бессмертную "Как закалялась сталь", а два храбрых рыцаря, которым в битве
отрубили одному руку, а другому ногу, после чего сражаться уже не могли, а
сила вроде бы искала выхода, тоже показали себя в непривычном ранее деле:
один написал "Дон Кихота", другой создал орден рыцарей Иисуса, названный в
просторечии иезуитским... А тут что? Ничего...
В кафе "Мороженое" они выбрали столик подальше от входа, Оля села
так, чтобы видеть как можно больше, и чтоб ее видели, в кафе много статных
парней, а он опустился спиной к окну. Понятно, чтобы Оле дать возможность
обзора, по крайней мере пусть думает так. А самому нужно уткнуть глаза в
вазочку с мороженым, похваливать, делать вид, что не можешь оторвать глаз,
разве что посматривать на Олю с удовольствием, говорить что-нибудь
приятное, а потом сразу же снова на розовую горку мороженого...
По ту сторону витрины раздался пронзительный скрип тормозов, глухой
удар. Оля подпрыгнула, глаза стали огромные:
- Ого! Авария? Еще чуть - и влетели бы сюда. Как в боевиках - через
витрину!
Он поежился, только бы не позвала выйти посмотреть, сказал торопливо:
- Да нет, какая авария... Все обошлось. Да и далеко это было... На
той стороне шоссе, а там шестирядное...
- Ну да, - сказала она недоверчиво, - обошлось! Ты же слышал, как
грохнуло!
- Грузовик с разгону задел мачту, - сказал он быстро. - МАЗ,
самосвал... У него борта железные, потому так звякнуло. Никто не
пострадал, там уже все расходятся.
Она покачала головой, а когда выскочившие посетители стали
возвращаться к своим столам, спросила кокетливо:
- Молодой человек, что там случилось ужасное?
Парень задержался возле их столика, смерил взглядом Павла, потом
широко улыбнулся ей:
- Повезло дурню! Еще бы на миллиметр влево - наломали бы дров... А
так только чиркнул бортом по столбу, унесся... Далеко не уйдет, менты уже
передали приметы по радио...
Он кивнул, пошел дальше, а Оля, оглянувшись на Павла, спросила
быстро:
- Грузовик?
- Да, - бросил тот, снова оглянувшись на Павла. - Если бы легковушка,
то крышка бы...
Оля спросила быстро:
- Это был МАЗ?
- МАЗ, - ответил парень уважительно. - Как вы по слуху... В
автосервисе работаете?
Он опустился за свой стол, а Оля обратила свои ясные глаза на Павла:
- Здорово ты... У тебя музыкальный слух и абсолютная память! Ты мне
не говорил.
- А я сам не знал, - пробормотал он.
- Тогда это у тебя развилось недавно? - оживилась она. - Впервые
такое слышу. А что у тебя есть еще за способности? Ну давай, рассказывай.
У нас вчера на занятиях рассказывали...
Он чувствовал, как в ее розово-лиловом облике заблистали темные
искорки. Запахло паленой шерстью. И хотя знал, что такого запаха сейчас
нет, этот запах идет от мыслей, хотя такое сказать - признаться в
сумасшествии, но запах этот ощущал ясно. В нем начала вздрагивать какая-то
жилка, в висках больно запульсировала непривычно горячая кровь.
- Нет, ты не на занятиях была, - сказал он медленно.
Она широко распахнула глаза, большие и невинные:
- Откуда ты взял?
- Вижу.
- Ишь, какой глазастый! - ее пухлые губы изогнулись в усмешке. - Нет,
я была на занятиях. Две пары отсидела на физике.
- Ты была с Леонидом.
В ее глазах метнулись удивление и растерянность. Он чувствовал, как
горячая кровь шумит в голове с такой мощью, что едва услышал свой голос:
- Он был в серой тройке, уже немного навеселе... На папином
"Мерседесе", хотя ему подарили новенькие "Жигули". Хорошо покатались?
Она натянуто рассмеялась:
- Шпионил, значит?.. Да, конспирация у Леонида хромает. Но у нас
ничего не было. Мы просто сорвались с занятий. Ему бы тоже влетело, у него
родители строгие.
Он промолчал, потому что ее лицо странно менялось в цвете, и это был
не тот цвет, который видишь глазами. В молчании доели мороженое, а когда
вышли на улицу, Оля проговорила резче:
- А с какой стати ты все-таки шпионишь?
- Я не шпионил.
- Да? Скажи, что угадал, как с этим МАЗом...
- Я не шпионил, - ответил он сдавленным голосом. - Просто я чувствую,
что потом вы ездили к Леониду. Его родители в это время были на даче.
Квартира пустая...
- Не провожай меня! - бросила она резко.
Ее тонкая фигурка отодвинулась, вошла как капелька ртути в
бесформенную массу пешеходов, только светло-лиловый оттенок остался,
медленно перемещаясь в этой массе.
Он раздавленно стоял, прислонившись к стене, и все смотрел на лиловый
огонек, что удалялся, постепенно размываясь и теряя цвет. Вот слегка
затормозился у подножия огромного серого здания, там проходу мешают
лоточники, вот скользнул вниз... Это вход в подземный переход на ту
сторону улицы...
Лиловая блестка, находясь уже на грани видимости, еле ползла. Затем
на миг замерла и вдруг словно бы понеслась с большой скоростью ему
навстречу. Ошеломленный, он перевел взгляд под ноги, ибо лиловое
промелькнуло на глубине под землей, затем блестка стала удаляться, все
больше замедляя скорость.
Он тупо следил за ней, все еще ощущая, как кровоточит сердце. Блестка
еле двигалась, но он чувствовал, что скорость ее не уменьшается... Нет,
уменьшается... Остановилась... И снова понеслась дальше.
Что со мной, сказал он лихорадочно. Я не могу видеть так далеко! Даже
настоящий огонек не могу, а это и не огонек... а так, зрительный образ,
создание его воображения пополам с жалкой работой сетчатки и расширенного,
как у идиота, зрачка...
Не с ума ли схожу, мелькнула горячечная мысль. А в другой части мозга
метались панические мысли, искали объяснения, одна подсказала услужливо,
что там же в переходе, куда нырнула Оля, есть и спуск в метро. Оля
просто-напросто поехала домой, это уносит ее так стремительно обыкновенный
поезд!.. Вот снова остановка... Опять поехала... Она живет в Беляево,
осталось еще четыре пролета...
Он стоял так же еще несколько минут. По три минуты на пролет, все
верно, теперь блестка почти не двигалась. Значит, в толпе протискивается к
эскалатору, медленно поднимается к поверхности, долго ждет автобуса...
Вдруг в голове стало жарко от внезапной мысли. Каким образом ему
удалось проследить за ее движением на противоположный конец Москвы?
Оглушенный, он долго брел по улице. Стоило сосредоточиться, снова
видел крохотную лиловую блестку. Но едва его мысли обратились к странно
обретенной способности, блестка погасла, а он двигался через туман бликов,
розовых пятен, мелькающих теней, слышал голоса, смех, шорох подошв и стук
каблучков.
Теперь добраться бы благополучно до своей квартиры, но идти надо
спокойно, размеренно, по дороге придется миновать два перекрестка поверху,
в любом случае стоит дождаться еще людей, а потом с ними и перейти на
другую сторону. По людям, таким шумным и горластым, ориентироваться
удобнее, чем по светофору на дальней стороне. Идти надо не спеша, теперь
Оля все мысли обратит на Леонида...
Едва он подумал о Леониде, как сознание зафиксировало крохотную
красноватую искорку. Та перемещалась глубоко под землей, и он тут же
понял: Леонид едет подземкой к Оле. То же направление, те же интервалы.
Через две остановки выберется на поверхность...
Мрачно наблюдал, как искорка стала делать зигзаги: сто девяносто
шестой автобус подолгу петлял, прежде чем попасть на Островитянинова,
затем красноватая искорка остановилась. Хотя нет, ползет, только
едва-едва. Значит, выбрался из автобуса и двигается пешком через парк.
Затем лиловая искорка и красная искорка остановились друг против
друга. Он сосредоточился, боль обострила чувства. И он ясно увидел, как на
лестничной площадке топчется раздосадованный Леонид и обозлено жмет кнопку
звонка. Одновременно он видел Олю, что уже переоделась в домашний халатик
и с напряженным лицом сидела на кухне, прислушиваясь к непрерывным
звонкам.
Он нащупал монету. Бросил в щель телефона-автомата:
- Алло, Оля. Ты зря не открываешь дверь... Да-да, это я, Павел. А там
у двери Леонид. Все как ты любишь: с коробкой конфет и шампанским.
Ее голос брызнул негодованием:
- Ты... ты... шпионишь?
- Открой дверь, - сказал он мертвым голосом. - А то уже достал
записную книжку.
- При чем здесь записная?
- Смотрит другие адреса.
Руки так тряслись, что едва сумел повесить трубку.
Домой добирался вконец ослабевший. Один раз в самом деле едва не
попал под машину. Слышал как рядом пронеслось визжащее, удалилась и
растворилась в бензиновом воздухе брань, но даже не успел испугаться. Вот
он родной двор, сейчас доберется до своего убежища...
Из подъезда тяжело выползло, распластываясь по стене, желто-зеленое
пятно. Он ощутил, что это ковыляет, держась за стенку, Мария Игнатьевна,
соседка. Тучная, ноги в синих жилах с огромными черными тромбами, согнутая
в три погибели. После второго ребенка заметно сдала, часто бывала в
больнице. Говорят, дважды побывала в реанимации.
Перед его глазами желто-зеленое раздвинулось, недобро обозначилось
темными сгущениями, и он дернулся от отвращения, но следом перевел дух:
нет, пока не метастазы, опухоль уже злокачественная, но пока не
разрослась... После трудных родов у многих наступают сложности с
кишечником, а эта родила под старость, теперь дня не обходится без мощных
лекарств.
Он ощутил знакомое чувство вины, хотя вроде бы какая вина, даже не
знаком, просто с его обостренной чувствительностью еще с детства
чувствовал себя виноватым перед каждым калекой, дряхлым стариком,
инвалидом.
Мысленно он убрал зловещее образование, и не сразу обратил внимание,
что лиловое пятно начало менять цвет, поползло вверх. Он еще растворял,
изгонял, рассеивал, и вдруг поверх желто-зеленого разлился солнечный
оранжевый цвет. Из этого пятна донесся удивленный вскрик, по вытянутому
вверх пятну он понял, что Мария Игнатьевна как-то сумела распрямить годами
негнущуюся спину.
Он чувствовал, что все его тело дрожит, руки и ноги трясутся, будто
несет немыслимую тяжесть. Выходит, его наконец-то развившаяся
сверхчувствительность позволяет не только видеть больше других, но даже
воздействовать?
Как сквозь вату донесся встревоженный возглас:
- Маша, ты видела, из кафе, что на углу, "скорая" семерых увезла? Что
за мороженое теперь делают!
Но не вслушивался, ибо, дергаясь из стороны в сторону, навстречу
понеслись лестничные пролеты. Дрожащие пальцы едва попали ключом в
замочную скважину. Ворвавшись в квартиру, бросился к зеркалу. Останется
или испарится эта способность - бог с ней! - но сейчас он сотворит самое
важное и страстно желаемое...
Да плевать, если даже может двигать звездами, переставлять галактики,
становиться невидимкой или бессмертным богом носиться над просторами
земель... Он попробует, попытается совершить самое важное дело на всем
белом свете: изменить форму глазного яблока!
Юрий НИКИТИН
ЛЕЗГИНКА НА ПУЛЬТЕ
Это был самый большой в мире радиотелескоп. Размещался он на
искусственном спутнике Земли в идеальных условиях чистого пространства и
был предназначен специально для поисков братье по разуму. А мы - лучшие
ученые Земли. Так, по крайней мере, постоянно аттестовала нас пресса, и я
не вижу причин с ней спорить.
Все пятеро мы прилетели на спутник, едва оттуда ушли последние
бригады монтажников. Старшим у нас был профессор Флемминг, единственный
