как его друг ловко управлялся с таким странным оружием, с силой метнул
нож. Воин был в четырех шагах, нож с силой ударился о его грудь, отскочил,
запрыгал по земляному полу и скрылся под бочками. Воин отшатнулся, в
полутьме его лица не было видно, но голос прозвучал квакающим от
сдавленного хохота:
-- Нет удачи?.. Всему надо учиться!
Его меч внезапно прорезал воздух, одновременно метнулся второй,
занося меч. Томас с силой оттолкнулся, вспрыгнул на огромную бочку,
перескочил на другую. Сзади страшно хрястнуло, на ноги брызнуло мокрым.
Ассасин с проклятиями на арабском вытаскивал меч из разрубленного края
бочки.
Второй вскрикнул:
-- Держи здесь, а я вернусь запру дверь! Он все равно не уйдет.
Томас измерил взглядом расстояние до того, что остался внизу. Тот
нехорошо усмехался, приглашающе помахал свободной рукой. Приди и возьми,
пока я один. Меч он держал небрежно, но Томас бывал в переделках, мог
отличить битого, за которого двух небитых дают, от желторотого. Если хотя
бы нож, что швырнул так глупо...
Он перебрался по влажным деревянным бочкам, щеки горели от стыда и
унижения. С четырех шагов! Плашмя! Лучше бы промахнулся вовсе. Хотя бы
Чачар успела выскользнуть, должна успеть, пока загоняли, как обезьяну на
самый верх...
От двери послышался лязг, воин задвинул засовы, и теперь оба заходили
с двух сторон ряда. Томас вскарабкался на самую верхнюю бочку, но едва
отдернул ногу, как кончик меча отсек ее нижний край. Он подпрыгнул, спасая
ступни, рухнул, упершись руками в соседнюю бочку, тут же другой меч
блеснул снизу, вонзился, едва не отрубив пальцы.
Томас выругался, упал, перекатился через бочку, остановившись в
выемке между покатыми боками. Снизу засмеялись, один осторожно
покарабкался наверх, другой не спускал с Томаса немигающих глаз, меч
держал наготове. Первый ударил мечом, пытаясь достать, Томас перепрыгнул
на круглый бок следующей бочки. Лезвие с хрустом проломило деревянную
стенку, воин выдрал рывком, снова замахнулся. Томас приседал на согнутых
ногах, готовился прыгнуть, убийца тоже выжидал, несколько раз замахивался,
пытался поймать, наконец ударил мечом очень быстро и коварно. Томас
взвился в воздух -- у обоих тяжелые мечи, не сабли, это спасало, и теперь,
когда они пошли крушить железом, он все же успевал увертываться, но в
груди уже стало холодно. Игра в кошки-мышки заканчивается одинаково --
мышка сдачи не даст...
Они шли с двух сторон по проходам, а Томас скакал по ряду с бочки на
бочку, как по спинам гигантских черепах. В сыром подвале все покрылось
слизью, даже заплесневело, ноги ныли от усилий держаться, не сорваться.
До края оставалось три бочки, и его гнали умело к неизбежному концу,
дальше -- стена. Томас видел смерть, слышал хлопанье ее крыльев над
головой. Собравшись с остатком сил, он внезапно прыгнул со среднего ряда
бочек на другой. Воин, не ожидая отчаянного прыжка, запоздало взмахнул
мечом, рассек подошву сапога Томаса. В прыжке Томас не дотянул, больно
саданулся грудью о деревянный край, но мгновенно вскинул ноги, оказался на
бочке и откатился. Услышал треск, ругань, послышалось бульканье, запах
вина стал мощнее. Сзади раздался злой крик, ругань.
Томас пробежал по ряду, касаясь плечом стены, спрыгнул на землю,
ушибся. Хромая, бросился к двери. Сзади услышал топот, но желанная дверь
была рядом. Он ухватился за железные скобы, с треском отбросил засов,
ухватился за другой... Шаги застучали так близко, что он, успев отшвырнуть
второй засов и даже потянуть дверь на себя, бросился вниз головой в
сторону ступенек. Жутко лязгнуло железо о железо, меч просвистел, задев
его волосы, едва не срубив ухо.
Он упал, ударился лбом о дно бочки, а дверь с грохотом захлопнулась,
снова лязгнули засовы. На земле между бочками знакомо блеснуло, он
непроизвольно лапнул рукой, еще не соображая, что делает, услышал топот и
тут же с непостижимой для себя скоростью оказался на стене из бочек. С
удивлением посмотрел на свой судорожно сжатый кулак, где торчала рукоять
его ножа. Оба воина дышали тяжело, один сказал гортанным голосом:
-- Что ты прыгаешь, как жалкая обезьяна?.. Слазь, будь мужчиной.
-- Ты не благородный рыцарь, -- обвинил второй негодующе.
-- Лучше ты залезай, -- пригласил Томас. Воздух со свистом вырвался
из его груди, горло пересохло.
-- Придется...
Они полезли на бочки, а Томас быстро полоснул по толстой веревке, что
держала вместе весь ряд бочек. Чудовищно огромные вместилища вина начали
медленно раздвигаться. Воины сперва не поняли, почему те задвигались, но
послышался тяжелый шелест, покряхтывание сырого дерева. Один спрыгнул,
держа перед собой меч, другой еще цеплялся сбоку за огромную бочку. Она
медленно перевернулась, покатилась вместе с другими, набирая скорость, и
он отлепился, упал на спину, но меч не выпустил.
Томас повис на обрывке веревки, толстой, как морской канат, болтался
в воздухе: бочки раскатились, ушли из-под ног. Первый убийца бежал в
страхе, но тяжелые бочки, раскатываясь из высокого ряда, набирали скорость
быстро. Второй едва успел вскочить, как огромная бочка сбила с ног и
прокатилась сверху. Томас слышал хруст костей, черепа, страшно хлопнула
лопнувшая, как бычий пузырь грудь, а из-под бочки брызнули струи крови, в
полумраке подвала темные, как деготь.
На миг Томас увидел расплющенное пятно, похожее на снятую шкуру
зверя, какие лежат в зимнее время в замках перед постелями, затем
прокатились другие бочки, громыхая и толкаясь, Томас больше не видел
распростертого тела.
Первый успел добежать почти до стены, но огромные булькающие вином
чудища догнали, смяли, скрыли. Бочки трещали, от мощного запаха вин
кружилась голова, Томас чувствовал себя более пьяным, чем когда-либо в
жизни.
Только сейчас услышал тяжелый грохот, дверь содрогалась, грозя
слететь с петель. Томас выпустил веревку, упал на пол с воплем:
-- Сейчас открою, сейчас!
Ноги скользили по лужам вина, он трижды упал, вывозился в жидкой
грязи, с трудом добрался до ступеней. Едва сдвинул засовы, как его
отшвырнуло дверью, он вскрикнул и слетел обратно в винную лужу. В проеме
выросли с оружием в руках сэр Горвель, двое воинов, за ними слышался
визжащий голосок Чачар, а дальше блестели шлемы, латы, обнаженные мечи.
Томас ощутил сильные руки на плечах, с трудом поднялся. Горвель
смотрел встревоженно, глаза едва не вылезли из орбит:
-- Сэр Томас!.. Если решил в загул, то почему один?.. Не по-дружески
совсем, я так не поступал!
Томас пьяно помотал головой:
-- Сэр Горвель, сэр Горвель... Разве я бы так обошелся с твоим винным
складом, если бы не острая нужда...
-- Что вино, -- отмахнулся Горвель.-- А что стряслось? Женщина
лопотала, но я не понял, у меня в голове тоже булькает вино, хотя, надо
признаться, мне далеко до тебя, сэр Томас. От тебя разит так, словно ты
выпил бочек сорок...
-- Не больше трех-четырех, -- успокоил Томас.-- Не больше... В смысле
повреждено. Дали течь, словом... Будешь смеяться, сэр Горвель, но я даже
не лизнул твоего вина...
Горвель с готовностью захохотал. Сэр Томас еле держался на ногах,
глаза уходили под лоб, а язык заплетался: если пошел в винный склад, то не
для того же, чтобы говорить о возвышенной любви?
Позже Томас и сам спрашивал себя, какая нелегкая понесла его в винный
склад, но не находил вразумительного ответа. Объяснение было только одно:
где замешана женщина, логику искать бессмысленно.
Глава 8
Олег не спал, раскинулся на ложе, перебирал обереги. В зарешеченное
окно слабо светила луна, высвечивалась лишь половинка постели, и он уже
прикинул, как ляжет спать, чтобы мертвенный свет не падал на лицо.
Пальцы подрагивали, подолгу застывали на коротких деревянных
фигурках. По спине часто пробегал мороз: куда ни кинь -- везде клин.
Опасность справа и слева, грозит сверху и снизу, смотрит в окно и
подстерегает на лестнице. Знак раздвоенного сердца означает, что беда
грозит еще и близким. А какие у него здесь близкие? Разве что этот нелепый
рыцарь с его благородными замашками... Но тогда вовсе непонятно. Кто
связывает их воедино и желает обоим смерти? Что их вообще может связывать?
Он закрыл глаза, сосредоточился на ощущении, снова медленно пропустил
деревянные фигурки между пальцами. Что-то застряло между большим и
указательным пальцами -- снова меч, стрела! Очень настойчиво боги
подсказывают, предостерегают. В суматохе дней не всегда уловишь признаки
надвигающейся беды, даже не всегда слышишь голос души, которая все видит,
все слышит, все понимает. Иногда ей удается докричаться во сне, тогда
просыпаешься просветленный: во сне открыл, придумал, изобрел! -- иногда
слышишь утром в полудреме, когда голова чиста, не забита мирскими
заботами, но только волхвы умеют отгораживаться от мира, умеют слушать
душу. Обереги -- простейшие знаки, через которые душа говорит с человеком,
подсказывает, предостерегает...
Олег тихонько сполз с постели, оставив взбитым одеяло, притаился под
ложем. Его пальцы все еще перебирали обереги, когда за окном послышался
тихий шорох. В комнате потемнело, будто что-то заслонило окно. Показалось,
что услышал затаенное дыхание, потом звонко щелкнуло. По звуку Олег узнал
стальную тетиву -- стреляли из арбалета. Олег издал короткий стон, слегка
дернул за свисающий край одеяла, толкнул снизу в деревянное ложе. В
комнате тут же посветлело.
Олег прислушался, быстро выскользнул из-под кровати. В руке держал
готовый к броску швыряльный нож. В толстом изголовье торчала, пробив
одеяло, короткая металлическая стрела. Кончик был с глубокой бороздкой.
Олег взялся за стрелу, еще чувствуя тепло чужой ладони, дернул. Стрела
засела глубоко, погрузилась в дубовое изголовье почти до половины.
Впрочем, силу рук лучника не определишь, когда стреляют из арбалета:
ребенок посылает стрелу с той же силой, что и взрослый. Он мигом оказался
у окна, ухватился за металлические прутья, напрягся. Зашелестела каменная
крошка: прутья, изгибаясь, с легким скрежетом выползали из каменных гнезд.
Во дворе замка стояла тишина, в ночном небе мертво плыла луна с
надгрызенным краем, в сарае мычал скот, за постройками глупо тявкал
молодой пес.
Олег протиснулся в окно, обдирая плечи, нащупал кончиками пальцев
выступы, щели между камнями. Замок Горвеля почти неприступен, на взгляд
франка, но отважный умелец или сорвиголова без особого труда заберется
здесь хоть на крышу. Франкам придется многому научиться на горьком и
кровавом опыте. Сарацинские ассасины умеют намного больше, чем напыщенные
европейские рыцари или простодушные вилланы.
Прижимаясь к стене, он медленно сползал вниз, останавливался,
прислушивался. Кто-то невидимый спускается левее, их разделяет выпуклость
башни. Карабкается не очень умело, пыхтит, стучит по камням. Судя по
звукам, он в кольчуге или в легких латах -- явно не сарацин, ассасины
всегда налегке, лишнего не возьмут, франков презирают даже если им служат,
ибо те без двух пудов железа на плечах шагу не ступят. Но если европеец,
то осарациненный -- иначе не рискнет лезть по отвесной стене в глухую
ночь. Сошлется на традиции, добрый англицкий удар с плеча, приплетет
доблесть рыцарей Круглого стола, но не полезет ни за какие пряники.
Над головой покачивались звезды, но Олег продолжал спускаться в
непроглядную тьму. Луна освещает крыши и верхушки стен, однако
