Он зевнул, зубы жутко клацнули. На миг он показался Томасу похожим на
большого волка, что умеет оборачиваться человеком. Но в следующее
мгновение жестокое лицо расслабилось, стало умиротворенным, глаза
полузакрылись.
Томас промолвил зачарованно:
-- Как чудесно... Расскажи что-нибудь еще... такое же божественное.
Калика снова зевнул с подвыванием, почесался, заговорил медленно, уже
укладываясь на сон:
-- Но как это было на самом деле, сейчас никто не упомнит. Другие
маги, знающие как было на самом деле, говорят, что бог, создав Адама,
велел ангелам слепить еще десяток таких же мужиков. Ну, ангелы устроили
целый цех: один лепил головы, другой руки, третий ноги, четвертый --
туловище... А одному досталось лепить то, чем все размножаемся. Ну, ему
выпало легче всего: подвигал меж ладоней ком глины, вот тебе и штучка.
Лепит себе и лепит. А когда собрали девять новых людей, оказалось, что
глина кончилась, потому что последний налепил этих штук уже на целое
войско крестоносцев. Ну, ту глину снова смешали, из нее и слепили
десятого. Так что каждого десятого теперь как называют, сам знаешь...
Он заснул на полуслове. Томас подбросил веточек в костер. В голове
вертелись неясные образы, но сложен путь мысли мудрого человека, в
рыцарской голове философские понятия вязнут, он все никак не мог понять,
что имел в виду сэр калика, хотя иногда казалось, что вот-вот ухватит
мысль за хвост, поймает, и разом сгинет непреодолимая пропасть,
разделяющая книжную мудрость и молодую отвагу.
Рассвет застал Томаса с такими же красными глазами, как угли костра,
над которыми нахохлился. Лицо осунулось и вытянулось как у его боевого
коня, который сейчас возит чертей в преисподней. Олег поднялся свежий, как
умытый ночной росой месяц:
-- Да ты никак не спал вовсе? Зря. Не убивайся так. Я ж говорю, на
красивую женщину даже пес не гавкнет. Ладно, пошли.
Ему показалось, что Томас все порывается что-то спросить, но о чем
может спрашивать молодой рыцарь, как не о потерянной невесте? И Олег все
ускорял шаг.
Впереди показался продолговатый холмик. Томас назвал бы его
могилой... будь это близ селения, но откуда могила среди голой степи?
Правда, калика твердит, что женских могил нет в поле, значит -- здесь
лежит странствующий рыцарь...
Чем ближе подходили, тем сильнее холод сковывал Томаса. Ноги словно
примерзали к земле, он с трудом заставил их двигаться. Могила
приближалась, в воздухе появился запах, от которого мурашки страха
пробежали по всему телу. Он узнал запах крови. Свежепролитой крови, но
никогда еще не видел такой древней могилы.
От нее пахло древностью, возле нее умирала трава, земля покрылась
пылью старости. А на самой могиле что-то пузырилось, Томас рассмотрел
что-то вроде красного шевелящегося ковра. Оттуда шел запах крови, он
усиливался, и волосы встали дыбом на затылке. Запах крови был силен. От
нее шел жар, в ней чувствовалась ярая мощь, вместе с тем Томас с ужасом
ощутил, что это не простая кровь. Совсем не простая.
Кровь вскипала на могиле, пузырилась, издали похожая на толстый алый
ковер. Томас перевел потрясенный взор на калику. Тот выглядел угрюмым и
постаревшим. Томас сказал тихо, страшась нарушить священную тишину:
-- Здесь... похоронен бог?
Калика покачал головой. Губы были плотно сжаты.
-- Нет.
-- Прости... я понимаю, кто-то из твоей родни... Но как он может нам
помочь? Если сейчас выкопается, то я -- вот те крест! -- рубану мечом. Я
покойников боюсь, меня один как-то во сне давил...
-- Здесь могила первого кочевника на земле. Его убил землепашец,
который защищал свои поля. Этот вот, что лежит здесь, своими стадами
уничтожал его посевы.
Томас прошептал, чувствуя потребность стоять на стороне
справедливости всегда и во всем:
-- Прости, но землепашец поступил верно... Но что это за кровь?
-- Вопиет,-- объяснил Олег.-- То есть, взывает. К отмщению,
естественно. К несчастью, кочевник был братом землепашца! И, хуже того, к
еще большему несчастью, их бог.... теперь и ваш, христианский, тогда
предпочел дары кочевника -- тот зарезал целого барана,-- а подношение
землепашца отверг... Еще бы, тот положил на жертвенный камень что-то вроде
пучка морковки. Но теперь видно, чью правоту доказало будущее, то есть,
наше время. Увы, слово не воробей... Первый убийца был проклят и осужден
вечно скитаться по земле. А здесь кровь все еще вопиет, взывает,
напоминает, требует крови за ту кровь...
Томас долго смотрел на пузырящийся ковер из вечно вскипающей крови.
Кровавые пузыри надувались, лопались, кровь была горяча, свежая кровь
первых людей, с запасом жизненной силы для всего человечества...
-- А что может напомнить?
Калика остро взглянул на молодого рыцаря:
-- Ощутил? Даже бог только предполагает. Хоть и лучше большинства
людей. В те времена можно ли было предугадать все эти народы, арбалеты,
огромные корабли, начисто заселенные земли? Последних кочевников
истребляют как диких зверей! И по праву, если на то пошло. Ведь кочевники
что могут создать? Только рыцарский кодекс чести.
Томас обиженно дернулся. А калика уже рвал траву с могилки, нюхал,
буднично совал в сумку. Велел деловито:
-- Вон там выдери с корнями. Только не повреди.
Томас оскорблено дернулся:
-- Я тебе, что, колдун?
-- Ну, на колдуна, конечно же, не тянешь,-- согласился Олег,-- даже
на подметальщика в его хижине, но с паршивой овцы... Землю с корешков
стряхивай бережно, в них вся целебная сила.
Томас сопел зло, но копал, стряхивал, сдувал песчинки, бережно
складывал в мешок, расправляя корешки, а калика уже без всякого почтения
взобрался на могилку сапожищами, приложил ладонь козырьком к глазам,
оглядывал дали.
-- Кажись, все,-- сказал он наконец.-- Пошли.
Когда отошли на десяток шагов, Томас вдруг оглянулся:
-- Постой! За сотни лет дождь и ветер даже горы стесывают так, что
кочерыжки торчат, а тут могилка хоть и простая, но землю не разметало...
Калика даже не оглянулся:
-- Следят.
-- Кто?
-- Не знаю,-- буркнул он. Похоже, вопрос ему не нравился. Он, как
заметил Томас, вообще не любил рассуждать о смерти.-- То ли ученики...
хотя он, как известно, никакой школы не основал... гм, если не считать
школой ту резню, начало которой положил он... то ли родня, что вернее. А
то и сама мать... ну, ты ее знаешь... приглядывает. Вот только цветы не
носит. И венка я ни разу не видел.
Глава 10
Плато заметно поднималось, вдали в синеве проступила темная гряда
гор, только вершины сияли холодно и предостерегающе. Олег на ходу шептал,
разводил руками. Воздух вокруг него начал потрескивать.
Томас терпеливо ждал, но когда среди безжизненной степи прямо над
головой раздалось мощное хлопанье, кровь застыла в жилах. Обрушилась волна
тугого воздуха, Томас в испуге пригнулся, а калика раздраженно замахал
руками:
-- Туда!.. Левее!.. Дурень, чуть на головы не сел.
Впереди по длинной косой дуге рухнуло огромное, как сарай, зеленое,
пробежало, часто перебирая толстыми неуклюжими лапами. Перепончатые крылья
были выставлены навстречу ветру и едва не лопались, их выворачивало
наизнанку. Томас едва успел отпрыгнуть от толстого, как бревно, хвоста,
усыпанного острыми шипами.
-- Змей! -- ахнул он.-- Это его ты вышептывал?
-- Да вот сам прилетать никак не научится... Залезай, надо
торопиться.
Змей уже лег, крылья встащил на спину, и Томас поспешно покарабкался
по лапе, выбрал место на спине между шипами, каждый в половину
человеческого роста. Шипы белесые, обветренные, концы затупились, а иные и
вовсе торчат как гнилые пеньки, то ли обломанные, когда Змей валялся на
спине, то ли сбитые в драках за самку.
Калика уже с загривка Змея оглянулся:
-- Готов?
-- Поехали,-- сказал Томас, стараясь чтобы голос не дрогнул.-- Я ж
уже летал на похожем сарае с крыльями. И даже управлял! Тот был покрупнее.
-- Нам сейчас перебирать некогда,-- огрызнулся калика уязвлено. Он
похлопал Змея по шее, тот повернул голову, посмотрел долгим взглядом в
лицо калики. Олег отрицательно покачал головой. Змей вздохнул, поднялся на
ноги и побежал.
Томас вцепился в шип, задержал дыхание и напрягся. Поднялся встречный
ветер, спина под ним запрыгала, потом был мощный толчок, его прижало
книзу, доспехи стали вдвое тяжелее. По бокам крылья хлопали часто и гулко,
словно по ветру трепало сорванные паруса. Теперь Томас в прорезь шлема
видел только синеющие вдали вершины. Холодные ветер врывался в щель,
холодил кожу, глаза начали слезиться.
Красные волосы калики трепетали как пламя, раздуваемое ветром. Томас
видел только спину, но представил себе, как сурово и напряженно, лишь чуть
прищурившись, Олег озирает проплывающие внизу вершины гор, высматривает то
самое место, откуда можно пытаться пройти в ад...
Томас напрягал мышцы, заставляя застывающую кровь согревать ноги,
задерживал дыхание, так становится теплее, наконец доспехи стали весить
легче, он понял, что Змей снижается.
Горы приблизились, одна вершина прошла на уровне Змея, затем Змей
влетел в широкое ущелье, далеко внизу виднелись крохотные деревья. Все
было в зелени, Томас увидел приземистые древние храмы, домики прислуги,
стадо коров на лугу. Змей снизился еще, Томас взялся за шип обеими руками,
изготовился к тряске: Змей садится еще хуже, чем взлетает, однако по бокам
мощно ляпнуло по воздуху, доспехи стали такими тяжелыми, что он взвыл,
задержал дыхание, чувствуя, как глаза вылезают из орбит.
-- Что...-- прохрипел он,-- что... стряслось?
-- Неладное,-- откликнулся Олег.
-- Со Змеем?
-- Внизу,-- крикнул Олег. Ветер срывал слова и уносил, Томас едва
слышал, а калика говорил словно нехотя, чувствовалось, как напряженно
думает над чем-то другим.-- Там нечисто. Не пойму что, но чутье... да,
чутье предостерегает...
Томас вскрикнул, чувствуя, как начинает сразу превращаться в
сосульку:
-- Ты ж против чутья!
-- Пусть не чутье,-- поправился Олег,-- а опыт... Там нас ждут совсем
не друзья.
Томас сказал зло:
-- А тебе не чудятся враги за каждым камнем? С чего стали бы
захватывать этот монастырь, будто знают, что ты явишься сюда?
Олег слегка повернул голову, их взгляды встретились.
-- Может быть,-- сказал Олег медленно,-- знают. Может быть, зная
меня, могут просчитать мои поступки наперед. А может быть, что меня пугает
больше всего, мы столкнулись с чем-то, что намного сильнее Семи Тайных...
Томас изумился:
-- Что может быть сильнее? Разве что Господь Бог.
-- Я этого не исключаю,-- проговорил Олег глухо..
Он отвернулся, а Томас ощутил, как новая волна холода, уже изнутри,
прокатилась по внутренностям. Олег богохульствует, Бог должен быть за них,
а если что, то Пресвятая Дева замолвит слово. Всякое ворье спасает, а они
ж не ворье... Правда, калика -- язычник, но Дева его не трогает. Может и
правда, после того, как он сказал довольно громко, что она молодая и
красивая, Пресвятая Дева и к нему стала относиться теплее... Неужели
проклятый язычник прав, любой женщине -- даже Пресвятой Деве! -- нравятся
похвалы, даже грубые? Ведь этот грубиян похвалил тогда не ее святость, а
прямую спину, молодость, длинные ноги...
Спина под Томасом внезапно провалилась, он на миг завис в воздухе. В
желудке появилось странное ощущение пустоты. Тело сковало страхом, он
