познавать и познавать. Мы стоим на самом берегу океана. Мы не знаем ни
глубин, ни где другой берег.
Я пытался совладать с сумятицей в мыслях:
- Но... зачем?
Жолудев помолчал, словно затруднился с ответом, ответил с некоторой
натугой:
- Дело в том, что в лучшем случае каждый из нас только...
полчеловека, да где там полчеловека! Дай бог, чтобы хоть на осьмушку был
человеком! Увы, каждый из нас столько давил в себе хорошего... Погодите с
возражениями! Я тоже, как и вы, уверен, что я отсекал в себе отжившее,
глупое, неверное. Да только я знаю теперь, что эта уверенность ошибочна.
Мы всегда себя оправдываем. Всегда. Так уж устроена наша психика. Нужна
совсем уж большая катастрофа, чтобы мы признались в ошибке. Не в ошибочно
выбранном пути, а только в ошибке. Не в стратегии, в тактике. Разве не
так?
- Ну, - сказал я с неохотой, - есть разница, признать, что свалял
дурака, или признать себя дураком...
Когда он ушел, я, не в силах лежать, поднялся и заходил взад-вперед
по комнате, но быстро устал, снова лег и вперил глаза в потолок. Там было
пусто, в отличие от сумятицы в моей голове, снова вскакивал и метался,
натыкаясь на стены. Я уже понял, поверил Жолудеву, даже восхитился
чистотой и оригинальностью эксперимента. Вот только мотивы еще до конца не
укладывались в сознании, в душе...
И вдруг как ослепительная молния сверкнула в сознании. Я остановился
оглушенный, потрясенный. Так вот на что страстно надеется Жолудев!
Безумная идея, настолько безумная, что даже вслух ее не в состоянии
назвать, настолько нелепая, настолько дикая, противоестественная...
Я лег, расслабился, вогнал себя в состояние расслабления. В ванной
было бы легче, но теперь я знал, кто эти сильные и тупые личности, слепо
уверенные каждый в своей правоте и непогрешимости.
- Ребята, - сказал я охрипшим голосом, - да что же с нами... Если мы
понимаем... не один же я понял, посмотрите через меня и вы...
Я понимал, что это критический миг, ибо что понятно сорокалетнему,
того не понять школьнику младших классов, что с трудом понимает алармист
или технолюб, то с отвращением отвергает спортсмен, одинаково глухой как к
призывам одного, так и к стремлениям другого. А йог не только не способен
понять - извилин недостает, но и не захочет даже слушать.
Несколько минут тянулось томительное ожидание, заполненное отчаянной
надеждой и тревогой, трусливым опасением потерять свое крохотное "я".
Каждый из нас знал, что только он прав, а все остальные - дураки и полные
дебилы, даже если эти остальные - он сам на другой ступеньке. Неважно, на
более ранней или более поздней. Все равно идиоты, потому что прав может
быть только он, только я.
- Взгляните через меня, - повторил я настойчиво. - Не отвергайте
заранее... Только взгляните моими глазами... А потом решите! Каждый волен
остаться в своей скорлупе... Простите, в своем мире, единственно
правильном... Прошу вас, только взгляните...
И потом вдруг в мозг хлынул мощный поток чувств, мыслей. Первое
ощущение было стыд... Мне было стыдно, что я высокомерно презирал
алармиста, культуриста, мистика, технофила... Стыдно, что презирал других,
только потому, что они не такие как я, стыдно за других людей, которые
поступают точно так, как я еще несколько минут назад...
За час до утреннего обхода мы закончили слияние. Я поднялся, все еще
пошатываясь от хлынувших в мозг образов, цветных пятен. Перед глазами
двигались отдельные предметы, стены то отодвигались, то придвигались
вплотную, В висках покалывало, и тогда стена изгибалась, а когда я
задерживал дыхание - приближалась вплотную, и я трогал ее пальцами. Стоило
мне напрячься, и мне казалось, что я вижу сквозь стену. Или видел в самом
деле?
Потрясенно огляделся по сторонам. Я живу в этом крохотном мирке,
самом бедном из беднейших? А беден и ничтожен он только потому, что... Но
я же знаю, в самом деле теперь знаю, что в этом мире нужно делать в первую
очередь. Знаю даже то, что я в этом мире первый полноценный человек.
Единственный во всем мире!
Когда я поднес ладонь к замку, там щелкнуло. Собачка отодвинулась,
дверь распахнулась сама. Я вышел, дверь с легким стуком захлопнулась, а
три щелчка сообщили, что замок добросовестно вернул засов на место.
По коридору медленно шел Жолудев. Лицо его было бледно, под глазами
чернели мешки. Он тяжело дышал, хватался за стену.
Я прошел в двух шагах незамеченным, потому что хотелось
сосредоточиться на своих мыслях. Но одновременно я развернул его в
четвертом измерении и вынул пулю. Я шел дальше и, не оборачиваясь, видел,
как походка Жолудева постепенно стала увереннее, а по ступенькам он почти
взбежал.
Юрий НИКИТИН
ГРОЗНАЯ ПЛАНЕТА
Я
с ношей моей
иду,
спотыкаюсь,
ползу
дальше
на север...
Владимир Маяковский
Огромный серый спрут отчаянно пытался выбраться из-под железной
платформы. Пара тонких щупалец очень медленно, словно в замедленной
съемке, выползла из-под металла, неуверенно покачалась в воздухе, потом
ухватилась за край покореженной решетки и попыталась поднять ее.
Получилось еще хуже. Тяжелое сооружение повалилось на одну сторону и
сплющило щупальца друг о друга.
Острые колючки впивались в лицо все сильнее. Женька сцепил зубы и
чуть приподнял голову. И сразу что-то взорвалось в затылке, в пересохший
рот хлынула соленая жидкость, в глазах потемнело.
В двух шагах колыхалась, стоя на кончике хвоста, толстая зеленая
змея. Капюшон у нее раздулся, скользкая холодная кожа равнодушно
поблескивала под лучами огромного красного солнца. Женька застонал и
опустил голову на окровавленные колючки. С разбитой головой и сломанной
рукой трудно отбиться даже от воробья.
Но змея почему-то не нападала. Женька с трудом разлепил опухшие веки,
осторожно поискал глазами покачивающийся силуэт. Змея раскачивалась на
прежнем месте, мокрые чешуйки все так же отражали красный свет заходящего
сверхгиганта. Глаз у нее не оказалось. Устрашающая пасть тоже
отсутствовала. И вообще это была не змея, а чешуйчатый стебель с
безобидной метелкой.
Это поразило настолько, что он снова приподнял голову и посмотрел на
изнемогающего спрута-гиганта. В глазах стоял красный туман, вспыхивали
бенгальские искры, но увиденного оказалось достаточно, чтобы растянуть
окровавленные губы в невеселой гримасе-улыбке.
Дерево боролось отчаянно. По серым ветвям ползли утолщения, похожие
на бицепсы, из жирной почвы выползали белесые корни и тоже принимали на
себя тяжесть, но все было напрасно. Тяжелый геликоптер всей тяжестью
плющил, ломал, коверкал, давил, крушил тонкие ветви...
Женька задержал дыхание и, опираясь на здоровую руку, сел. Местность
несколько раз качнулась, потом головокружение стихло, остался только
навязчивый звон в ушах. Он сидел на сырой, словно после обильного дождя,
почве.
За изнемогающим в схватке деревом возвышалась массивная скала,
изрезанная сверху донизу глубокими трещинами. Вершину покрывали красные и
желтые лишаи, в темных расселинах светился нездоровым фосфорическим
блеском зеленый мох. Где-то у подножия журчал ручей, но за разбитым
геликоптером воды не видно, только тянет свежей струей прохладного
воздуха.
Вдруг что-то острое кольнуло в запястье. Он отдернул руку, затряс с
отвращением. Большая сизая сороконожка вцепилась в кисть и быстро, с
остервенением рвала кожу кривыми зазубренными челюстями. Из ранки
выступила кровь, побежала по бледной коже, смывая мокрое суставчатое тело.
Он поспешно стряхнул отвратительную тварь, отшвырнул слабой рукой.
Запястье ныло, под онемевшей кожей быстро вздувался бугорок. Попадись этим
крошечным хищникам!
Земля под ним была багровой и липкой. Она чуть дымилась, в перегретом
влажном воздухе чувствовался сладковатый привкус. Правый рукав пропитался
теплой кровью и потяжелел. Но даже в этом состоянии он мог бы довести
геликоптер до корабля. Исправный геликоптер. А до восхода белого карлика
осталось всего два часа. И только толстые стены звездолета могут укрыть от
смертоносного жесткого излучения.
Он собрался с силами, подобрал ноги и медленно, как на гидравлических
поршнях, поднял тяжелое тело. В глазах снова замелькали огоньки, но теперь
он был настороже и пересилил слабость.
Так вот, Макивчук и неустрашимый Ян. Хоть в одном, но опередил вас.
Первая могила! Правда, безымянная. Легче найти иголку в стоге сена, чем
его кости в дремучих лесах этой грозной планеты.
Женька тяжело сделал первый шаг к геликоптеру, изо всех сил стараясь
не упасть по дороге. Ветви лопались одна за другой, слышался слабый хруст
и шлепанье густых капель. Геликоптер оседал все ниже.
Женька подошел вплотную, с трудом согнулся, подставил здоровое плечо
под блестящее днище. Холодный металл ожег тело приятной болью. Рядом
хрустели ветви, на сапоги брызгал теплый липкий сок. С каждым мгновением
тяжесть прижимала, ломала спину. Он стиснул челюсти, напрягся, изо всех
сил, как домкрат, поднимал на спине неимоверную тяжесть, а рядом шелестели
освобожденные ветви.
Вдруг рот наполнился горячей кровью. Женька механически выплюнул
соленую струйку и тут же из последних сил рванул платформу вверх и в
сторону. В глазах потемнело, поплыли красные круги. Он потерял равновесие
и упал вслед за скользнувшей тяжестью в грохочущую темноту. И падал очень
долго.
Едва открыв глаза, он сразу посмотрел на огромное, в половину неба,
красное солнце. Оно висело над самым горизонтом. Значит, в беспамятстве
пролежал минут десять-пятнадцать. Не так уж и много, если принять во
внимание состояние после катастрофы.
В трех шагах среди толстых листьев лежал тяжелый автомат. Он
машинально нагнулся, подцепил здоровой рукой потертый ремень и обогнул
дерево, волоча по мокрым растениям отполированное ложе.
Скала, исполосованная расщелинами, грозно нависала над робкой
струйкой воды, что нерешительно пробиралась между коричневых валунов.
Очевидно, уровень наносов в старом русле достиг критической точки, русло
засорилось и вода только что начала искать новый, более удобный путь.
Женька проследил взглядом за водой-разведчиком и сразу увидел
неладное. Чуть дальше, у основания скалы, возвышался белый, как сахарная
голова, огромный купол. Шелестящая масса отвратительных насекомых сновала
тут же, многие тащили еще живых насекомых. Одна, особенно крупная тварь,
похожая на двухдюймовую сколопендру, волокла к своему муравейнику серую
мышь с бессильно обвисшими лапками.
Первая струйка воды подобралась к куполу, попыталась обогнуть, но
быстро нащупала ходы, ведущие вниз, и радостно устремилась в подземные
галереи, склады, камеры личинок и куколок...
Сороконожки как по команде бросили добычу, ринулись к воде, хватая
крепкими челюстями щепочки, сухие травинки, комочки земли. Некоторые сами
прыгали в холодный поток, но тот становился все мощнее и увереннее. Их
