владетельного князя, чувствовал странное чувство, где наряду с облегчением
странно смешивались досада, горечь и уязвленное самолюбие.
-- Мы согласны, -- повторил он. -- Когда вы уберете своих
арбалетчиков?
-- Сразу, -- сказал Шахрай, -- как только получим женщину.
Томас ответил без колебаний:
-- Берите.
Двое воинов по знаку Шахрая заспешили к ним. Томас насторожился, но у
воинов вместо мечей в руках была дорогая длиннополая шуба. Шахрай принял у
них шубу, с Томасом вернулись к их костру, где Шахрай почтительно набросил
шубу на плечи Яры. Она метнула на калику и рыцаря взгляд, что не задел
Олега, но как кнутом стегнул Томаса по лицу. Он ощутил ожог, щека
запылала.
Шахрай преклонил колено. Яра как будто знала, что и зачем, легко
вскочила на него, едва коснувшись сапожком из тонкой кожи, оказалась в
седле. Воины Шахрая крепко держали коня под уздцы.
В седле, гордо выпрямленная и с распущенными по спине волосами, она
показалась Томасу невыносимо красивой. Возможно, потому что больше не
будет их ссор. Таких в язычестве приносили в жертву их поганским богам, а
ныне, в благословенные христианские времена, их уносили, уводили и
воровали драконы и злые колдуны, в которых превратились древние боги.
Воины увели коня с прекрасной всадницей прочь. Шахрай проводил их
взглядом.
-- Ну, дело сделано... Каждому свое. Кто любит попа, кто попадью, а
кто и попову дочку. Похоже, вы отдали ее без сожаления?
Калика сказал с насмешкой в голосе:
-- Еще бы и доплатили, скажи ты сразу!
Шахрай внимательно всмотрелся.
-- Я вижу, что ты говоришь искренне... И мои колдуны подтверждают.
-- Разве ты не христианин? -- крикнул Томас зло.
Шахрай пожал плечами.
-- Конечно! Но мудрый правитель старается уживаться со всеми
соседями. Тем более со старыми богами, что еще ходят по этой земле.
Кстати, поп подтверждает тоже... Я понимаю, вы сами увидели: сопровождать
такую женщину должны люди более высокого ранга. Если не короли, то хотя бы
князья.
-- Да, -- согласился калика, -- в князья мы рылами не вышли.
Шахрай поднял руку.
-- И еще. День был тяжел... для обеих сторон. Я обещаю вам
гостеприимство, свежих коней и безопасный ночлег. А утром вы отправитесь в
свою Британию. Хотя ума не приложу, на какого... гм, ангела эти холодные
острова калике?
Олег смиренно развел руками.
-- Дурни и юродивые угодны новому богу.
Шахрай махнул рукой.
-- Впрочем, это ваши трудности.
Каминный зал в замке Шахрая был так же огромен, как все в его
владениях. И камин оказался под стать: целые дубы можно было бы сжигать
без труда.
Пестро одетые по моде западных стран слуги быстро и умело накрыли
праздничный стол. Стены были в гобеленах, где на зеленых полях скакали
всадники, единороги, летали жар-птицы, все было ярко и красочно. Томас
поморщился: безвкусицей пахнет, но признался невольно, что в таком зале
чувствуешь себя лучше, чем под мрачными сводами замка его отца или даже в
покоях Крижаны. Там чересчур торжественно и безукоризненно, а здесь словно
бы хозяин старается жить и радоваться каждую минуту, тащит, как хомяк в
свою нору, все красивое, нимало не заботясь, как это сочетается одно с
другим.
Калика довольно крякнул, когда перед ним поставили блюдо с зажаренным
в сметане молочным поросенком. Умело действуя ножом, вспорол грудку,
потянул носом одуряющий запах. Шахрай явно закупал пряности на Востоке, а
купив, не скопидомничал, все тащил на стол, добавлял в жареное, печеное,
вареное, тушеное.
-- Сэр Томас, -- воззвал Олег, -- в Сарацинии такого не встретишь...
Только на Руси! Свиненок, которых сарацинам есть Аллах не велит, и аджика,
что аж слезу вышибает, которой здесь вроде бы не место...
Томас кивнул невпопад, глаза были отсутствующие. Перед ним поставили
блюдо с гусем. Над гусем, прорываясь в щели жареной корочки, поднимались
струйки ароматного пара. На румяной корочке призывно блестели капельки,
гусь на глазах грузно оседал, разваливаясь от своей сочной тяжести.
-- Она могла бы попрощаться, -- сказал он вдруг.
-- А зачем? -- удивился Олег. -- Вы ж ехали, как кошка с псом в одном
мешке.
-- Все же...
-- Она ушла, как принято у вас в Британии. Не прощаясь!
Томас буркнул:
-- Клевета. У нас так никогда не делают.
-- Достопочтенный Шахрай, -- спросил Олег, -- а сколь безопасны
дороги отсюда к северу? Ежели поехать через Типцы, а потом на Ляпцы?
Томас метнул быстрый взгляд на калику. Темнит калика. Или уверен, что
среди слуг Шахрая есть тот, кто сейчас же доложит Тайным, какой дорогой
они поедут? Потому сразу направляет в другую сторону?
Шахрай, ничего не подозревая, рассказал подробно, не забывая
отправлять в рот жареных перепелок, горстями хватал лущеные орехи, запивал
водопадами вина. Рядом пили и ели старшие челядины, к хозяину обращались
почтительно, но когда кувшины опустели наполовину, разговоры пошли между
собой, беседа пошла бессвязная, разбились на кучки, про Шахрая забыли.
Шахрай раскраснелся, живые черные глаза блестели. Гости его слушали
внимательно, в отличие от своих, и он в охотку развивал, судя по всему,
свою любимую идею:
-- Что бы там не говорили, а все войны из-за женщин. Вы помните, как
было в Трое?
Олег наморщил лоб:
-- Ну-ну, что именно?
-- Когда греки осадили доблестный Илион, вспыхнули бои, город был
взят в осаду, пошли бить тараны, начались пожары... Когда стало ясно, что
греки от своего не отступятся, что либо огромнейшее войско со всей Эллады
погибнет, либо будет взята и разрушена Троя, а жители истреблены, то
почтенные старцы, отцы города, велели подать пред их светлы очи виновницу
войны -- Елену. Раньше они ее еще не видели и склонялись к тому, что, мол,
выдадим ее грекам, они ж приехали только за нею, и войну на этом
закончим...
-- Ну-ну, -- подтолкнул Томас, заинтересованный.
-- Понятно, что старцам, чья кровь была чуть теплее льда, красота
Елены была до одного места. А ее пороки уже известны. Так что можно было
ожидать, что... Словом, расселись, как вороны... Нет, они все были в
белом, и сами белые, как голуби. Ждали. Елена вошла в одну дверь, прошла,
никого не заметив, через комнату, вышла в другую. И все...
-- Почему?
-- Ну, все делалось как бы невзначай, не осматривать же
благородную... гм... пусть не совсем благородную, но зато очень красивую
женщину как лошадь? К любой красивой надо относиться как к благородной.
Неважно, какого она происхождения на самом деле. А чем красивее, тем
благороднее... Недаром же короли женились на пастушках, это никого не
удивляло. Понимали, корона одного и красота другой уравновешивает друг
друга. Словом, после ухода Елены старцы посовещались и решили: да, за
такую красоту воевать стоит!
Калика с неодобрением хмыкнул, покачал головой. Томас слушал, раскрыв
рот. Шахрай развел руками.
-- Вот так. Даже старцы, давно равнодушные к женщинам, решили, что
из-за красивой женщины воевать стоит. Даже если будут гибнуть люди, гореть
город. Даже если все они будут убиты вместе со своими родными, детьми. Вы
знаете, что осада Трои длилась десять лет. Погибли почти все герои Эллады,
а Троя была взята, разрушена, сожжена, жители перебиты. От города остались
одни руины, где боялись селиться даже мыши.
Томас спросил благоговейно:
-- А что случилось с Еленой?
-- Ее увез муж. Она ему наплела, что Парис держал ее насильно,
Менелай, это ее муж, охотно поверил, потому что очень хотел верить. Они
жили сравнительно счастливо, хотя она еще не раз переходила из рук в руки.
Понятно, красота -- эта та великая ценность, которой хотят обладать все.
Калика покачивал головой. Шахрай спросил вежливо:
-- Ты не согласен, странник?
-- Красота тела преходяща... и вообще быстро вянет. А красота духа
нетленна.
-- Ну, красу духа еще надо увидеть! Попотеть, потрудиться. А красоту
тела видно даже простому пастуху.
Шахрай заботливо наполнил им кубки. Калика несогласно покачивал
головой. Шахрай обратился к Томасу, в котором видел благодарного
слушателя:
-- Вообще-то еще до Менелая красотой Елены был очарован великий герой
Тезей.. Он ее похитил и увез к себе в Афины. Там она жила с ним в любви,
пока за ней не появились ее братья, великие герои Кастор и Поллукс, и не
освободили ее из замужества-плена.
По дороге обратно они оставили Елену у старшей сестры Клитемнестры,
жены Агамемнона, потому что Елене пришел срок родить. Ее дочь назвали
Ифигенией, которую вернувшийся с войны Агамемнон признал своей дочерью.
После этого вернувшись в Лакедемонию, Елена была выдана замуж за
одного из героев -- царевича Спарты юного и отважного Менелая. Едва Елена
успела родить ему дочь Гериону, как к ним в гости приехал красавец Парис.
Елена, которая после близкого... гм... очень близкого знакомства с лучшими
героями Эллады... это была такая страна в древности, теперь там живут
невежественные греки... Елена тяготилась скучной семейной жизнью. Едва
Менелай уехал по делу, она уговорила Париса взять ее с собой в
блистательную Трою, тогда -- величайший город на свете. Ну, вы знаете,
какая война началась... Когда Парис погиб, Елена тут же стала супругой его
брата Деифоба. Понятно, красивая женщина не может быть одинокой!
-- Разве женщин можно в чем-то винить?
-- Гм, -- произнес калика саркастически. -- В самом деле.
-- Красота стоит выше любых обвинений! Так и Елена была невинна в
тягчайших преступлениях, совершаемых вокруг нее, за нее, во имя ее, ради
нее.
Калика пробурчал:
-- Добро, что хоть под старость повесили. Хоть какое-то
предостережение ее последовательницам.
Шахрай отмахнулся:
-- Ну, какое предостережение! Сколько народу вешают лишь за то, что
сорвали яблоко в чужом саду? А погибла... такой нехорошей смертью... уже
после смерти своего мужа и защитника Менелая, а тот скончался от
старости... Так что думаю, многие бы женщины согласились быть повешенными
под старость, как сказал странник, хотя и в этой так называемой старости
она сохраняла красоту и молодость.
Отворилась дверь, и в зал вошла, ведомая под белы руки, Яра. За нею
девки несли ларцы с румянами, ожерельями, жемчугами. Шахрай вскочил, глаза
его блестели, как у большого кота. Яра не изволила переодеться, только
распустила волосы по спине, а на лбу перехватила голубой лентой.
-- Позволь, сокровище...
Шахрай подал ей руку, подвел к столу, усадил, лишь потом сел сам. Яра
держалась надменно, на Томаса и калику не повела и глазом. Шахрай налил ей
в хрустальный стаканчик красного вина, она сделала жест, мол, занимайся
своим делом, не обращай на меня внимания.
Томас ощутил, как чувство вины ушло, взамен пришла злость. Что он
терзается, если ей здесь намного лучше и она это сразу продемонстрировала?
-- Хорошо, -- сказал он громко, -- что нашей Яре не грозит быть
повешенной. Хотя я знаю таких, кто собственными руками затянул бы узел на
ее шее, даже с удовольствием повис бы на ногах, чтобы петля затянулась
надежнее, а потом бы еще и оставил для надежности на пару недель висеть...
но ей не грозит быть повешенной, не грозит...
Яра холодно игнорировала оскорбление. Томас раскраснелся от гнева, не
понимал, как она может с таким королевским величием принимать знаки
внимания Шахрая, игнорировать его, Мальтона Гислендского, спокойно
пробовать вино, словно бы ничего не случилось.
Новую глупость совершить не успел: в зал вошел отрок, что-то пошептал
