лавки.
- Добротно живешь, - заметил я, опускаясь на лавку. - Боги любят
тебя.
Тверд ухмыльнулся:
- Бог-то бог, но сам не будь плох.
- Как это?
- Слабым да неумелым, - объяснил он, - никакие боги помогать не
станут. Такие люди - оскорбление для богов.
Он открыл одну из заслонок, и комната сразу наполнилась запахом
горячей гречневой каши. Умело вытащив ухватом темный горшок, Тверд бухнул
его на середину стола... Пока он, отвернувшись к посуднику, гремел
ложками, я рассматривал чугунок, так в моем детстве называла бабушка
горшок из чугуна. Грубо отлитый, но все-таки уже металл...
Я быстро обежал взглядом всю комнату. Все, кроме печи, деревянное.
Пожелтевшие от времени, прочти янтарные стены, белые лавки и пол - драят к
каждому празднику. У дверей от печи до стены идут деревянные полати.
Затейливой резьбой покрыт мощный воронец: самый мощный брус, на нем
держится полатный настил. Все, как и должно быть у древних славян, но мои
настороженные чувства улавливали что-то и очень современное. Гордый взгляд
Тверда, раскованность речи, абсолютная безбоязненность чужаков, а ведь
рядом должны быть печенеги, половцы, хазары...
Тверд сам положил мне каши в миску, и я вздохнул с облегчением. Из
одной посуды было бы естественно, но для человека моего мира чересчур уж
противоестественно...
Тверд себе положил едва ли больше двух ложек. Объяснил:
- Ел недавно. А охотки еще не нагулял.
- Спасибо, - поблагодарил я. - Вкусно. Жена готовила?
- Большуха, - объяснил он. Не уверенный, что пойму, добавил: -
Старшая из дочерей. У меня три девки, а сына боги не дают.
- Боги сыновей посылают тем, кто в них нуждается, - утешил я. - Глядя
на тебя, кто скажет, что в этом дому трудно без мужчины?
Он некоторое время смотрел молча, потом хмыкнул:
- Ишь... А ведь верно. Вон у Хвоста пятеро, все парнишки. Сам же
плюгавенький, разиня, страхополох...
- Вот боги и посылают туда мальчиков, - объяснил я, заботясь больше о
расположении могучего мужика, который все больше нравился, чем о точности
генной теории. - Должны же они как-то возмещать ущерб?
- Спасибо на добром слове.
- Не за что.
Доедали кашу в молчании. Временами мне казалось, что я вовсе не
переносился в параллельный мир, да еще так далеко во времени. Не вернулся
ли в родную деревню, где сижу с двоюродным дядей, братом. Отдыхаю, вытянув
натруженные ноги?
Стараясь удержаться в реальности, я снова пошарил взглядом по
комнате. Холодок прополз по спине, на руках приподнялись волоски. Нет, я в
далеком-далеком прошлом..
И тут глаза зацепились за острогу, что стояла за дверью. Обыкновенная
острога, такой били крупную рыбу еще в каменном веке. Но здесь наконечник
блестит металлом, главное же, тупой конец заправлен в плотный резиновый
тяж с веревку толщиной. И еще странная труба с рукоятью, очень похожей на
рукоять пистолета. Но откуда у древних славян мощные гарпунные ружья?
Проснулся я в скрюченной позе. Все тело болело. Спать на деревянной
лавке сродни пытке, а лезть на печь я отказался: гость не должен садиться
хозяину на голову, иначе обычай гостеприимства долго не продержится.
Правда, теперь жалел, что не уступил Тверду. Хозяин подстать своему имени
- весь как из старого отполированного дерева, если не камня. Крупный
мужик, ни капли жира. Когда он раздевался на ночь, я завистливо вздохнул и
украдкой потрогал жирную складку на своем животе.
Под окном кричали петухи. Значит, охота охотой, а домашняя живность
все же имеется?
В доме было пусто. Я вышел во двор умыться. Солнце стояло над лесом.
В деревне безлюдно, только детвора с воплями носится туда-сюда. Мальчишки
постарше сидели над водой с удочками, от леса прошли две женщины с
огромными охапками хвороста за спинами.
Тверд вернулся, принеся на плечах дикую козу с двумя стрелами в боку.
Пока он разделывал добычу, я развел во дворе костер и настрогал из палочек
шампуры.
- Ты чужеземец из неведомых мне племен, - сказал Тверд раздумчиво, -
но ты не враг. Я бывал в разных походах, врагов чую... Но хоть из
неизвестных мне племен, но нашего роду, чую тоже... Эх, сюда бы волхва!
Тот бы враз разобрался!
- Волхв нужнее всего, - подтвердил я. - Дело в том, что я сам волхв в
некотором роде. Правда, у нас это называется иначе, но у себя мы делаем то
же самое, что у вас делают волхвы.
- Жрец? - спросил Тверд с интересом. - Брамин?
- У нас эти люди называются общим словом: ученые, - сказал я
осторожно.
- Гм... Ладно, как бы ни называлось, но тебе надо добраться до князя
или хотя бы до княжеского тиуна. Он два раза в год объезжает эти края,
собирает полюдье.
- Мне надо раньше! - воскликнул я в испуге.
Тверд некоторое время размышлял.
- Добро, - сказал он. - Я отведу тебя к тиуну. Закисаю я в этой
деревне! Ничего здесь не случается. А так хоть городище увижу.
После завтрака Тверд снова набросил на плечи волчью шкуру. В этом был
свой шик, спесь особого рода. Его руки были свободными, но спину укрывал
маленький щит, из-за плеча высовывались короткий лук и колчан со стрелами.
На широком поясе висел меч-акинак.
Не задерживаясь, мы тронулись в путь. Тверд выглядел красивым и
мужественным, шагал легко, зорко посматривал по сторонам. Я еле поспевал,
хотя на мне ничего, кроме комбинезона и кроссовок. Но я не воин, выросший
в походах, я волхв другого племени, где другие нравы, другие обычаи, и где
вовсе нет лесов.
Мы были довольно далеко от села, когда раздался лихой свист. Тверд
тут же бросился к толстенному дереву, мгновенно оказался спиной к стволу,
прикрыв живот щитом и выставив перед собой острие меча.
Из чащи вынырнули двое угрюмых молодцов. Я растерянно оглянулся, но и
там, отрезая путь к отступлению, встало двое мужиков, держа в руках боевые
топоры, с оттянутыми в стороны лезвиями.
- Кидай оружие, - скомандовал первый, самый здоровенный из четверки.
- Я Громобой, понятно?
Тверд метнул взгляд на меня, но меч не выпустил, только еще сильнее
согнулся, укрываясь щитом.
- Юрай, - сказал он коротко, - это людоловы. Иди в полон, тогда
уцелеешь. Продадут в рабство, а там все в руках богов. Могут и не принести
в жертву.
- А ты? - спросил я.
- Не для того я уцелел под Царьградом, Карфагеном, при Гавгамелах,
чтобы меня вязала эта мразь!
Громобой, выслушав наши переговоры, засмеялся, указал на нас тем
двум, что стояли сзади... Разбойники, откровенно посмеиваясь, пошли
вперед. Я был безоружен, растерян, и они, сунув мечи в ножны, достали
веревки.
Я стоял, ожидая, когда их руки ко мне прикоснутся. Только за мою
короткую жизнь способы нападения и защиты совершенствовались много раз.
Сперва от пленного требовали поднять руки, этого было достаточно. Потом на
горьком опыте научились поворачивать их спиной, через десяток лет пришла
новая команда: "Руки на голову!", а еще через некоторое время стали в той
же позе сажать на корточки.. Но и тогда оставался шанс извернуться и
напасть на охранника...
Я считал всегда, что мои самые отвратительные годы прошли в армии. Я
ненавидел муштру, изматывающие тренировки, всякий раз боялся прыгать с
парашютом в ночь... Прошло полста лет после войны, все говорят о мире, мне
никогда не приходилось никого бить в лицо, я всю жизнь буду
физиком-теоретиком...
Я истошно завизжал, прием первый - ошеломление, мои руки ударили как
бы помимо моей воли. Оба упали как подрубленные, а я, выхватив у первого
меч, с силой ударил его плашмя по голове. На втором разбойнике меч
соскользнул с кудрявой головы и вонзился в плечо. Мое сердце болезненно
сжалось, я выпустил рукоять и поспешно отошел в сторону.
Тверд только-только сам сделал первый шаг навстречу Громобою. Второй
разбойник широко раскрыл рот, видя своих товарищей неподвижными на траве.
Потом он с воплем, не слушая вожака, бросился на меня, поднимая меч.
Фехтовать я не умел. Мне показывали в армии только основные приемы с
винтовкой, саперной лопатой, так что меч мне помог бы мало. Я шагнул
вперед, пропустил удар мечом справа, мои руки сами схватили противника,
тело само изогнулось, и этот здоровый парень упал на траву с неестественно
вывернутой шеей.
Я подобрал меч, тяжело побрел через поляну к сражающимся Тверду и
Громобою. Мое сердце бешено колотилось, я дышал надсадно. Я не дрался даже
в детстве, физических нагрузок избегал, и сейчас сердце выпрыгивало из
груди.
Тверд и Громобой едва успели обменяться двумя ударами. Оба двигались
невыносимо медленно, замысел каждого был виден за версту. Оба дрались так,
как дерутся актеры в кино, один спортсмен-фехтовальщик мог бы драться
против сотни таких бойцов.
Тверд бросил мне весело:
- Ты великий боец, Юрай!.. Сейчас сомну эту гадину к праотцам, вымоем
руки...
За время его речи Громобой мог бы срубить его десять раз, но только
сопел и бросал угрюмые взгляды на меня. Вид у него был обреченный, но он
держался так, как должен держаться мужчина этого мира.
- Прекращайте, - сказал я с отвращением. - Прекращайте эту
нелепость...
- Сейчас, - ответил Тверд.
Он ринулся вперед, как бык. Страшно загремело железо. С минуту они
стояли, упершись щитами, старались столкнуть противника с места, потом
разом отступили, и снова застучали мечи. Оба крякали при каждом ударе,
широко размахивались, двигались тяжело, основательно.
Я старался не оглядываться на троих. Я никого не убил, они только
притворялись мертвыми, но я все равно твердил себе, что там лежат куклы,
макеты. Пусть инструктора сто раз вколачивали в мою голову, что убивать и
совершать убийства - это не одно и то же, но родители с детства учили, что
зверя из себя нельзя выпускать даже для самозащиты, что лучше быть
жертвой, чем палачом, что зверя нужно загонять вглубь, пока через уйму лет
и поколений не истончится совсем, не растворится без остатка...
- Бросайте оружие, - обратился я к Громобою. - С двумя вам не
справиться.
Внезапно он ринулся с поднятым мечом на меня. Я едва успел отскочить
в сторону. Громобой запнулся, рухнул лицом в траву. Тут же он с
проклятиями вскочил, глаза его были налиты кровью, он сделал быстрый шаг
ко мне... и осел на колени. В левом плече торчала стрела. Она ушла
глубоко, и даже я понял, что сердце она нашла...
Тверд опустил лук, сказал мрачно:
- Погань. Чем живут, изгои, а? Своих же продают в рабство... Этот
Громобой был когда-то в нашей деревне крепким охотником.
Громобой грузно сидел в траве, неумело зажимая ладонью рану. Кровь
струилась между пальцами. Рубашка на груди покраснела и обвисла.
Тверд сказал:
- Прикончи его.
- Ты что? - ответил я. - Оставь. Пойдем отсюда.
- Это же людоловы, - удивился Тверд. - Нет хуже пакости!
- Эти свое уже получили. Пойдем отсюда!
Тверд покачал головой, но пошел за мной. На развилке я остановился,
Тверд пошел вперед, зная или угадывая направление. Так мы прошли с
полкилометра, как вдруг Тверд хлопнул себя по лбу:
- А мечи забыли! Упырь меня возьми, тебе не помешает в дороге... Жди
меня здесь!
Он пропал за деревьями. Двигался он по-охотничьи бесшумно, я не смог
бы успеть за ним, если бы даже хотел. Похоже, что не только меч заставил
его вернуться, но и карманы побежденных разбойников.
Вернулся он довольно скоро. В руке держал меч, в котором я узнал
оружие Громобоя. Хороший клинок, удобная рукоять. Драгоценные камни на
эфесе. Видимо, драгоценные - у меня их в жизни не было, а витрины
