кожаного чехла нехотя, упираясь, не желая покидать гнездо, где в тепле
оставался брат-близнец.
Чачар ходила вокруг лошадей, по-своему перекладывала сидельные сумки,
а Томас завороженно рассматривал лезвие, поворачивая нож -- вспомнил
бросок, которым калика открыл дорогу в замке барона-оборотня. Острое, как
бритва, лезвие всего в ладонь длиной, но тяжелое, утолщенное на конце,
слегка загнутое. Острие идет с одной стороны, а с другой -- к прекрасному
булату зачем-то приклепана полоска неблагородной меди. Блестящее лезвие
сразу переходит в рукоять, прямую потертую кость, всю в мелких насечках.
Чтобы не скользили пальцы, догадался Томас. Он однажды видел швыряльные
ножи ассасинов, членов тайных сарацинских сект, но там деревянные рукояти,
обычно из легкой сосны, самые лучшие обтянуты рыбьей чешуей, настолько
шероховатой, что даже вспотевшие пальцы не соскользнут.
Поскреб ногтем блестящее пятнышко дамасского булата на кончике
рукояти: лезвие тянулось по всей длине ножа, там кончик загибался, плотно
удерживая кость.
-- Зачем полоска меди? -- спросил он с неудовольствием.-- Красоту
губит!
-- Красоту? -- усмехнулся Олег.-- Что красивого в убийствах?
-- В убийствах нет красоты, -- ответил Томас с достоинством, -- но в
поединке...
-- Да, чем сложнее ритуалы, чем пышнее, тем само убийство меньше
видно... Эта полоска защищает от ударов ножа.
Томас удивился:
-- Фехтовать такими коротышками?
-- Не убедился, что кроме Британии есть и другие страны?
Чачар наконец взобралась на коня, не дожидаясь, пока рыцарь подсадит.
Томас спохватился, Чачар с седла послала ему очаровательную улыбку. Томас
виновато поклонился, поспешно отдал нож калике и влез на своего огромного
жеребца.
Олег пустил коня вперед, пусть рыцарь и юная женщина общаются без
помехи. День чистый, солнечный, кровавая ночь осталась позади, как и
домик, где в задней комнате лежит раненый. Если не считать переломанных
костей, он уцелел, снова выйдет на грабеж и разбой, как только срастется
переломанная нога.
Сзади слышался счастливый смех женщины, мужественный голос рыцаря.
Олег углубился в свои думы, привычно щупал обереги, и, нарушая чистые и
возвышенные мысли о тайном смысле жизни и сокровенности бытия, в душу
начал заползать неясный страх. Чересчур часто в пальцах застревал оберег с
изображением мечей, стрел, лютых грифонов, огня с неба... Мир опасен, по
дорогам рыщут лихие люди, в села врываются мародеры, путников подстерегают
волчьи стаи, но обереги молчат о таких житейских пустяках, неурядицах,
неудобствах. То простая жизнь, обыденная, однако сейчас опасности будто
кто-то подманивает со всех сторон, тянет им навстречу!
Олег оглядел себя, покосился через плечо на рыцаря. Тот выпячивал
грудь, похохатывал, вел речь о славных подвигах и битвах. Опасен этот
рыцарь, которых хоть пруд пруди после вторжения европейских войск в
захваченные арабами страны? Женщина?
Олег не заметил, когда женский смех оборвался, но сбоку вдруг
прозвучало:
-- Сэр калика, а чем хороша медь?
Олег вздрогнул, непонимающе посмотрел на рыцаря. Тот ехал стремя в
стремя, на лице его было жадное внимание. Женщина ехала позади в обиженном
молчании.
-- Я интересуюсь оружием, -- пояснил Томас.-- Конечно, нож -- не
рыцарское оружие, но я при штурме Иерусалима командовал отрядом, научился
использовать разное... Не для себя, я -- благородный рыцарь из Гисленда,
но для своих людей я должен был... Понимаете, сэр калика?
-- Когда рубишься мечом, -- объяснил Олег досадливо, возвращаясь в
обыденный мир, -- то они, сшибаясь, скользят. Бой идет неуклюжий, плохо
предсказуемый... А здесь, парировав удар, знаю точно, где лезвие врага.
Медь мягкая, чужое лезвие не соскальзывает, останавливается.
Он вытащил нож, подал рыцарю. Томас повертел его в руке, перевел
взгляд на огромные ладони калики:
-- Не коротковата рукоять?
-- Три пальца помещаются? Вот и ладно. И большому пальцу есть где
взяться с другой стороны. Для броска достаточно. Чем короче рукоять, тем
лучше. Хочешь попробовать? Ежели кинуть средне, то прокручивается в
воздухе за семь шагов. Значит, может воткнуть в того, кто стоит или бежит
в трех шагах, десяти, тринадцати...
-- А если враг окажется на расстоянии десяти шагов?
-- Должен закрутить сильнее. Или замедлить. Только и всего.
Попробуешь?
Томас торопливо протянул нож калике:
-- Нет-нет! Рыцарь -- это не бродячий цыган.
-- Гм... Рыцари тоже бывают бродячими.
-- Странствующими! -- поправил Томас негодующе.-- Странствующие
рыцари! Еще со времен короля Артура рыцари Круглого стола странствовали в
поисках приключений.
-- А цыгане разве не... Ладно-ладно. Кстати, нож можно швырять и
по-рыцарски -- прямо, как дротик. Не вращая! Для того утяжеляют концы
лезвия, а рукояти делают из легкого дерева или кости. Попробуешь?
Томас помотал головой:
-- Мы, англы из Британии, народ любознательный, но перемены не
жалуем. Добрый меч и длинное копье -- наше оружие на веки веков! Такими
нас сотворил Господь, такими останемся.
Он придержал коня, и Олег снова поехал наедине со своими думами.
Вскоре за спиной рассыпался серебристый смех, гулко хохотнул рыцарь, и
Олег снова подивился их жизнелюбию и выносливости. Трудную судьбу
уготовили боги для человека! Иначе не дали бы столько сил.
Дорога поднялась на вершину горы, и Олег сумел, прежде чем
спуститься, окинуть одним взглядом окрестности: зеленые холмы, долину с
ровными квадратами полей, мелкие селенья, а далеко впереди -- высокий
замок, окруженный стеной. Отсюда не разглядеть деталей, замок кажется
игрушечным, но дорога тянется к нему, и по этой дороге скачут всадники,
ползут тяжело груженные подводы...
Нахмурившись, он медленно пустил коня вниз, дорога шла утоптанная,
спускалась полого, обрамленная с боков старыми оливами, с их раздутыми
стволами, изогнутыми, словно в муках, корявыми ветками. Жара перешла в
палящий зной, синее небо стало голубым, а потом вовсе белесым, как пепел,
о сухой воздух можно было поцарапаться. На обочине в густой траве, в
пшеничных полях, трещали перепела, шмыгали зайцы.
Томас ехал все так же стойко в доспехах, лишь шлем повесил на крюк у
седла, ветер трепал льняные волосы, срывал капли с красного распаренного
лица. Чачар пыталась напевать, смеялась и все время заглядывала рыцарю в
глаза -- синие, удивительные, непривычные в краю кареглазых.
В полдень Олег заметил издали сочную зелень, свернул, там обнаружился
небольшой ручеек. Устроили привал, напоили коней, Чачар разложила на
скатерти еду, пряности. Олег разделся, ополоснулся ледяной водой --
пробилась наверх к солнцу из бог знает каких глубин! Томас смотрел
завистливо, наконец не утерпел, разделся донага, влез в ручей, что не
доставал и до колен, поднял тучу сверкающих на солнце брызг, визжал;
счастливо хохотал. Одежду намочил, побил камнями, разложил на траве для
просушки.
Когда Олег отвязал от конских морд сумки с овсом, Томас все еще сидел
у ручья, с наслаждением драл белую кожу крепкими, как копыта, ногтями.
Лицо его перекосилось в гримасе необычайного наслаждения.
-- Мухи, -- простонал он сквозь стиснутые зубы.-- Сам сатана породил
их на свет, дабы истязали христианских рыцарей, забираясь к ним под
доспехи, где даже сарацинские сабли не достанут...
-- Мухи?
-- Ну, такие белые отвратительные черви! Из них получаются мухи, да
будет тебе известно, сэр калика.
-- Мне-то известно, -- пробормотал Олег, -- но что такое известно
доблестному рыцарю, это в диковинку!
Томас мотнул головой, продолжая остервенело чесаться:
-- Не поверишь, какими глупостями нам забивают голову в детстве!
Чтобы именовали рыцарями, надо выучить тривиум и квадривиум, уметь петь и
слагать стихи, знать грамоту... Но я, честно говоря, больше занимался
рыцарскими упражнениями!
-- Догадываюсь, -- пробормотал Олег.-- Если даже европейские короли
не умеют читать, а вместо подписи ставят крестик.
-- Нет беды, -- отмахнулся Томас беспечно.-- Как только гонец
привозит королю грамоту, тот велит быстро изловить какого-нибудь жида --
те все грамотные, им религия велит быть грамотными. Жид читает королю
донесение, король диктует ответ, жид быстро записывает, потом грамоту
скрепляют печатью и с гонцом отправляют обратно! Только и всего. А тот
король, которому послан ответ, тоже велит поймать любого жида, чтобы
прочел послание.
-- Очень удобно, -- согласился Олег. Томас не уловил сарказма,
застонал от наслаждения, дотянувшись до зудящего места между лопаток. Олег
предложил: -- Позови Чачар, у нее ногти, как у кошки.
Томас в нерешительности оглянулся на женщину, она сидела вполоборота
в нескольких шагах, прислушивалась, щека ее горела, как и розовое ушко,
руки ходили невпопад, роняя мясо, яйца, луковицы.
-- Неловко, -- сказал Томас наконец.-- Все-таки женщина благородного
происхождения! Не могу же заставлять выполнять такую простую работу...
-- Конечно, простолюдинка почесала бы лучше, но где ее взять!
После обеда, немного отдохнув, они снова пустились в дорогу, вскоре
проехали в сотне шагов от странного древнего здания. Оно располагалось в
ровной долине, вокруг колыхалась высокая густая трава, вход в здание зарос
кустарником, а по стенам, цепляясь за расщелины, вверх ползли зеленые
веревки с блестящими, как воск, листьями. Само здание было огромно,
мрачно, состояло из чудовищных глыб серого камня. Заброшенное века назад,
изрезанное ветрами, зноем, оно безмолвно напоминало о древних империях,
исчезнувших народах.
Олег ощутил, как тоска вгрызлась в сердце. Понятно, что Чернобог не
позволит человеку карабкаться из дикости и невежества к сверкающим
вершинам, где обитают Светлые Боги, мешает, строит козни, но ведь помогают
же человеку его творцы, Светлые Боги? Однако все еще больше потерь, чем
удач на тернистом пути. Едва удается создать очаг культуры, как дикие орды
варваров, посланные Чернобогом, разрушают цветущие города, жгут
библиотеки, рушат дамбы и каналы... Снова поднимают из руин, и снова
появляются люди-звери: жгут, рушат, убивают. И так без конца, без конца.
Слишком много потерь, крови, страданий. Конечно, человечество движется к
сверкающей вершине: после каждой катастрофы, хоть и скатывается почти к
подножию, вбирается чуть выше, чем в предыдущий раз. Вот и сейчас при всем
невежестве и жестокости дикарей молодые европейские королевства сердцем
человечнее древних империй, оставивших развалины исполинских цирков, где
сражались живые люди гладиаторы, а также строивших пирамиды, маяки и
святилища, где в жертву приносили тысячи людей... В новой же варварской
вере была принесена лишь одна человеческая жертва, последняя, самая
великая -- умертвил себя основатель веры -- Христос. На нем людские жертвы
прекратились, даже бои гладиаторов заменили бегами на колесницах...
День склонился к вечеру, они ехали прямо в багровую половину неба,
словно покрытую застывающей коркой крови: коричневой, темнеющей, лишь в
разломах выпускающей яркие пурпурные капли. Солнце до половины погрузилось
за край земли, по вечерней земле пролегли длинные красноватые тени.
Дорога повела к замку, теперь он мрачно вырисовывался на багровом
небе, с каждым шагом разрастался в размерах. Олег косился мрачно, понукал
коня, стремясь до темноты проехать мимо. Вокруг замка словно страшный
ураган пронесся: сломано, истоптано, изгажено, вместо рощи блестят широкие
