пеленгаторы.
Ветер и волны несли его в ночь, ледяной мрак. Вверху страшно
грохотало, в лицо свирепо били брызги.
Вдруг впереди вырос темный скошенный силуэт судна, вверху угадывалась
громада паруса. Мимо стремительно несся легкий корпус каравеллы... Той
самой, из-за которой он и оказался в океане!
Назар не успел что-либо сообразить, крикнуть, как сверху прогремел
гулкий голос. Ему ответил второй, резкий и властный. Кричали на незнакомом
языке, Назар собирался закричать в ответ, но в этот момент его дернуло,
потащило, он ощутил, что тело вдруг потяжелело, и вот уже болтается в
воздухе, свет молний озаряет бешено мчащиеся под ним волны.
У борта его подхватили. Он ударился о что-то твердое, тяжело
перевалился и упал. Спасательный жилет с шумом выпускал воздух, перед
глазами, едва не ободрав лицо, мелькнул мокрый пеньковый канат с крюком на
конце, которым его подцепили за стальные дуги жилета и вытащили.
Назар попытался подняться на ноги, но палуба вдруг встала
вертикально, сверху обрушилась гора ледяной воды, и его потащило по
деревянному настилу палубы. Он тщетно пытался ухватиться за что-нибудь. В
какой-то момент ноги ощутили опору, вода, что влекла Назара, с шумом
устремилась дальше. Он извернулся, схватился за чугунную тумбу, к которой
были принайтованы три толстых, туго натянутых каната, и посерел от ужаса.
Назар был уже у противоположного борта, и рядом через прорубленные в нем
отверстия обратно в море водопадом низвергалась вода.
Палубу под ним бросало то вверх, то вниз, и встать он не мог. Ледяной
ветер не давал поднять головы, и все же Назар кое-как дотянулся до
ближайшего каната и поднялся, уцепившись за него обеими руками.
Он находился у левого борта. Палуба ходила ходуном, голова кружилась,
к горлу подступала тошнота. Особенно мучительно было, когда корабль
проваливался.
Волны глухо били в борта, оснастка трещала, под ногами гуляли потоки
воды. Чуть посветлело; проглянула луна, заливая все мертвенным
фосфорическим сиянием, да и глаза чуть привыкли к темноте, но рассмотреть
что-либо было трудно: мелькали тени, люди бегали, сипло и тяжело дыша,
таскали канаты и железные крюки, убирали часть парусов, а над головой
страшно свистело в реях и недобро скрипели мачты.
Шагах в пяти впереди маячила коренастая фигура человека, который
стоял за штурвалом.. Огромный, широкоплечий, в старинной морской одежде,
он с трудом справлялся со штурвалом, который сопротивлялся, норовя
вырваться из рук.
Назар трясся от холода. Пробовал сдерживаться, но крупная дрожь
сотрясала все тело. Дрожали руки, которые буквально приросли к канату,
стучали зубы.
Канат отпустить он решался, чтобы не унесло волной за борт, и только
тревожно смотрел на бегающих людей, которые, свободно лавируя в паутине
туго натянутых канатов, карабкались по вантам, ползали по реям.
Команда работала, напрягая последние силы. Почти все были в
лохмотьях, с бледными истощенными лицами.
Из тьмы, пронизанной ветром и брызгами, появились двое. Оба были в
старинных потертых камзолах, на локтях зияли дыры. Широкие морские брюки
обветшали до такой степени, что давно потеряли свой первоначальный цвет, а
внизу истрепались до бахромы.
Остановились перед Назаром. Один из них сказал что-то резко и
повелительно. Назар, глядя на него во все глаза, виновато пожал плечами:
не понимаю...
Человек, который стоял перед ним, был очень стар, хотя и сохранил
крепость мускулатуры. Над голым черепом торчал венчик неопрятных седых
волос, лицо казалось худым, жестким, с резкими, словно вырубленными
чертами, а глаза, голубые, как небо, и беспощадные, как блеск обнаженной
сабли, горели неистовым, исступленным огнем.
Второй тоже сказал что-то, вероятно, повторил вопрос на другом языке.
Этот человек был исхудавшим еще в большей мере. Лохмотья изношенной рубахи
держались на веревочках, да и те были в узелках разного цвета и толщины. А
из-под этих лохмотьев торчали, едва не прорывая тонкую бледную кожу,
острые ключицы... На левом боку рубахи зияла дыра, сквозь нее виднелись
ребра. Задав вопрос, он закашлялся, выплюнув сгусток крови и обессилено
схватился за канат.
- Не понимаю, - ответил Назар, ощущая, как бешено стучит сердце. - Не
понимаю! Я русский, меня сбросило с корабля...
Старший, в котором Назар угадывал капитана, снова сказал что-то
жестко и отчетливо, словно ударил железом о железо.
С реи спрыгнул матрос. Это был высокий костлявый человек в
истрепанном камзоле, натянутом на голое, посиневшее от холода тело.
- Шпрехен за дойч? - спросил он.
Назар покачал головой. Увы, немецким он не владел.
- Ду ю спик инглиш?
Это спрашивал тот же матрос. Голос у него был хриплый, простуженный и
к концу фразы слабел, словно матроса покидали силы.
- Ноу, - ответил Назар.
Матрос сделал еще попытку:
- Парле ву франсе?
Получив отрицательный ответ, оглянулся на капитана, развел руками и
скрылся. Подошел еще один, такой же худой, в лохмотьях, задал тот же
вопрос на испанском, итальянском, еще каких-то языках. Капитан уже начал
проявлять нетерпение.
Вдруг в стороне раздался голос:
- По-русски понимаешь?
Назар встрепенулся. В двух шагах от него с усилием тянул канат
бородатый человек. На нем была заплатанная рубаха. Без ворота, без
пуговиц, зато на голой груди мотался на тонкой цепочке нательный крестик.
- Понимаю, - торопливо крикнул Назар. - Я русский! Меня сбросило за
борт... А кто вы?
- Люди, как видишь, - ответил с натугой бородач и замолчал, изо всех
сил подтягивая толстый конец. Закрепив его за кольцо, вделанное в палубу,
сказал медленно, глядя наверх на паруса:
- Идем к новым землям. Капитан у нас вон тот... Ван Страатен. Дай
только обогнуть этот анафемский мыс и тогда...
У Назара перехватило дыхание. Значит, он на знаменитом Летучем
Голландце? Да, корабль стар, безнадежно стар. Скрипели и раскачивались под
ударами шторма потемневшие мачты, канаты то провисали, то натягивались так
резко, что каждую минуту могли лопнуть. Деревянная палуба и борта
латаны-перелатаны, в кормовой надстройке зияют дыры...
Ван Страатен скользнул взглядом по спасенному, что-то сказал
помощнику и тяжело пошел к рулевому. Помощник кивнул и быстро побежал
вдоль борта, ловко перебирая руками паутину канатов.
Назар, борясь с подступающей от качки тошнотой, спросил земляка,
который невесть как очутился на призрачном корабле:
- А кто ты? Как попал сюда?
Тот неопределенно пожал плечами. Он не смотрел на Назара: над головой
дрожала и выгибалась дугой рея, туго натянутые канаты звенели. Парус
гудел, оттуда летели брызги и смешивались с клочьями пены и потоками воды,
что гуляла по палубе.
- Попал, как все попали, - ответил наконец земляк. Подпрыгнул,
закрепил конец потуже и объяснил:
- Человек я, а не скотина. Иван Васильевич отменил Юрьев день, да с
нами совет не держал... Подожгли мы с двумя бедовыми смердами усадьбу,
порешили боярина да и подались на вольные земли... По дороге встретились с
конными ратниками. Те двое отбились - порубили пятерых, а мне леший дорогу
перебежал: упала лошадь и придавила. Пока выбрался, тут и скрутили. Да все
одно утек, пробрался в чужие земли.. Да что долго баить! Мытарился, но ни
перед кем спину не гнул. А потом дознался, что сыскали божий свет за
морем-окияном, где нету еще ни бояр, ни царей. Нанялся я плотником,
набрали команду... Эх, нам бы только сей мыс миновать!
Он свирепо выругался, погрозил тучам кулаком. Суставы были красные,
распухшие, все в ссадинах и воспаленных язвах. Когда-то это был красивый
человек, лицо и сейчас оставалось сильным и мужественным, но беззубый рот
западал, а желтую нездоровую кожу исполосовали старческие морщины.
"Вольные земли, - думал Назар. В виски стучала кровь, путала мысли. -
Ну да, тогда еще существовали такие места, куда уходили наиболее
вольнолюбивые люди. Не будь у этого непокоренного человека шанса попасть
на вольные земли Америки, в России вспыхнули бы другие боярские усадьбы,
одним восстанием было бы больше..."
- Вам не обогнуть в бурю мыса Горн! - сказал Назар тяжко. - Сейчас
океаны бороздят лайнеры, и то им тяжело, хоть там и радары, и пеленгаторы,
и атомные турбины... А вы на паруснике!
И тут снова прогремел трубный глас капитана, буквально пригвоздивший
Назара к палубе. Плотник что-то ответил, указывая на спасенного.
Назар закричал, стараясь перекрыть рев бури:
- Возвращайтесь в порт! Слышите?.. Древнее проклятие потеряло силу,
вы уже не обязаны снова и снова пытаться обойти мыс Горн!
- Потеряло силу? - переспросил плотник недоверчиво. - Откель ты
ведаешь?
- Вы ж видите, я разговариваю с вами! А я из мира обычных людей! Вы
соприкоснулись с обычным миром, вы вошли в него. Теперь живите по его
законам!
Корабль бросало немилосердно, у Назара мутилось в голове, но он
продолжал через силу, крепко держась за канат и даже не пытаясь увернуться
от потоков воды:
- Мир прекрасен, поверьте! Вернетесь в порт, будете жить, просто
жить, а не страдать.
Плотник сказал хмуро:
- Каждый глоток воды бережем. Половина команды слегла от голода,
остальные тоже слягут...
- Возвращайтесь! - повторил Назар громко и радостно. Он был счастлив,
что первым принес скитальцам весть об освобождении от страшной клятвы,
из-за которой те скитаются по морю.
Плотник что-то крикнул капитану. Ван Страатен казался Назару похожим
на каменное изваяние, намертво вросшее в деревянную надстройку корабля.
Стоит, разглядывая в подзорную трубу кромешную тьму, и нипочем ему буря,
нипочем лишения...
Ван Страатен ответил резко и категорично. Назар вздрогнул, ощутив по
тону отказ. Плотник несколько мгновений раздумывал, опустив голову, потом
сказал:
- Верно сказал... Что значит грамоте обучен...
- Что? Что он сказал?
Цепляясь за выступы, канаты и скобы, Назар пробрался к человеку за
штурвалом, возле которого стоял неподвижный капитан и все так же неотрывно
смотрел в подзорную трубу.
Плотник тоже подошел к ним.
- Почему не хотите вернуться? - спросил Назар.
Плотник перевел. Ван Страатен смотрел в темень, которую лишь изредка
разрывали молнии, освещая бешено мчащиеся облака.
- Я дал слово, - ответил он надменно, - и я его сдержу.
- Но проклятье потеряло силу! - закричал Назар. - Оно над вами не
властно!
- Какое еще проклятье? - сказал Ван Страатен зло. - Мы сами поклялись
обойти этот проклятый мыс!
- Но вы уже не бессмертные странники, - заорал Назар. - Вы - люди!
Простые смертные люди! Теперь вам осталось жить недолго, как и всем нам.
Корабль вот-вот рассыплется, люди болеют. Вы никогда не одолеете в этом
корабле мыса Горн!
- Мы никогда не повернем вспять, - ответил Ван Страатен сухо и
неприязненно.
Он так и не отнял подзорную трубу от глаз. Что он мог увидеть там,
где пасовали радары?
Назар чувствовал отчаяние и злость. Что сказать еще, как убедить?
Идиотское рыцарство, ложное понятие чести погубит корабль и команду.
Измученные, голодающие, закостенелые в предрассудках - что они знают о
новом сверкающем мире?
- Вы погибнете! - крикнул снова.
- Но имена останутся жить.
А плотник, смягчая резкость капитана, попытался растолковать:
- Разумеешь, и так слишком много таких, которые рады отречься от
слова правды, дай только повод... Нам надо идти в шторм. Если не повернем,
то может быть и там, на суше, хоть кто-то не свернет, не отступит...
