уже придумала под каким предлогом поднести букет столь застенчивому
рыцарю, а тут на фоне синего безоблачного неба выросли четыре грозовые
тучи с блистающими молниями сабель! Что случится с нею, если ее защитники
будут убиты, а враги уцелеют?
-- Я беру на себя франков, -- заявил Томас высокомерно. Тон его
исключал любые возражения. Он с металлическим лязгом опустил забрало,
скрыв лицо, ставшее злым и надменным.-- А ты отвлеки сарацинов. Займи их
чем-нибудь.
-- Всегда выбираешь лучшее, -- обвинил Олег.
-- В другой раз будешь выбирать ты, -- пообещал Томас.
Вся четверка медленно пустила коней навстречу. Сарацины держались в
седлах неподвижно, обнаженные сабли уже блестели в их руках, а оба латника
переглядывались, зло усмехались. Один вдруг заорал громко:
-- Постарайся умереть сразу, англ! А ты, странник, можешь убираться к
своим языческим дьяволам. Конечно, надо бы содрать с вас шкуры... С живых,
конечно. Ладно, все потехи возместим на девке. Уже дрожит от нетерпения,
не дождется, ха-ха! Чует настоящих мужчин! Клянусь она получит все и чуть
больше, прежде чем отдаст душу.
Они остановили коней в шагах десяти напротив друг друга. Арабские
скакуны грызли железо удил, храпели, а тяжелые битюги франков, если бы не
обмахивались лениво хвостами, можно было бы принять за каменные статуи.
Томас, видя, что натиска не ожидается, одним быстрым движением отшвырнул
копье и выдернул из ножен меч. Все четверо противников покачивали в руках
кривые сабли, которые Олег по старой привычке все еще звал хазарскими
мечами.
Олег в растерянности похлопал себя по карманам, пошарил за пазухой
справа, поискал слева, внезапно его лицо озарилось радостной улыбкой,
словно изловил зловредную вошь. Четверо противников издевательски
хохотали, сарацины -- сдержанно, с чувством полного превосходства, латники
раскачивались в седлах. Томас хмурился, стало неловко за калику, даже
отодвинулся чуть, словно ничего не имеет общего с ним, но противники
захохотали лишь громче, злее.
Олег что-то тащил из-за пазухи, внезапно его рука молниеносно
дернулась, в ней блеснуло, он очень быстро взмахнул еще, и тут же
повернулся к злому рыцарю, сказал недоуменно:
-- Что-то у меня противники уже кончились. Дай одного из твоих.
Сарацины раскачивались в седлах. Один, у которого рукоять ножа
торчала между зубов, повалился на гриву скакуна, а другой вскинул руки,
ухватился за рукоять чужого ножа, что погрузился в горло на палец выше
края кольчуги. Кровь брызнула двумя тугими струйками, в пробитом горле
зашипел воздух. Сарацин раскачивался сильнее, упал, сапог запутался в
стремени, испуганный конь шарахнулся, в страхе помчался волоча труп.
Сердобольная Чачар поскакала вдогонку, жалея обезумевшего от страха коня.
Все произошло в считанные мгновения. Двое латников смотрели
неверящими глазами, смех не успел замереть на губах, а их уже осталось
двое против двоих: сильных, умелых, опытных -- из которых даже простоватый
с виду паломник оказался простоватым лишь с виду.
Томас тоже хлопал глазами, рот его был раскрыт:
-- Быстро... Вот так ты и кабана съел раньше, чем сели за обед!
-- Кто смел, тот двух съел. Я беру левого?
-- Только с отдачей! -- предупредил Томас оскорбленно.
Оба латника переглянулись, уже не так уверенно тронули коней. Один
сближался с Томасом, другой, с саблей в правой руке, круглым щитом в
левой, медленно поехал на Олега. Легкий щит был постоянно в движении,
теперь швыряльный нож отскочил бы, как брошенный камень, но швыряльных
ножей у Олега уже не осталось. Он вытащил из ножен огромный меч,
проговорил медленно:
-- Можете уйти целыми.
Латники не успели шелохнуться, как Томас заорал зло:
-- Без драки?.. Я останусь опозоренным? Крестоносец?
Не давая латникам опомниться, он погнал тяжелого коня на противника.
Его огромный меч хищно заблистал над головой, яркое солнце играло на
железных доспехах, разбрасывало слепящие искры. Он с грохотом сшибся с
правым, тут же крутнулся в седле к левому, которого оставил Олегу, тот
едва успел закрыться щитом, но от страшного удара щит разлетелся вдрызг, а
рука наемника, судя по исказившемуся лицу, онемела. Томас подставил свой
огромный, как дверь, стальной щит под удар сабли правого, живо развернулся
к левому и заорал в ярости: из левого уха латника уже торчало кокетливое
белое перо лебедя. Окровавленное острие высунулось из правого уха на три
ладони.
-- Ты одолжил! -- напомнил Олег быстро.
-- А потом передумал! -- рявкнул Томас. Он увидел новую стрелу в
руках Олега, завизжал сорванным голосом.-- Не смей!.. Не смей, говорю!
Он сшибся с оставшимся латником, оба были тяжелые, кони под ними --
богатырские, могучие. Томас и латник сражались в одинаковой манере:
останавливались перевести дыхание, люто пожирали друг друга глазами,
шатались от собственных богатырских ударов, на версту вокруг шел грохот,
треск, словно под ударами грома раскалывались огромные скалы. У латника
была острая сабля, он орудовал намного быстрее, чем Томас рыцарским мечом,
но Томас не зря таскал два пуда железа: сабля лишь высекала искры,
щербилась, а Томас с проклятиями рубил страшным мечом, чаще всего поражая
пустое место.
Приблизилась и остановилась в сторонке Чачар, держа в поводу
храпящего арабского скакуна, второй конь отбежал неподалеку, нервно прядал
ушами, слыша страшные удары железа по железу, но не убегал. Олег спрыгнул
на землю, вытащил и вытер свои швыряльные ножи.
Чачар побелела, ерзала в седле, умоляла взглядом помочь отважному
Томасу, который отчаянно сражается с гадким и лохматым преступником.
-- Нельзя, -- ответил Олег в ответ на мольбу в ее глазах.-- Здесь
великая разница в... мировоззрении. Для крестоносца важнее сам поединок,
чем результат! Потому обставляет ритуалами, танцами, поклонами, бросанием
перчатки, позами. А для сарацина... или осарациненного важна лишь победа.
Любой ценой! Он готов в грязи вываляться, сподличать, в спину или ниже
пояса ударить... Если цивилизация победит, то это станет обычным делом.
Никто не удивится и не станет вмешиваться, если на их глазах будут бить
лежачего. Томас сам не подозревает, что сражается за культуру -- ведь
лучше погибнет, чем допустит нечестный прием! Потому мне нельзя,
оскорбится навеки.
Чачар напряженно следила за ужасной схваткой, вздрагивала и
съеживалась при страшных ударах, грохоте:
-- А ты?.. Сарацин или европеец?
-- Русич, -- ответил Олег.-- А это значит, что во мне живет европеец,
сарацин, викинг, скиф, киммер, арий, невр и много других народов, о
которых даже волхвы не помнят. Широк русич, широк!..
Раздался страшный грохот раздираемого железа. Латник качался в седле,
в одной руке зажал обломок сабли, в другой судорожно сжимал ремень от
щита. Томас ударил крест-накрест, рассеченное тело осело, заливая седло
кровью: голова и рука с частью плеча упали на одну сторону, куски туловища
-- по другую. Конь всхрапнул, нервно переступил с ноги на ногу, но остался
на месте.
Томас обернулся к Олегу и Чачар, поднял забрало блестящей от крови
рукой, в которой еще был красный меч. Глаза его подозрительно обшаривали
лица друзей, выискивая насмешку или иронию. Чачар вскрикнула негодующе:
-- Зачем так рисковал? Он мог тебя убить!
-- Война! -- ответил Томас гордо.
-- Но паломник избавился от троих без всякого риска!
Томас с неприязнью окинул Олега взглядом с головы до ног:
-- В нем нет рыцарского задора. Нет упоения схваткой!
-- Чего нет, того нет, -- согласился Олег.
Вместе с Чачар они собрали оружие, очистили, погрузили на коней,
которых стало на четыре больше. Томас спешился, собрался рыть могилы. Олег
удержал:
-- А ты знаешь, кого закопать, кого сжечь, кого оставить так? В этом
сумасшедшем краю перемешались все веры и религии.
Томас в затруднении чесал мокрый лоб. Чачар подвела коня, предложила
ласково:
-- Садись. Их найдут раньше, чем растащат стервятники.
-- Кто найдет?
-- Родственники, -- ответил за Чачар калика с тяжелым сарказмом в
голосе.
Честный Томас хотел было спросить удивленно, какие у наемников могут
быть родственники в этих краях, но увидел лица калики и Чачар, молча
обругал себя и вернулся к коню.
Калика хмурился все чаще, рассматривая следы конских копыт. Пальцы
его время от времени трогали деревянные бусы на длинном шнурке. Степь
перешла в холмистую равнину, а открытое пространство с низкой травой
сменилось густыми тенистыми рощами, зарослями колючего кустарника,
глубокими оврагами. Дважды пересекали вброд широкие ручьи, распугивали
живность: стадо кабанов, зайцев, видели оленя.
Олег часто поворачивал, делал петли, слезал и щупал землю. Томас не
выдержал, спросил раздраженно:
-- Случилось что? Горвель уходит! Сейчас бы в самый раз догнать, пока
думает, что нас остановил его заслон.
Олег отряхнул ладони, озабоченно покачал головой:
-- Мы не единственные охотники!
-- Как это?
-- Кто-то тайком идет еще.
-- За Горвелем? Тогда они знают, что он спер фамильные драгоценности!
-- За Горвелем или... за нами.
Томас ахнул, его глаза расширились:
-- Но кто?
-- Будь мы на Руси, я бы сказал. А здесь слишком многолюдно.
Искателей приключений набежало со всех стран света.
Молча проехали еще с версту. Олег насторожился, как заметил Томас, в
его руках появился лук, а колчан со стрелами он перевесил с седельного
крюка себе за спину, чтобы оперенные концы высовывались над плечом. Томас,
глядя на сумрачного калику, обнажил огромный меч, положил поперек седла и
так поехал, готовый к любым неожиданностям. Чачар пугливо держалась за их
спинами, женским чутьем ощущала нависшую опасность, ее маленькая ладошка
храбро лежала на рукояти большого кинжала.
Олег остановил коня, сказал мертвым голосом:
-- Они ждали в засаде. Нас.
Томас повертел головой, не поняв о чем идет речь. Чачар вдруг пустила
коня вперед, но вскоре завизжала, резко свернула в сторону. Томас ухватил
меч в правую руку, левой дернул поводья и с боевым воплем помчался, топча
кусты и траву.
В двух десятках шагов впереди увидел большое черное пятно недавнего
костра. Трава вокруг пожелтела, ее вытоптали безжалостно. По ту сторону
костра в несвежих лужах крови лежали три изуродованных тела. Руки и ноги
были туго прикручены к вбитым в землю кольям. Вместо глаз зияли
окровавленные ямы, в них сердито жужжали мухи, дрались, совокуплялись,
спешно откладывали яйца. Лишь у одного глаза уцелели, но казались
неестественно крупными: Томас отшатнулся в ужасе -- веки умело срезаны,
тонкие струйки крови уже засохли на нетронутых щеках.
Он оглянулся на калику, тот кивнул с угрюмым видом, подтверждая
страшную догадку. Веки срезали, чтобы жертва не закрыла глаза, чтобы
истязаемый видел адские муки своих товарищей. Кожа на их лицах была
содрана, выпукло на сыром красном мясе выступали зеленоватые жилы, тугие
желваки, а сквозь раны в щеке белели зубы. Тучи мух облепляли тела, жадно
сосали кровь и сукровицу. У всех троих были вырезаны срамные уды, одному
их заткнули в рот. У двоих распороли животы, натолкали камней и комьев
земли. Сизые внутренности лежали на траве.
Внезапно Томасу почудился стон. Он дернулся, подпрыгнул, в страхе
оглянулся на Олега. Тот кивнул снова:
-- Крайний жив... Ему выкололи глаза, выбили зубы, пробили уши,
перерезали сухожилия на руках и ногах, но жизнь оставили.
