меняют на коня благородных кровей, но волхв лишь покачал головой.
-- Ну ладно... Будем лежать, как два осмоленных кабана. А ты еще
испеченный к тому же в железной сковороде... со всех сторон. Чтобы сало не
вытекло.
Томас нервно глотнул, закашлялся от дыма, возразил:
-- Какие два кабана?.. С нами женщина и три хороших коня! Женщина,
ладно, их у вас жгут, как погляжу, и без того, на любой праздник, но моего
коня за что? Мы ж не степняки, чтобы коней вот так в жертву!
Впереди, перегородив ручей и дорогу, с грохотом рухнуло пылающее
дерево. Горел ствол, а ветви полыхали так, что жар заставил всех
попятиться назад. Вода кипела, превращалась в пар, а огонь вопреки всему
разгорался еще жарче.
Кони жалобно ржали, остановились. Жар наступал со всех сторон.
Обезумевшая рыба выпрыгивала из горячей воды, но воздух был еще жарче.
Остались только люди да умирающие рыбы, птицы либо улетели, либо погибли,
а уцелевшие из мелких зверей схоронились в глубоких норах.
-- Ну что, сэр калика? -- вскрикнул Томас громким голосом. -- Будем
прорываться через огонь?
-- У тебя шкура железная, -- возразил Олег, -- а у нас с конем --
простая, тонкая. Да и у Яры, наверное, не очень толстая.
-- А что ты предлагаешь?
Калика повертел головой, пощупал обереги.
-- Пожалуй, ты прав... хоть и кланяешься какому-то незнатному богу.
Он крепче взялся за поводья. Томас издал боевой клич, кося огненным
взглядом на притихшую Яру: видит ли как он ринется проламывать им путь, со
стуком опустил забрало. Лицу чуть стало легче, хотя забрало успело
накалиться, обжигало губы и подбородок. Он пустил коня в галоп, спеша
опередить калику. В лицо ударило жаром, застучали по шлему и плечам
горящие ветви, сучья.
Конь хрипел и пытался свернуть. Томас держал железной рукой,
направлял по ручью, хотя в черном дыму уже ручей не видел, а едва
угадывал. От жара мутилось в глазах, в голове били молоты. Он знал, что
через лесной пожар не прорваться, разве что чудом, но еще страшнее
остаться и ждать смерти.
Когда огонь был впереди вокруг, когда он сам был в огне, в голове
вспыхнули искры, и он ощутил, что падает с коня.
Томас упал на мягкое, перекатился дважды, остался лежать, хрипя и
задыхаясь. Вскоре чьи-то руки подняли забрало. Он закашлялся, слезы текли
из воспаленных глаз. Чье-то лицо расплывалось, вытягивалось, хрипловатый
голос спросил встревоженно:
-- Сэр Томас... цел?
Томас протер глаза. Яра вздохнула с облегчением, исчезла из поля
зрения. Томас с трудом повернул голову, охнул от резкой боли в шее.
Похоже, он приземлился на полном скаку на макушку. И хотя под ним толстый
пружинистый мох, похожий на сарацинский ковер, но все же...
Он вздрогнул, заставил себя сесть. Они все трое были на широкой
поляне, кони мирно щипали листья с орешника, калика стоял в тени и
смотрел, запрокинув голову вверх. Ровный призрачный свет мирно струился со
звездного неба. Луна была резкая и блистающая, словно ее подняли со дна
морского. От пожара не было и следа. Воздух был чист, без следа дыма.
На другой стороне поляны, скрытый тенью так, что Томас не сразу
рассмотрел, высился огромный утес -- серый, изгрызанный морозом и ветром,
с оплавленным боком от удара молнии. На нем росли деревца, кусты, из
щелей, куда нанесло земли, выглядывала сочная трава. А на уровне груди
была поперечная расщелина, откуда едва слышно лилась прозрачнейшая вода,
какую Томас когда-либо видел. Из земли выступал широкий, как надгробие,
камень, вода за долгие столетия выбила в нем подобие широкой чаши, теперь
красиво переливалась через край, исчезала в траве.
Через поляну пролетела крупная сова. В когтях извивался крохотный
мохнатый зверек. Калика проводил ее внимательным взглядом. Томас попытался
подняться, но голова кружилась, наглотался дыма, сел, прислонившись спиной
к дереву. Отпрянул, раскаленные доспехи обожгли спину. Однако железо уже
остывало, это было единственное напоминание о пожаре.
Нет, не единственное. Яра походит на чертенка, только белки глаз, как
звезды блистают на черноте неба. Да и калика, отсюда видно, весь в саже,
будто из ада вылез. Его волчья душегрейка стала от копоти черной, но не
обгорела.
Томас перекрестился.
-- Сэр калика... А ты не верил в чудеса!
Калика озирался, словно колом шарахнутый по затылку.
-- Какой сегодня день?
Томас пытался вспомнить, но трудно вспомнить то, чего не знаешь.
Простонал слабо:
-- Меня суком или чем-то еще по голове задело. Не помню.
-- Суком? -- удивился калика. -- Может быть, даже листком?
А Яра мстительно перечислила, загибая пальцы и морща лоб:
-- Сперва сосна рухнула на голову, к счастью -- железную, потом дуб,
затем ты протаранил ею горящий вяз, только щепки разлетелись, как стая
вспугнутых чижей. Скажи, ворота башни Давида разбивали твоей головой?
-- Башню штурмовали сверху, -- сухо возразил Томас. -- Сэр калика, а
зачем календарь язычнику?
-- Да память слабеет. Они собираются в конце весны, в последнюю ночь
травня, по-вашему -- мая, на первый день липня... У вас эта ночь зовется
Вальпургиевой. А второй раз собираются вкупе осенью в день Купы...
Томас смотрел настороженно:
-- Кто -- они?
Яра сказала с невыразимым презрением:
-- Только очень-очень бла-а-ага-а-а-ародный рыцарь может счесть, что
он лишь благодаря своей отваге проскакал через такой лесной пожар. В ночи,
через буреломы. Да еще одним скоком за десяток верст!
Томас потянул носом. Неизвестно, что такое версты, наверное, что-то
амазонье мифическое, но если лесной пожар где-то и бушевал, то в самом
деле остался за десятки миль.
-- Нет, конечно, -- ответил он с достоинством. -- Не только.
-- А что еще?
-- Пречистая Дева бдит за своим верным рыцарем!
Он услышал гнусный смешок калики. Лиловые глаза Яры сразу стали
зелеными. Она исчезла, словно ее унесло на метле, а Томас заново
осматривал поляну, невольно дивясь ее нехристианской красе.
Призрачный свет лился сверху на ровную широкую поляну. Огромные дубы,
приземистые, с наплывами, дуплами, окружали ее со всех сторон. Между ними
можно было разве что протиснуться боком. Томас сразу подумал, как же тогда
сюда попали кони, но мысль ушла, растворилась под напором странных чувств.
Он был очарован, понимал, что поддается тем силам, которым обязан
противостоять, как рыцарь Христова воинства, сердце раскрывается навстречу
красоте ночи, хотя известно, что такая краса принадлежит нечистым силам, а
те исчезают с первыми лучами божественного солнца.
-- Сэр калика...
-- Опять недоволен?
-- Да нет, но кто нас спас?
-- Утопающий хватается за соломинку.
-- Утопающий хватается и за острие бритвы, как говорят у англов, или
схватился за гадюку, как говорят саксы... Но все-таки мне как-то не по
себе.
Калика недовольно фыркнул. Наверное, рыцарю было больше по себе,
когда он задыхался в черном дыму, горел вместе с деревьями, выблевывал
угар.
Глава 13
Из-за дерева, освещенная красным пламенем, выглянула страшная
вытянутая рожа. Томасу показалась человеческой, только уши торчали острые,
волчьи, а пасть, как у медведя. Томас лапнул обеими руками меч и чашу,
начал приподниматься -- рыцарю надлежит грудью защищать женщин и
отшельников, но поймал ироническую ухмылку волхва, заколебался, сердито
сел.
Яра не двигалась, расширенными глазами смотрела то на калику, то на
Томаса. Томас гордо выпячивал грудь, но чувствовал, что его большое
рыцарское сердце колотится с ее заячьим наперегонки.
-- Добро пожаловать к нашему огоньку, -- пригласил Олег громко. --
Угостить нечем, зато погреться -- вволю.
-- Сэр калика, -- прошептал Томас, -- звери боятся огня!
-- А люди нет? -- удивился калика.
-- А это кто?
К огню вышло первое страшилище, а за ним пошли-потянулись лесные
жители, страшнее которых Томас ничего не видел. Некоторые, правда, не были
страшными, скорее наоборот, но Томас был тверд в вере: мера прекрасного --
христианин. Все, что отличается от христианина, к ногтю, будь это Аполлон
или Венера Милосская. Все равно это демоны, черти, нечистая сила, ведьмы.
Он уже занес было руку, чтобы перекреститься, а то и перекрестить эту
нечисть, но спину осыпало холодом. Это же нечисть вытащила их из пожара!
Перекрести, а что стрясется?.. Но, с другой стороны, отсюда уже и без
всякой помощи могут найти дорогу. Утра бы только дождаться.
Он потрогал мешок с чашей. Нет, молчит. Пока не испепелила, а ведь он
уже запятнан. Может быть, дает время искупить грех?
Они подходили к костру, рассаживались. Без боязни, скорее
по-хозяйски, но так, чтобы не тыкать в глаза, что они здесь владыки, а с
любыми пришельцами поступят, как изволят.
Напротив Олега сидел Велес, все такой же огромный и мохнатый, каким
Олег его помнил всегда. Черные волосы росли даже на лице, только вокруг
глаз оставалось место. Глаза были голубые, у всех, как помнил Олег, были
голубые, кто пришел в эти места сразу вслед за отступающим Льдом. У Даны,
Леля, Овсеня.
На плечах Велеса была мохнатая шкура. Мог бы и без чужой шкуры,
подумал Томас невольно, своя не хуже, но, видно, так положено. Справа на
поясе Велеса висела дубина с кремневой головкой, крест-накрест
прихваченной ремнями. Не дубина, а скорее помесь каменного молота с боевым
топором.
-- Приветствую, -- сказал Олег, -- А что слышно о Перуне? Явится?
Голос Велеса был густым и мощным, словно шел из глубокого дупла:
-- Эт раньше не приходил... А теперь придет точно.
-- Почему? -- насторожился Олег.
-- В мир явились новые боги. Сперва Перун не замечал, но они вошли в
силу быстрее, чем он думал. Начинает тревожиться.
Олег скривился:
-- Только сейчас? Самоуверенный дурак. Поражение от Таргитая ничему
не научило.
-- От Сварога? Тот и не посягал на власть Перуна. Своих халупников
защищал, как мог, ничем другим не интересовался. И не интересуется. А эти
новые... Они пришли с мечами. И оба неотступно завоевывают новые народы.
Загремел гром в безоблачном небе, блеснула молния. В центре поляны
вспыхнул огонь. Из дыма и пламени шагнул рослый старик с седой бородой до
пояса, а огонь за его спиной исчез.
Старик был в кольчуге поверх белой рубашки, белых портках, сапоги
красные, на двойной подошве и с железными подковками. Седые волосы красиво
ниспадали на плечи. На поясе висел короткий меч.
Голубые глаза быстро оглядели всех, вычленили Олега.
-- Ты?
Олег развел руками.
-- Признал?
Перун сделал было движение то ли обнять волхва, то ли ухватить за
горло. Выражение глаз ежесекундно менялось, а лицо дергалось. Голос его
был хриплый, полный боли:
-- Какие люди были... Какие люди!
-- Мы повзрослели, -- возразил Олег. -- И в самом деле стали людьми.
Или... подошли к ним ближе.
Перун безнадежно махнул рукой, отвернулся. Они обнялись с Велесом,
затем он хлопал по плечам и обнимался с другими демонами. Томас заставлял
себя помнить, что это безобразные и богопротивные демоны, какими бы
благообразными стариками ни прикидывались. Еще Перун произносил какие-то
грохочущие слова, и в небе блистали ветвистые, как рога оленя, молнии,
грохотало, пролетали огненные птицы.
Томас с удивлением и неприязнью поглядывал на Яру. Она сидела на
торчащем корне, толстом и покрытом мягким мхом, рядом с нею расположились
по кругу демоны в женских личинах. Они хватали с пня, что появился в
середке круга, яства и питье, жадно ели, пили, орали песни, хвастались,
