это?
- Мы не только вольны делать с нею, что возжелаем, но ряд арабских
стран официально поддержит. Кое-кто даже пошлет вспомогательные отряды или
добровольцев. Главное не в численности, а в самом факте. Об этом раструбим
в газетах, покажем по телевидению. Мол, исламский мир против бандитской
Чечни... А сами пошлем туда танки, бросим самолеты, обрушим артиллерию...
Пусть смешают все с землей, нам теперь на Запад оглядываться не надо. А
нашим мужикам и бабам по всей России надо показать, что блюдем наши
интересы. Интеллигенция, конечно же, осудит, но у нас той интеллигенции
уже не осталось...
Сагайдачный наконец перевел дух, но смотрел озадаченно. Потом, к
нашему изумлению, сказал сумрачно:
- Это не совсем честно.
- Верно, - согласился Кречет. - Но это наша большая заноза.
Сагайдачный буркнул:
- Я тебе не совсем верю. Но если это правда... то свиньи мы.
Кречет кивнул:
- Еще какие! Сволочи. Но в интересах дела лучше сделать хоть
по-свински, но по-нашему. Я уже отдал приказ по войскам... неофициальный,
конечно. Пленных по возможности не брать, иностранных корреспондентов не
допускать. Нам теперь плевать на Европу, на США! Будут настаивать -
пристрелить втихомолку. Спишем на несчастные случаи. Подорвались, мол, на
минах.
Из взгляды встретились. Лицо Кречета было как высечено из гранита.
Если бы мы не видели его в моменты сильнейшей усталости, президент
показался бы все таким же несокрушимым, железным, самоуверенным.
- И... когда? - спросил Сагайдачный еще неверяще.
- При первом же поводе!
- А каков должен быть повод? Гнилые апельсины продадут на московском
