-- Как он может еще жить? -- прошептал Томас в суеверном ужасе.-- Как
может это... такое жить?
-- Человек очень вынослив, на беду. Или на счастье.
Томас, еще не веря, спрятал меч в ножны, выхватил с пояса
мизерикордию: "кинжал милосердия" -- тонкий нож с узким длинным лезвием,
которым добивали раненых рыцарей через прорезь забрала. Отворачивая лицо
от жалости и отвращения, вонзил лезвие в пустую глазницу, распугав мух,
тело дернулось, издало страшный крик, в раскрытом рту затрепетал залитый
кровью обрезок языка.
Едва не плача, бледный, со вставшими дыбом волосами, он быстро вонзил
узкое лезвие в головы двух оставшихся, причем не смог ударить в уцелевшие
глаза, всадил мизерикордию в висок. Всякий раз тела чуть содрогались, лишь
затем к ним нисходило освобождение от мук.
Олег смотрел пристально, его обычно зеленые, как молодая трава, глаза
были темными как ночь:
-- Ну?.. Легче убивать через узкую щель забрала? Когда не видишь,
кого убиваешь?
Томас как в забытьи взобрался на коня, ответил сиплым от страдания
голосом:
-- Понимаю, сэр калика... Потому наша святейшая церковь и пытается
запретить на войне пользоваться луком, особенно арбалетом. Дважды
объявляла эдиктом, что арбалет -- изобретение дьявола. Ведь из арбалета
можно убивать, вообще не глядя противнику в глаза!
-- Арбалет -- это прогресс! Церковь права: если нельзя
воспрепятствовать убийствам вовсе, то надо хотя бы сделать убийства делом
трудным. Обязательно глядя друг другу в глаза...
Он умолк, привстал на стременах, зорко оглядывая окрестности. Томас
молчал, старался не оглядываться на изуродованные тела. Калика приложил
ладонь козырьком ко лбу, зеленые глаза поблескивали в тени странными
искорками. Томас косился, чувствуя тревожное напряжение. Калика мало чем
напоминал того изнуренного постами и самоистязаниями отшельника, которого
догнал и защитил от свирепых псов. И совсем не напоминал покорного раба,
каким был в каменоломне... В то же время вроде бы ничего не изменилось,
только нарастил жилистого мяса -- так же немногословен, словно живет и в
этом и в другом мире, даже отвечает невпопад. Но, ведомый чувством дружбы,
взял в свои руки поиск чаши, украденной Горвелем, хотя что, кроме
неприятностей, приносит ему лично? Или калика на их далекой Руси нечто
вроде странствующего рыцаря? Увидел кого-то в беде -- помоги?
Олег тронул коня, молча поехал в сторону далеких зеленых холмов.
Томас оглянулся на распростертые тела:
-- Предать бы земле... Заупокойную? Я знаю несколько слов
по-латыни... Лаудетур Езус Кристос...
-- Аминь, -- закончил Олег.-- Забываешь, что вера твоего Христа еще
не подмяла под свой зад весь мир! Эти люди могут быть огнепоклонниками.
Над головами уже веяло ветерком от огромных крыльев и смрадом --
появились орлы-могильники. Целая стая кружила, ждала ухода людей. Чачар
вздрагивала, наконец услала коня далеко вперед, там пугливо поджидала
мужчин.
Томас связал захваченных лошадей одной веревкой, еще раз распределил
груз. Чачар теперь в страхе всматривалась в любой колыхнувшийся куст и
вслушивалась в разные звуки, без которых не живет степь. Издали донесся
заунывный крик шакала, с другой стороны долины ответил тоскливый вопль,
полный разочарования и бессильной злости.
Олег прислушался, буркнул:
-- Дурачье... Какие копьеносцы?
-- Что-что? -- не понял Томас.
-- Спрашивает, не встречал ли двух франков, которые убили четверых
копьеносцев. Другой дурень ответил, что не видел даже следов.
Томас посмотрел на калику с плохо скрытым страхом:
-- Что значит святость... Пещерная ученость, хотел сказать! Встречал
монаха, который ругался на двенадцати языках, а теперь вот... гм...
человека, что понимает шакалье...
-- Какие шакалы? Это разбойники перекликаются.
У калики был такой будничный вид, что Томас переспросил ошарашенно:
-- Раз...бойники?
-- Они, родимые! Нас ищут.
Чачар смотрела на мужчин с надеждой, и Томас гордо расправил плечи,
надменно похлопал по рукояти меча:
-- Кто ищет, пусть найдет.
Глава 11
Воздух накалился, струился как песок. Томас сидел на коне в своих
едва не плавящихся доспехах, наконец, глядя на полуголого калику, содрал
их с себя, но большого облегчения не получил. Особенно страдали от зноя
кони, и Томас, знакомый с бытом местных кочевых племен, предложил:
-- Можно ехать ночами! Дорога ровная, мы не в лесу, не в горах. Едь
хоть с закрытыми глазами -- о дерево морду не расшибешь. Ночи яркие,
полнолуние, а луна здесь огромная -- на полнеба! Я раньше думал, что одна
луна и здесь, и над Британией, но теперь своими глазами увидел, что вовсе
нет. Здесь даже звезды крупнее и ярче!
Олег не спорил, а Чачар даже завизжала от восторга. Она страдала не
только от жары: как и все обливаясь потом, обнюхивалась брезгливо,
стремглав неслась к любому ручью, обгоняя мужчин, стирала и перестирывала
одежку, подвязывала к поясу пучки травы, что должны были отбивать или хотя
бы поглощать дурные запахи распаренного тела.
Олег усмехнулся, смолчал. Среди ночи он загасил костер, безжалостно
разбудил обоих:
-- Вы сами этого хотели!
Поднялись, проклиная бесчувственного паломника, кое-как оседлали
коней и отправились по ночному холоду. Над головами выгибался огромный
темный купол с густыми россыпями звезд.
Крупная луна светила как фонарь из промасленной бумаги. На земле
различался самый крохотный камешек, любая малая травинка. Томас с
удивлением увидел, что не они додумались первыми: по степи шмыгали
ящерицы, важно бродили и щипали траву черепахи, дорогу пересекла колонна
крупных черных муравьев: пользуясь прохладой, бережно переносили нежные
молочно-белые куколки -- завернутых в тончайший шелк своих детей, ибо
знойное солнце явно сожгло бы их беззащитные тельца.
Томас даже остановился, пропуская колонну, и Олег смотрел на рыцаря с
удивлением, словно увидел заново: в блестящих доспехах Томас был похож на
огромного муравья, как сами муравьи казались крохотными рыцарями.
-- Не переждешь, -- сказал Олег негромко.-- Всю ночь будут идти на
штурм своего Иерусалима.
Томас заставил коня попятиться, прыгнули, слившись в одно целое.
Копыто ударило совсем рядом с черной колонной, но маленькие рыцари строй
не нарушили.
Они ехали шагом, сберегая силы коней. В нехорошем лунном свете
окрестности казались еще более дикими. Развалины древних стен, остатки
храмов, полузасыпанные каналы, густые оливковые рощи, где могут гнездиться
разбойники. Богатая страна, но военные гарнизоны стоят лишь в замках и
городах с крепкими стенами, а по дорогам хозяйничают мародеры, разбойники,
их расплодилось видимо-невидимо после кровавой и непонятной войны, когда с
холодного Запада пришли закованные в несокрушимую сталь конные рыцари,
смели легкие войска арабов, начали спешно строить крепкостенные замки,
насаждать огнем и мечом веру в Христа... Эти франки не брали рабов, не
хапали военную добычу -- по крайней мере не так беззастенчиво, как все
предыдущие завоеватели, -- клялись, что пришли лишь затем, чтобы
освободить Гроб Господень... Но война кончилась, победоносное рыцарское
войско распалось. Одни вернулись в свои северные страны, другие из простых
воинов превратились в мародеров, удачливых разбойников -- благо, край
богатый! -- и теперь вся древняя страна стала бурлящим котлом, где можно
было найти все: благороднейших рыцарей, ученых монахов, высокородных
сарацинов, наемных убийц, астрологов, полудиких царьков, а по цветущим
долинам часто прокатывались волны ранее невиданных кочевников, чьи ритуалы
были настолько жестокими и отвратительными, что, видя их, бледнели даже
самые закаленные воины из северных стран. Там, где в городах и замках
правили франки, а в многочисленных селах оставались хозяевами сарацины,
победители спешно наращивали стены, укрепляли ворота, расширяли подвалы и
склады для зерна на случай осады.
Кони шагали споро, подгоняемые ночным холодом, морозцем, но в рысь не
срывались. Томас вслед за Олегом вслушивался в звуки, старался почуять
опасность. Перекликались волки и шакалы, бесшумно пролетел филин -- лишь
на миг перечеркнул темной тенью звездное небо. Часто мелькали кажаны, так
же неслышно взмахивали растопыренными кожистыми крыльями, страшно горели
красными угольками выпуклые глаза, а острые зубы белели как сахар.
Все трое медленно спускались с пологого холма в ровную долину, почти
не затронутую оврагами. Томас первым уловил блеснувшую впереди искорку,
насторожился. Ехали еще долго, напряженно всматриваясь, останавливались,
прислушивались, наконец искорка превратилась в красноватое пятнышко --
трепещущее, меняющее форму.
Они пустили коней напрямую. Костер иногда исчезал за деревьями,
наконец кони вышли к невысокой обрывистой стене камня, под защитой которой
горел большой костер. Вокруг огня сидели шестеро угрюмого вида мужчин --
оборванные, грязные, со злыми раздраженными лицами. Двое прислонились
спинами к камню, затачивали шершавыми камнями острия хазарских мечей...
Двое лежали, накрывшись пестрыми одеялами, остальные ковырялись прутиками
в углях, тихо переговаривались.
Услышав стук копыт, один крикнул лениво:
-- Тагран, ты?
Не отвечая, Томас с каликой выехали в круг света, Чачар -- за ними, и
все шестеро разбойников мигом оказались на ногах. Один замешкался, его
пнули, и Томас нашел себя окруженным направленными на него блестящими
остриями копий. Олег неторопливо спешился, Томас последовал его примеру,
они расседлали коней, стреножили, подвязали мешки с овсом. Шестеро
разбойников стояли вокруг, переглядывались. Один отступил в темноту, исчез
-- явно проверял, нет ли нацеленных в них арбалетных стрел, не окружены ли
крепкими парнями с тугими луками.
Наконец один из разбойников, чернобородый, резкий в движениях,
потребовал:
-- Кто такие? Почему здесь?
Томас помог сойти с коня испуганной Чачар, а Олег между тем сел возле
огня, поерзал, устраиваясь поудобнее, сказал насмешливо:
-- Не знаете? А кто оставил троих дурней в засаде?
Разбойники переглянулись, а один из них, чернобородый, спросил резко:
-- Вы убили их?
Томас усадил Чачар возле калики, она тут же прижалась к нему дрожащим
плечом, затихла как загнанная в угол мышь. Томас сказал надменно:
-- Конечно мы бы их убили!
Разбойники топтались вокруг пришельцев, острые наконечники копий
почти касались шеи калики, еще три упирались в грудь Томаса. Олег
оглянулся, сказал раздраженно:
-- Вы можете тоже сесть.
Разбойники переглянулись, чернобородый ответил резким злым голосом:
-- Постоим, а вы сейчас ответите быстро и прямо. Что случилось с
нашими тремя друзьями, которые... отстали?
Томас и Олег переглянулись. Нацеленные в них копья держали крепкие
руки, но теперь наконечники начали подрагивать.
-- Они уже не сядут на коней, -- сказал Томас сурово. Подумал,
добавил.-- Никогда.
-- И пешком не пойдут, -- добавил Олег неохотно.
Чачар пискнула сорвавшимся от отчаянной смелости голоском:
-- Даже на четвереньках не поползут! И на брюхе.
Чернобородый коротко передернул плечом, сказал зло, но с дрожью в
голосе:
-- Вы не могли их заметить! Они умелые охотники. Оленей ухватят за
рога раньше, чем те почуют. Они ждали в надежной засаде, вы просто не
могли их почуять!
-- Они не дождались, -- ответил Томас гордо.
Олег, следуя привычке мягкой натуры отшельника-проповедника все
