личинками, выпотом, другими странными запахами, каких не
услышишь от прокаленных солнцем солдат и фуражиров.
Ногтев, завидев его выползающим на поверхность в который
раз, нетерпеливо крикнул:
-- Не налюбуетесь? Мазохин клянется, через час можем
стартовать. У нас все в порядке?
Он покосился на поверхность пня. Ксерксы носились как
угорелые, забирались в щели, ныряли в туннели, выскакивали с
угрожающе распахнутыми жвалами. Из гондолы было видно, что и
далеко внизу на земле тоже бегали, сталкивались, щелкали
жвалами, многие забирались даже на стебли.
Мимо гондолы пробирался в тень голый нежный червяк, на
него наткнулся бегущий ксеркс, не вцепился, а перескочил и
помчался дальше, а червяк неторопливо потащился дальше, ничуть
не струсив, будто знал, что ксерксам не до него.
Ногтев в растерянности повертелся по сторонам, обернулся к
мирмекологу. Журавлев и червяк знали нечто, а он, начальник
экспедиции, не знал, не понимал, хотя происходило необычное.
-- Могут помешать? -- спросил он подозрительно.
-- Не успеваем... -- крикнул Кирилл. -- Уже не успеваем!
Рядом с его ногами хрустнуло, наверх выдвинулся огромный
ком, размером с люк ракетной шахты, с шелестом развалился на
слипшиеся опилки, камешки. Следом выскочил огромный ксеркс,
разъяренно понесся по ровному, за ним выбежал второй, третий...
Открылась нора чуть дальше, потом еще, еще... Норы
появлялись там, где никогда их вроде бы не было. Ксерксы
выскакивали, метались из стороны в сторону, сталкивались с
другими, что выбегали из соседних и дальних нор. Черно-красных
тел стало так много, что уже слились в черно-красное море,
бурлящее, клокочущее, наполненное шумом трущихся панцирей,
запахом муравьиной кислоты.
Когда огромная площадь была заполнены возбужденными
муравьями, а остальные бегали по отвесным стенам и носились
вокруг пня, из нор начали осторожно выдвигаться странные
существа, мало похожие на муравьев. Чуть крупнее ксеркса, но с
крохотными головками и огромнейшими глазами, с упрощенными
сяжками и... блестящими крыльями!
-- Самцы, -- пояснил Кирилл буднично. Он вскарабкался по
стенке гондолы к Ногтеву. -- Сейчас пойдут самки, это намного
зрелищнее.
Самцы еще продолжали лезть из нор, когда среди ксерксов
появилась первая молодая самка. Голова ее была с половину
туловища самца, а когда вылезла из норы целиком, Ногтев ахнул.
Линкор с громадными блестящими крыльями! Мощная литая
голова, крупнее чем у любого солдата, огромные глаза, длинные
лапы. Его грудь была широка, в валиках мускулов, а неимоверно
раздутое брюхо напоминало удлиненную цистерну молоковоза.
Вокруг самки суетились рабочие. Ее теребили, пытались
тащить, ощупывали. Она вырвалась, с неожиданной резвостью
пробежалась, стуча когтями. Крылья вдруг вздыбились,
завибрировали. Огромное тело напряглось, она сорвалась с места
так стремительно, словно ее выстрелили.
Уловив сигнал, за нею взвились самцы. Ногтев покачал
головой: летуны неважные, поднимаются без всяких маневров по
косой дуге...
Теперь огромное плато кишело самками. Громадные, блестя
панцирями, с неистертыми волосками на груди и лапах, они
выбегали изо всех нор, выстреливались в воздух. Среди их
громадных роскошных тел рабочие муравьи терялись, как теряются
легковые автомобильчики среди тяжелых автокранов.
Воздух над пнем засверкал перламутровыми крыльями,
наполнился острым запахом. Со всех сторон его прочерчивали
черно-красные тела.
Вдруг небо прочертила огромная быстрая тень. Докатилась
воздушная волна. Кирилл качнулся, а неподвижному Ногтеву указал
вниз, за пределы пня. Ногтев перебежал на ту сторону, высунулся
через борт.
Вдоль пня молниеносно шныряли черные как смола хищные
бегунки. Ксерксы свирепо бросались на врагов, если удавалось
схватить -- рвали на части.
На стеблях вокруг пня появились пауки, богомолы, хищные
жуки. Чужие муравьи держались за пределами утоптанной ксерксами
площади, опоясывающей пень. Там и сейчас носились разъяренные
ксерксы, но вот первая из уцелевших в воздухе самок упала на
землю, суетливо побежала, ведомая инстинктом спрятаться после
свадебного лета, зарыться, откладывать яйца, создавать новую
семью... Бегунки ударили с двух сторон, жадно вцепились,
застонали от наслаждения, вонзая жвалы в нежнейшее молодое
тело, такое крупное и полное сладкого жира!
Редкие самки шлепались обратно на пень, но запах старой
королевы гнал прочь, и молодухи убегали, пытаясь проскользнуть
через кордоны чужих муравьев, пауков, жуков, всего хищного,
ненасытного, что в этот счастливый и трагический день
стягивалось к муравейнику со всего света.
Из черных нор непрерывным потоком извергались уже целые
живые гейзеры. Молодые самцы и самки взлетали так часто, что
над каждой шахтой стоял столб из черно-красных тел и слюдяного
блеска. Вершину этого столба, выходящего за предохранительную
сеть, рассеивала, судя по воздушным волнам, целая стая птиц,
набивших до отказа зобы телами юных принцесс. Отяжелев, птицы
рассядутся по всей сети, глядя на воздушную оргию осоловевшими
глазами, не в силах ни летать, ни дальше набивать переполненные
чрева.
Пауки, раскинувшие сети вокруг муравейника, не успевали к
каждой запутавшейся самке, богомолы спешно выпивали только
брюшки, жуки сгрызали одни яйцеклады, жадно хватали следующих,
следующих!
По прикидке ошалевшего Ногтева, взлетело уже пять-шесть
десятков сумеет зарыться в землю...
Кирилл смолчал, научившись щадить друзей, что в подземных
норах большинство самок погибнет от мороза, голода, захлебнется
весной, когда растает снег!
-- Единицы уцелеют, -- прошептал Ногтев горько. -- Но
все-таки уцелеют...
-- А больше и не надо, -- откликнулся Кирилл торопливо,
стараясь держать голос на оптимистической нотке. -- Иначе весь
мир был бы заполнен ксерксами!
-- Понятно... Но все-таки жаль. Сколько гибнет! Это же
молодежь, впервые в жизни выходят на свет... И почти все
гибнут. Дети гибнут.
-- Аверьян Аверьянович, не превращайтесь в одного из
ксерксов, как уже почти превратились Фетисова и Немировский.
Ласточки, которые сейчас жрут ксерксов, тоже наши. И пауки, и
богомолы.
Ногтев, не отвечая, плотно вжался в щель между двумя
гарпунными пушками. Вокруг мелькали черно-красные гиганты,
слышался хруст панцирей, сухой треск прямых крыльев, запах
стоял мощный, едкий. Гондола скрылась под массой карабкающихся
крылатых. Они взбегали по канатам, срывались, шлепались в
кишащую массу, но уже другие карабкались на раскачивающийся
воздушный мешок, толпились на макушке, взлетали, многие падали,
не успев растопырить крылья.
На пне мелькали только стремительные ксерксы. Люди,
ведомые Дмитрием и Сашей, давно ретировались в пещеры, а Ногтев
и Кирилл оказались отрезанными в гондоле. Горелка уже погасла,
слабо надутый мешок вяло колыхался в воздухе, медленно
проседая, старея, покрываясь морщинами.
Ногтева несколько раз сбили с ног, но шеф сидел на
четвереньках, крепко уцепившись обеими руками за железные скобы
люка. Ксерксы носились осатанело, в воздухе стоял треск, шорох,
шелест крыльев.
-- Надолго это? -- прокричал он, едва не срывая голос.
Кирилл был в трех шагах, но шум заглушил Ногтева.
-- Надолго это сумасшествие? -- заорал Ногтев, страшно
вздувая жилы на лбу. -- Такую погоду испортили!
-- Они ждали именно такую! -- закричал Кирилл, приблизив
руку к уху Ногтева. -- Тепло, влажно... После дождика легче
копать, им это важно. Молодухам надо срочно рыть норки, пока их
не скушали. И ветра здесь не слышно, для них тоже важно. Летуны
плохие, ветер сразу прервет свадьбу!
-- Сколько доится гулянка?
-- Недели две. А иногда и все лето.
-- Нам столько ждать нельзя! -- прокричал Ногтев.
-- Придется раненько встать! -- выкрикнул Кирилл. -- Они
будут спать...
-- Угомонятся? -- не поверил Ногтев. -- Мне кажется, всем
загулам загул. Как-то я был на свадьбе моего друга Толиба в
Душанбе...
-- Муравьи как и мусульмане вина не пьют, так что ночью им
холодно. Давайте вернемся... Этот день потерян.
-- Не загрызут по дороге?
-- Рискнем. Вообще-то им не до нас, но сейчас они не зря
взвинчены. Идет охота на их детей!
Перебежками, то и дело становясь в чемоданчики, падая и
прижимаясь к дереву, они проскользнули к ближайшей норе. Там их
сбивали с ног, растирали по стенам, топтали, но все-таки
основная масса ксерксов металась наверху. Кое-как добрались до
конференц-зала, куда уже стянулись остальные.
Ночью не стали, при свете пропановых горелок готовили
воздушный шар. Продуманный план полетел вверх тормашками,
теперь надо было успеть перестроиться до первых лучей солнца.
Вкалывали без привычных шуточек, трепа. От пропановых
горелок шло тепло, к ним часто подбегали греться. Время от
времени оттуда доносился испуганный вопль: сверху валилось
огромное мохнатое чудовище вроде птицы Рох, начинало метаться,
хлопая горящими крыльями, разбрасывая людей, аппаратуру...
На беду один из ксерксов, ночных сторожей, увидел добычу,
набросился, на его призыв выбежало еще несколько страдальцев от
бессонницы. Растащив обгорелых мошек, муравьи остались, с
вожделением глядя на хлопающих крыльями вокруг пропановых
горелок ночных бабочек, мошек, комаров. Едва какая разиня
приближалась к огню слишком близко, ксеркс подпрыгивал, лязгал
жвалами, с торжеством тащил в нору.
Ногтев торопил людей, сам таскал за двоих. Бледные
бесцветные лица сотрудников вскоре начали оживляться красками.
В небе зажглись кучевые облака, словно скирды сена, подожженные
стрелами половцев. Солнце не пропановая горелка, не пригасишь
даже на время. Ногтев скомандовал:
-- Пора! Иначе улетим с этими, крылатыми... Кирилл
Владимирович, ничего не забыли?
-- Разве что присесть на дорожку.
-- Присядем мысленно.
Из шахты выбрались усталые Дмитрий и Саша. Они пинками и
уговорами подгоняли сонного Диму, тот останавливался, в
задумчивости водил сяжками, подставлял бок, как гигантский
поросенок, между сяжек сидел нахохлившийся Буся, уже ленивый,
сытый, доверху напиханный клещиками.
Когда почти вся команда забралась в гондолу, из темных
ходов на холодный утренний воздух начали выходить первые
ксерксы-солдаты. Ногтев разъярился: при перекличке снова
исчезли оба испытателя!
Дмитрий и Саша, как оказалось, успели разыскать в
катакомбах деревянной горы интеллектуального муравья Сашку,
разбудили, вывели сонного на поверхность и тоже всеми
дозволенными и недозволенными средствами заставили озадаченного
ксеркса залезть в гондолу. Он упирался, требовал объяснений, но
Саша -- продукт хитроумной цивилизации, была изобретательна и
настойчива, ей помог Дмитрий, и простодушный Сашка, несмотря на
свой хваленый интеллект, не успел опомниться, как очутился в
гондоле, а Дмитрий с торжеством посадил ему на башку Кузю.
Сбитые с толку ксерксы растерянно пошли, шевеля сяжками,
по верхней палубе. Дима наткнулся на Цветкову, и Дмитрий
завистливо присвистнул, когда простоватый ксеркс начал
ощупывать радистку. Дима сильно в чем-то сомневался, что-то
недопонимал, его сяжки застывали, возвращались на
подозрительные или неунифицированные места, старательно
сканировали, трогали, обнюхивали...
-- Дает! -- вздохнул он, толкнул локтем Сашу. -- Как на
таможне... Помнишь, иранцы нас трусили, наркотики искали? Я
