сморщенное лицо было обращено к земле.
Калика скользнул по ней равнодушным взглядом, а Томас, повинуясь
порыву, спросил:
-- Скажи, женщина, ты из этой деревни?
Нищенка подняла на него усталые глаза, лицо было изможденным,
беззубый рот собрался в жемок.
-- Нет, благородный рыцарь... Как я могу жить в такой деревне?
-- Но ты шла через нее,-- спросил Томас настойчиво,-- ты могла знать,
кто там добрее, кто богаче, кто мог бы...
Ребенок завозился, заревел тоненьким противным голосом. Калика
поморщился, отступил на шаг. Нищенка впервые обратила внимание на сверток
в руках Томаса:
-- Ребенок?.. Он голоден, благородный рыцарь.
-- Сам знаю,-- огрызнулся Томас.
Он сделал движение идти, но нищенка протянула обе руки:
-- Дай его на минутку мне... У меня еще осталось молоко... может
быть.
Олег видел, как поморщился Томас, но ребенок возился, орал и дрыгал
всеми четырьмя. Сквозь тряпки проступило желтое, закапало через пальцы
рыцаря на ноги. Томас с неохотой сунул ей вопящее существо:
-- Ну-ну, попробуй.
Нищенка ловко приняла ребенка одной рукой, другой раздвинула тряпье
на груди. На миг Томас увидел дряблую сморщенную кожу, и тут же ребенок
жадно задвигал такой же сморщенной мордочкой, послышалось торопливое
чавканье, будто маленький поросенок хлебал из корытца. Томас с облегчением
перевел дух, калика кивнул с ленивым одобрением: мол, замолк гадкий
свиненок, не будет верещать всю дорогу.
Когда ребенок наконец отвалился, опузыревший, толстый и сразу же
заснул, нищенка с видимой неохотой протянула его в железные руки:
-- Он сыт, благородный Томас. Зайдите в третий дом от начала. Там
бездетная пара, будут счастливы...
Она отвернулась и быстро пошла, сгорбившись и прихрамывая, укутанная
в тряпки так, что не видно было ни волос, ни плеч. Калика присвистнул
озадаченно, нищенка назвала рыцаря по имени, а Томас остолбенело смотрел
на ребенка. Тот мирно спал, толстый и мордастый, но теперь от него
гадостно не пахло, тряпки были совершенно сухие, и... пальцы Томаса
перебирали нежнейшую ткань, чистую и благоухающую, словно ребенка только
что выкрали из королевского дворца. Кончики пальцев нащупали твердые
кругляши, будто среди дорогих пеленок кто-то засунул золотые монеты.
-- Это она,-- прошептал Томас.
Он влюблено смотрел вслед нищенке. В глаза бил яркий свет, силуэт
нищенки расплывался, двоился, и когда Томас мигнул, смахивая слезу, на
дороге, где только что прошли, было уже пусто.
-- Не похожа,-- сказал Олег с неуверенностью.-- Как за неделю
постарела... Что дороги с человеком делают! Вот так и состарюсь с тобой...
-- Олег,-- сказал Томас восторженно.-- Ты не понимаешь, нам снова
выпало счастье лицезреть Пречистую Деву!
-- Больно часто,-- усомнился Олег.-- Куда не пойдем, всюду на нее
натыкаемся. То ли нарочно попадается, то ли мы такие хилые, что без
женской помощи шагу не ступим...
Томас всхрапнул оскорблено, он все еще оглядывался через плечо, но
впереди вырастали дома, и он, вздохнув, направился к третьему дому. Руки
заняты, ногой распахивать дверь не стал, хоть и простолюдины, но все-таки
сама Пречистая указала на их дом, и пока стоял в затруднении, Олег
удивился:
-- У тебя что, языка нет, постучать?
Он взбежал на крыльцо, бухнул в дверь кулаком и, дождавшись отклика,
распахнул для Томаса с его ношей. Женщина в глубине комнаты горбилась за
прялкой, та мерно жужжала, а мужчина у подслеповатого окошка стругал ножку
для табуретки. Мужчина и женщины, оба уже немолодые, битые жизнью, были
похожи как брат и сестра, так годы притирают к себе разных людей, в глазах
было радостное удивление. Мужчина сказал торопливо:
-- Давно у нас гостей не было...
-- Мир дому сему,-- сказал Томас звучным рыцарским голосом. Он
огляделся, куда положить ребенка, не отыскал, все для жилья двух
бездетных, видно, решил не затягивать и решительно сунул сверток
женщине.-- Вот! Это ваш ребенок.
Женщина держала ребенка дрожащими руками. В глазах сразу заблестело,
а рот начал кривиться:
-- Грешно такому рыцарю так говорить...
Томас широко развел освобожденными руками:
-- Ваш! В мире чудес мало, потому что они все сыплются на нас с сэром
каликой. Мы по чудесам ходим, чудесами утираемся. Вы посмотрите в его
рыльце! Вылитый, поросенок, в вас обоих... Небеса знают, что делают. А нам
надо идти.
Мужчина вскочил, табуретка с грохотом полетела на пол. Расширенными
глазами заглядывал то в безмятежное личико ребенка, то с таким недоверием
смотрел на Томаса, что у того засвербило в носу, а в глазах защипало. В
глазах и лицах бездетных супругов было отчаяние и страстная надежда, что
вдруг да это не окажется бессердечной шуткой со стороны богатого рыцаря.
Томас попятился, мужчина опомнился:
-- Хоть перекусите чуть! Мы только что обед приготовили...
Томас поколебался:
-- Мы в самом деле проголодались, но сожрем все, вплоть до скатерти.
Вам придется после нас либо голодать, либо просить у соседей.
Мужчина сказал умоляюще:
-- Мы сготовим себе еще! А ребенку... сейчас жена сбегает к соседям
за молоком, а я...
-- Не стоит,-- бросил Томас небрежно. Заметил мелькнувший страх в
глазах мужчины, добавил торопливо,-- он жратаньки захочет не скоро. Сама
Пресвятая Дева только что покормила, а ее молоко должно быть сытное. А вот
мы, в самом деле, ели еще вчера...
Женщина стояла у окна, ребенка не выпускала из рук, лицо было безумно
счастливое, слезы безостановочно катились по исхудавшему лицу, но губы
кривились в улыбке. Прозрачные капли падали на белоснежные пеленки,
оставляя мокрые следы. Мужчина метнулся к печи, вытащил горшок с парующей
кашей, а Томас с облегчением снял шлем, волосы прилипли ко лбу, он
чувствовал свежий воздух, в груди стало легче.
Калика был задумчив, мысли витали далеко, а Томас ел быстро, косточки
трещали на крепких зубах, но вдруг сморщился, выплюнул на середину стола
крохотную щепочку.
-- Что за мясо?
-- Собачатина,-- сообщил Олег злорадно.-- В этих землях едят собак.
Томас отрубил, не дрогнув лицом:
-- Мне плевать, что собака. Почему в мясе щепки?
-- Торопились для знатного гостя,-- пояснил Олег.-- Рубили вместе с
будкой.
-- Тогда ладно,-- решил Томас.-- Когда из великого почтения делают
ошибки, это простительно. В хороших руках оставляем ребенка.
Он запил квасом, со стуком поставил кружку на стол:
-- Счастья вам, добрые люди!
-- И вам, посланные самим небом...
Мужчина стоял на крыльце и махал им вслед рукой. Женщина не вышла,
словно страшилась, что в последний момент необычные странники передумают,
оглянутся, и бесценное сокровище растает как утренний туман.
К вечеру дорога вывела к каменной стене, там потерялась. Томас долго
осматривался, пока не заметил торчащие пеньки. Недавно тут еще был лес,
люди его вырубили, а дальше никто не ходил. По ту сторону, как Олег
объяснил, уже другой мир. Так и называется, потусторонний. Но ни
перелететь через стену, что упирается в небеса, ни подкопаться, ибо стена
уходит вглубь до самого ада...
Калика долго ходил вдоль стены, щупал, смотрел в небо. Лицо
постепенно мрачнело. Томас сам попробовал осматривать каменную гору, но от
нее веяло такой несокрушимой мощью, давящей и страшноватой, что даже
простолюдин понял бы, что в таком монолите, словно упавшем с неба, не
окажется пещеры и для муравья.
-- Да что там муравью,-- возразил Олег с досадой.-- Не протиснуться
даже ангелу. Ну, которых по десять тысяч штук на острие каждой иглы... Что
твой прелат говорил о ангелах? Раньше Адама были созданы или позже? В
ваших книгах неясно.
Томас оскорбился:
-- Зачем их было создавать? Ангелы -- это божьи мысли, чувства. Они
никогда не были созданы.
Он не понял, почему глаза калики внезапно расширились, словно услышал
откровение, но на всякий случай приосанился с небрежностью, королю мудрые
мысли высказывать привычно, он натаскался еще в Сарацинии, когда гонял
новичков перед штурмом какой-нибудь захудалой крепости.
А Олег привалился спиной к стене, закинул голову, коснувшись затылком
гранита, почти такого же красного как его волосы, веки тяжело отгородили
пронзительно зеленые глаза от синего неба. Лицо было обреченное. Он молча
смотрел невидящими глазами в небо, дышал тяжело, с нехорошими хрипами.
-- Все? -- спросил Томас обречено.
-- Должон быть,-- ответил калика упрямо.
После короткого отдыха разбрелись в стороны, Томас тяжело тащился
вдоль стены, ощупывал и осматривал, как вдруг краем глаза уловил движение.
По-звериному быстро повернулся, а сердце вскрикнуло в страхе, уже
чувствуя, что на этот раз безнадежно опоздал...
Прямо из каменной стены выступил невысокий человек весь в зеленом.
Даже лицо было слегка зеленоватым. Томас увидел мгновенное смазанное
движение, и в смертном страхе понял, что лесной эльф -- а они умеют
пускать стрелы со скоростью молнии, натянул лук, а острый наконечник
стрелы направлен ему прямо в лицо.
-- Олег...-- выдохнул он.
Он успел увидеть, как половинка лица эльфа вспыхнула, он отшатнулся
от слепящего солнечного зайчика, над ухом Томаса вжикнуло, больно дернуло
за клок волос. Лицо эльфа исказилось гримасой ярости. Рука снова
молниеносно метнулась к колчану за спиной, вторая стрела легла на
тетиву...
Но так же быстр оказался и меч Томаса. Голова эльфа разлетелась как
гнилой орех, лезвие прошло наискось, срубило плечо и со звоном ударило в
стену. Блеснул сноп искр, руки Томаса едва не вывернуло, а мышцы онемели
по самые плечи.
Он остановился, дыхание рвалось из груди хриплое, надсадное. За
спиной затопало, калика вскрикнул:
-- Зеленый?
-- Сейчас уже покраснел,-- буркнул Томас. Он с трудом вложил меч в
ножны, руки дрожали и не слушались, он несколько раз промахивался.
Олег осмотрел разрубленного эльфа:
-- Не могу понять, как ты успел... двигаешься, как брюхатая корова.
-- Если скажу,-- ответил Томас,-- ты, гнусный язычник, не поверишь.
-- Скажи. Может быть, поверю.
-- Меня спас вот этот святой крест!
-- Да пошел ты...
Томас молча смотрел, как отшельник, равнодушно переступив через
эльфа, побрел вдоль стены, затем отпихнулся, сердце все еще колотится как
у зайца, потащился следом. Он чувствовал, как нарастает напряжение. Это
было как ощущение лесного пожара, как приближение страшной грозы, которую
еще не видно, не слышно, но муравьи уже спешат домой, закрывают щелочки в
муравейнике, ласточки спешат наловить мошек, трава затихает, растопыривает
под землей корешки, готовясь ловить поступившую влагу.
-- Плохо? -- спросил он наконец в звериную спину.
Олег двигался все медленнее, наконец остановился. В зеленых глазах
были боль и поражение. Медленно двигая губами, словно переставлял скалы,
произнес бесцветно:
-- Ничего не получилось, Томас.
-- Но... получится же? -- прошептал Томас.-- Неужели отступим?
Калика покачал головой:
-- Все закрыто. Я ж говорил, раньше герои захаживали в подземный мир
как в соседнюю деревню. Те времена кончились.
-- Сэр калика,-- прошептал Томас умоляюще,-- Олег! Ну как же все? Ну
такого быть не может! А если может, то мы ж люди! Мы должны суметь, нас
такими создал Господь.
В зеленых глазах волхва было сострадание. Томас переступал с ноги на
ногу, заглядывал ему в глаза, губы вздрагивали, а на глазах вот-вот
выступят слезы.
-- Все,-- сказал Олег.-- Возвращаемся.
