распрямлялся, теснил тьму, из серого превращаясь в светлый, блистающий.
Хворостины щелкали в огне, игриво бросались мелкими искорками,
угольками. От родника донесся плеск, калика разделся до пояса и обеими
ладонями зачерпывал студеную воду, бросал себе в лицо.
Что-то заставило Томаса повернуться. По спине побежали нехорошие
мурашки. В сотне шагов стояла странная белая фигура. Ему показалось, что
это женщина, таинственная и неподвижная, но очертания были сглаженными, он
не был уверен, не мерещится ли и, схватив меч, осторожно пошел к
таинственной гостье. Она появилась ночью, а ночью, как известно, творятся
только нехорошие дела. Кроме любви, конечно, на этот счет Томас не был
уверен в мудрости церкви.
Из зарослей травы шарахнулась крохотная козочка. Остановилась,
отбежав и глядя на него через плечо, готовая в любой миг сорваться стрелой
в стремительный бег.
Томас замедлил шаги. Утренний холод сковывал мышцы, но нечто властно
взяло его сердце в ладонь, от которой веяло холодом могилы. Он чувствовал,
как подгибаются колени. Фигура приближалась с каждым его шагом, он
чувствовал необъяснимый страх, но не страх перед противником, этому страху
не мог назвать причину.
Фигура была не то высечена из белого мрамора, изъеденного временем,
не то изваяна из соли, что вернее, недаром же коза так и не ушла, смотрит
жадно и сердито, заметны сероватые вкрапления, желтые пятна.
Томас обошел вокруг, с мечом в руке чувствовал себя глупо. Женщина
прекрасна, хотя и заметно, что не первой молодости, тяжеловата в задней
части, живот раздобрел как у часто рожавшей, лицо пухлое, но милое, мертво
смотрят белые глаза, нос безукоризненно ровный, губы пухлые, скулы
приподняты, во всем девственная чистота и аристократизм, но не теперешний,
а некий древний, хоть тогда и не было аристократов, библейский, что ли...
Калика уже сидел у костра, рот блестел от жира, а глаза сыто
щурились. Волосы на голой груди топорщились, высыхая.
-- Готов? -- сказал он вместо приветствия.-- Собирайся. Надо идти.
-- Сэр калика,-- раздраженно огрызнулся Томас.-- Я еще не завтракал!
И даже молитву не сказал перед едой. Не скаль зубы! Важно не знание молитв
от начала до конца, а желание их сказать. Знать могут и лицемеры. Лучше
скажи, что это за дивное создание. Мы ж проходили там вчера вечером,
почему не заметили?
Калика вытер рот тыльной стороной ладони.
-- Да? -- удивился он.-- Так ничего и не заметил? А ямка с соленой
землей?
Томас опешил:
-- А это при чем? Там ямка, а здесь чудесное творение природы...
Калика довольно хлопнул его по колену:
-- Это по-моему! Так и надо объяснять. Пусть молодые народы не
забивают себе головы всякими чудесами да легендами. Это просто соляной
столб, сэр Томас. Козы да олени, ты ж знаешь, как любят соль. Отовсюду
чуют по запаху, сбегаются как ошалелые, лижут так, что все слизывают...
Вон даже соленую землю грызли. Чего-то в организме не хватает, как
думаешь?
-- Соли не хватает,-- ответил Томас раздраженно.-- Соли! Люди еще
дальше за солью ездят. Воюют!
-- Знаю,-- ответил Олег насмешливо,-- Даже вон та россыпь звезд, что
протянулась через все небо, знаешь, как зовется?
-- Как?
-- Чумацкий шлях,-- сказал Олег наставительно.-- Чумаки за солью
ездят на край света, а за тыщи лет нарассыпали из мешков...
Томас торопливо глотал ломти разогретого мяса, запил вином. Калика
уже был на ногах. Томас кое-как проглотил последний кусок, чуть не
удавился, подхватился на ноги. Чувствовал себя виноватым, ибо все-таки его
невесту, уже почти жену, ищут, а он вроде как медлит.
К соляному столбу пугливо подбежали дрожащие от страха дикие козочки.
Умоляюще глядя на больших и грозных людей, торопливо лизали белую фигуру,
отскакивали, дрожа всем телом, снова подбегали, их красные языки
часто-часто шлепали по белому камню Из кустов нерешительно приближались
олени. Большие глаза тревожно следили за людьми, но уши повернулись в
сторону соляного столба.
Томас оглянулся, хлопнул себя по лбу:
-- А как же... откуда взялся этот столб? Вчера вечером его ж не было.
Я запомнил место. Стоит на той же ямке!
Калика шел, задумавшись. Томас дернул за локоть, спросил громче,
прямо в ухо, как глухому. Калика удивился:
-- Разве я не сказал?.. В прошлое нельзя оглядываться, сэр Томас.
Особенно, когда сжигаешь все мосты за собой. Надо смотреть только вперед,
думать о грядущем. А эта дура оглянулась! Вот и превратилась в соляной
столб. Уже и пламя там погасло, и городов тех нет, но она все стоит и
смотрит. Посланцы Сатаны, козы, слизывают до основания, то ли из жалости,
то ли он не хочет, чтобы люди вняли предостережению... Ну, а твой
бородатый не хочет, чтобы жертва была напрасной. Вот и вырастает за ночь
соляной столб снова и снова.
Томас перестал оглядываться, только много спустя сказал с потрясением
в голосе:
-- Это ж сколько веков стоит и смотрит! А вокруг -- пустыня.
Калика равнодушно буркнул:
-- Кто знает, что она зрит? Может, все еще видит, как с неба сыплется
огонь, как горят дома, люди, скот, вся прошлая жизнь идет голубым дымом.
Потому никак не опомнится в прежнюю бабу.
Томас окинул статую жены Лота сожалеющим взором:
-- Как жаль, что тупые скоты еще до обеда залижут это прекрасное
произведение до неузнаваемости!
-- Со скотами так всегда,-- согласился Олег.-- Либо растопчут, либо
забодают, либо в слюнях утопят. Но настоящее искусство, как видишь, не
гибнет. Возрождается.
Говорил чересчур серьезно, надувал щеки как епископ, Томас на всякий
случай нахмурился и пораздувал ноздри. У язычников нет в душе святого, над
чем только не глумятся! Потому и должна святая церковь железной дланью
искоренить все не свое, истребить, а что не удастся сжечь и пустить по
ветру, то растащить по камешку. Чтобы даже соблазна не осталось.
Пот заливал глаза, Томас смахивал его горстью. Случайно вскинул лицо,
взгляд зацепился за нечто блеснувшее в небе, от чего по всему телу прошла
странная волна свежести и непонятного возбуждения. В то же время он
чувствовал, как страх вздыбил волосы на руках и по всему телу. Кто-то
могучий и властный смотрел на него, как ему показалось, с недоумением и
насмешливой жалостью. Томас ощетинился, ладонь метнулась к рукояти меча.
Ощущение чужого взгляда пропало, но Томас чувствовал, что неизвестный
гигант просто потерял к нему интерес, как он, Томас, не слишком
интересуется заботами муравьев, через которых перешагивает ежечасно.
Калика шел неторопливо, давал ему поспевать в его железе.
-- Ты видел? -- спросил Томас.
-- Чего?
-- Кто-то смотрел на нас.
Калика повел плечами:
-- А что? Мы мужики видные.
Томас рассердился:
-- Кто-то огромный! И сильный, как... как ураган, как землетрясение.
-- Да ну,-- сказал калика спокойно, и на Томаса сразу пахнуло ледяным
ветром Гипербореи. Калика отвел глаза, но Томас уже знал отшельника, тот
наверняка ощутил опасность много раньше. И сейчас держится так, будто уже
давно заметил, как кто-то поглядывает на них время от времени.
-- Кто это? -- спросил он сдавленным голосом.
Калика не замедлил шага:
-- Не знаю.
Томас благочестиво перекрестился, даже испустил глубокий вздох
облегчения:
-- Славе тебе, Господи!.. Хвала Пресвятой Деве!.. Виват сорока
мученикам!..
-- Что с тобой,-- буркнул Олег удивленно.-- Такой прилив благочестия!
Хоть сейчас в монастырь. Опять воздух колыхнул?
-- Да нет, я уж боялся, что все на свете знаешь. А с таким спутником
от тоски удавиться разве что. Да и всякое знание от Сатаны, всяк знает!
Ноги все труднее отрывались от земли, подошвы шаркали, как у старика.
Калика остановился лишь на короткую трапезу, снова безжалостно поднял, и
так навстречу заходящему солнцу, распухшему и багровому, уже небо запылало
как сарацинская крепость, а они все шли, даже когда на темнеющем небе
высыпали звезды. Томас стискивал зубы, молчал, калика в языческих
размышлениях перепутал день с ночью, но пусть дьявол придет за его душой,
если калика услышит мольбу об отдыхе!
Луна поднялась по-южному крупная, сразу залила мир серебряным светом,
мертвым и призрачным, в котором все знакомое стало непривычным, пугающим,
но вместе с тем загадочно красочным. Даже калика, что все так же шагает
впереди, выглядит не человеком, а существом из другого мира, где живут по
своим законам, странным и причудливым, но привычным для тех людей... если
они люди.
Он зябко повел плечами, хотя все еще не остыл от дневного жара.
Сейчас некогда, а когда все закончится, он сядет и все вспомнит, о чем
говорил и что делал калика. Да и дядя Эдвин, жадный на странности мира,
вытащит подробности как клещами.
От шагающего калики внезапно упали две тени. Одна полупрозрачная,
другая чернее самой ночи. Где она двигалась, там исчезало все, а потом
выныривало как будто из бездны. Бесшумно носились летучие мыши, и чем
дальше продвигались в ночи, тем луна становилась огромнее, а мыши
пролетали как летающие кабаны, волна воздуха едва не сбивала Томаса с ног.
Он догадывался, что калика неспроста не остановился на ночь, и что с
каждым шагом вторгаются в странные земли, где ночью совсем другой мир,
другие звери, другие законы, и куда свет христовой веры не проник и,
возможно, никогда не проникнет.
На всякий случай перекрестился, пробормотал хвалу Пречистой. Пусть
летают, хоть головы себе поразбивают о его железные плечи. Все-таки ущерб
нечистой силе, а христианскому воинству меньше махать топорами, когда и
сюда придут с огнем, мечом и крестом.
Глава 13
За ночь дважды останавливались на отдых, поспали по очереди, а когда
звезды начали блекнуть, уже шагали по утренней свежести быстро и
напористо. Когда начала приближаться полоска деревьев, что растут обычно
по берегам рек, Томас уже мог примерно сказать, что за река, хоть и меньше
калики скитался по белу свету.
Однако, когда нетерпеливо взбежал на берег, то замер, будто наткнулся
на стену. Олег поднялся неторопливо, без охоты.
Река катила волны крупные, светлые, а лучи полуночного солнца упырей
и мертвых пронизывали до самого дна. Подводные камешки и снующие рыбки
видны не только возле берега, но и дальше по реке. Томас, присмотревшись,
готов был поклясться, что видит всю реку насквозь от берега до берега.
-- Какая чистая вода,-- сказал он с восторгом, что смешивался со
страхом.-- Так именно эта река совсем близко к царству мертвых?
Невероятно...
-- Придется поверить,-- сказал Олег угрюмо.-- Оно на том берегу.
Томасу померещилось, что на том берегу реют в клочьях грязного
тумана, странные уродливые птицы.
-- Наконец-то,-- прошептал Томас. Сердце его застучало чаще.-- Как
переправимся? Вплавь или найдем лодку?
Калика спустился к самой воде. Томас шел следом, глаза не отрывались
от рук калики. Олег подобрал сухой прутик, зачем-то понюхал. Томас
проследил за ним настороженным взглядом, когда калика вдруг бросил в реку.
К удивлению Томаса, легчайший прутик плюхнулся как будто его сто
тысяч кузнецов ковали из железа. Калика вопросительно осмотрел на Томаса.
Тот хмыкнул, мало ли какое колдовство прицепил к несчастной хворостинке,
подобрал другой сам, небрежно бросил. Он чувствовал легкость, это даже не
прутик, а высохший стебель чертополоха, пустой внутри, наполненный
воздухом... но его хворостинка пошла ко дну с такой поспешностью, будто
пыталась догнать и удушить прутик калики.
