повернулся к экипажу и громыхнул во весь голос:
-- И вообще полеты отменяются до особого распоряжения.
Ввиду... ввиду нецелесообразности.
Забелин, который уже вытаскивал из нижних отсеков два
пакета крыльев, для себя и Чернова, вздохнул, укоризненно
посмотрел на мирмеколога и потащился обратно.
Ногтев еще сердито сопел, когда на мостик прибежал
запыхавшийся Кравченко. Губы его тряслись, он смотрел дико,
постоянно оглядывался через плечо:
-- Аверьян Аверьянович, -- сказал он, деликатно кашлянув,
-- муравьи роют.
Ногтев, еще не остывший от нагоняя Дмитрию, развернулся к
нему, как башня, недовольно рыкнул:
-- Что значит, роют? Как это роют?
-- Жвалами... И лапами тоже. Обычным для них методом, как
говорит Кирилл Владимирович. Передние лапы у них
загребательные, средние -- прогребательные, а пара задних --
выгребательные...
Ногтев побагровел, как индийский петух, раздулся в
размерах.
-- Они что же в гондоле роют?
-- Вот-вот, -- подтвердил Кравченко радостно, довольный,
что Ногтев все наконец понял. -- Видимо, решили рыть туннель.
Уровень влажности не устраивает, как предполагает Кирилл
Владимирович. Или решили, так сказать, просто углубить,
улучшить жилищные и бытовые условия. Нижние стойки перегрызли,
чего никто не ожидал, выдирают пластиковую обшивку... Надо
заметить, прочность стоек и обшивки оказалась ниже расчетной!
Или прочность резцов на жвалах не учли...
Ногтев люто сжал кулаки. Пока он планировал, как улучшить
жилищные условия на долгие месяцы экспедиции -- жить придется в
тесной гондоле -- ксерксы уже начали действовать. Без приказа!
Партизанщина, отсебятина!
-- Остановите их! -- велел он. -- Нет-нет, запрещать не
надо, это ведет к застойным явлениям. Займите чем-нибудь
другим.
-- Например? -- спросил Кравченко осторожно.
-- Ну, чем мы всю жизнь занимаемся? Мероприятиями
какими-нибудь. Пусть один носит балласт из правого угла в
левый, а другой -- из левого в правый. Как любая работа у нас
делается. Главное, чтобы занять активным бодрящим трудом!
Воздушный шар несло на высоте в три-четыре сотни метров.
Внизу проплывали рощи, светлые квадраты полей. Зрение пасовало,
невооруженным глазом с этой высоты люди видели только цветные
пятна с размытыми краями. Но через бинокли и зрительные трубки,
которыми запаслись все, различали в деталях мега-деревья,
зеленые холмы, ручьи, громады человеческих жилищ, широкие
укатанные полосы спрессованной земли, что служили там дорогами
для огромных машин...
Кирилл прожил в Малом Мире год, но только сейчас с
пугающей ясностью понял, что площадь для заселения расширяется
не в сотни тысяч раз, как считал прежде, а как минимум в сотни
миллиардов. В Большом Мире города плоские, пленочные, даже с
самыми что ни есть небоскребами. Здесь можешь поселиться у
подножья дерева, на ветвях, в стволе, корнях. От города, что
находится у корней, до города на вершине дерева -- столько же
верст, сколько от Москвы до Питера!
Воображение отказывалось все это представить... Смутно
вырисовывался школьный глобус, потом сотни, тысяч глобусов,
пока Кирилл не представил себе чашу Центрального стадиона,
заполненную с верхом глобусами, каждый размером с кулак. И все
ждут человека, как Дикий Запад ждал колонистов, как Дальний
Восток русских переселенцев... Не надо космических кораблей,
сотен лет полета, не нужно переделывать природу: бороться с
ней, поворачивать реки вспять...
От подмосковной полянки до лужайки на Украине дальше, чем
от Земли до Марса? Но между планетами тянется мертвая пустота,
а здесь -- благодатнейшая земля. Конечно, не один Журавлев
такой умный, чтобы не подумать о переселении сюда многих людей,
если не всего человечества. Только все молчат, устрашенные
самой мыслью. Одна Фетисова сие проповедует, но с нее взятки
гладки -- ребенок. Даже ее страсть к оружию, к дракам, к
военной форме -- такое детство, что не знаешь: сердиться или
погладить ее по головке и дать конфетку.
Фетисова видит за всем этим только богатейший край,
бескрайние земли. Но его, Журавлева, мучает мысль: на таких
бескрайних землях не расщепится ли сам вид гомо сапиенс? Если
на тесной земле ухитряются сосуществовать государства с разным
общественным строем, всевозможными религиями, традициями,
целями, то какие причудливые формы могут возникнуть на земном
шаре, размером с Солнечную систему?
На Земле, напомнил Кирилл себе хмуро, все-таки существует
контроль со стороны ООН, международных организаций... Хоть
вшивенький, но существует. Диктаторы, маньяки и демагоги во
главе государств стараются не заходить слишком далеко. Лишат
кредитов, объявят эмбарго, бойкот, к тому же жители слушают
чужое радио, общаются с туристами, сравнивают... А что может
возникнуть здесь, если от границ одного образования --
рискованно даже назвать государством -- до границ другого --
миллионы километров?
На смотровой площадке всегда кто-нибудь торчал, глазея на
мир. Забелин, Чернов и Хомяков сперва вкалывали так бешено, как
и на станции, но здесь необходимой для работы аппаратуры не
было, а беспечные испытатели с их панцирными друзьями
действовали разлагающе, к тому же внизу проплывают просто
сказочные виды...
Как-то летели над бескрайним маковым полем. Среди нежной
зелени, скорее салатной, чем зеленой, ярко пламенели гигантские
красные чаши, нацеленные в небо. В центре каждого рефлектора
торчал оранжевый, словно раскаленный, столбик приемника. Вокруг
теснился штакетник тычинок, хорошо различимых в мощный бинокль.
Когда Кирилл впервые навел бинокль, он отшатнулся от
победно красного цвета. Лепестки горели жарким пламенем и,
сконцентрировав жар в чаше, посылали остронаправленным пучком в
небо, то ли в надежде на ответ дальней звезды, то ли посылали
сигнал на "Таргитай", принимая его за летящее блюдце...
Весь мир был в ярко-красных рефлекторах, отовсюду смотрели
чаши на высоких столбах, непропорционально тонких для таких
огромных живых рефлекторов.
Кирилл, как единственный биолог, указывал, объяснял,
называл. Забелин и Чернов, прекрасные металлурги, не узнавали
даже одуванчика, лишь Дмитрий определил десятка три растений,
удивив Кирилла.
Кравченко доложил Ногтеву, что на данной высоте насчитал
двенадцать с половиной тысяч спор грибов на кубический мегаметр
воздуха. Ногтев не знал, какие меры надо предпринять по этому
поводу, поэтому сперва просто усомнился, что медик все их
пересчитал. Обиженный Кравченко повел его смотреть ловушки для
грибных спор, цветочной пыльцы, бактерий, даже хитрых вирусов,
которых изловить труднее всего.
Ночью дежурный беспечно заснул, а так как масса циклона
слегка остыла за ночь, то теплый воздух в мешке поднял шар
настолько высоко, что путешественники едва не замерзли. К
счастью, сработала придуманная Забелиным и Черновым система
срочного обогрева. До утра летели, держась подле пропановой
горелки.
Поверхность земли выглядела чужой, словно облетели ее на
космическом корабле. Даже облака ползли внизу. Странно, в
воздухе во множестве плавали крохотные цветные частички:
круглые, овальные, ребристые, усаженные шипами, иногда едва
заметные, иногда с кулак. Когда же Кирилл направил стекла
бинокля вверх, то и там на пределе видимости двигались
крохотные точки. Еще чуть выше, и световое давление начнет
вышвыривать их за пределы земной атмосферы. Замерзшие споры
начнут долгое путешествие в безднах космоса... В поисках
мертвой, но готовой ожить планеты.
Глава 24
Не стучали по рельсам колеса, не грохотали встречные
электрички, но все равно Кириллу не спалось. Рядом шумно сопел
Дмитрий, на груди его сидел кошмар, похожий на филина, смотрел
на Кирилла подозрительно неотрывно. Кирилл поднялся, обошел
спящего по широкой дуге. Безобидное вроде бы существо, но
как-то не по себе с ним рядом в темноте. Только глаза и зубы
блестят. Нехорошо блестят.
Внизу в нижних этажах загромыхало, шелестело, скрежетало.
Видимо, неутомимые ксерксы все-таки решили вернуться к идее
углубить подвалы. Или рыли туннель от Лондона до Бомбея.
На площадке, которую окрестили капитанским мостиком, рядом
с дежурным Черновым, сонным и раздирающимся в зевоте, стоял
неподвижный как гора Ногтев. Небо уже посветлело, на востоке
горизонт окрасился в розовый цвет, но лицо Ногтева оставалось
зеленоватым, напряженным.
-- И вам не спится? -- буркнул он, завидев Кирилла. --
Вроде даже качки нет, а тревожно... Первая посадка сегодня?
-- Да.
-- Куда сядем?
-- По программе, в любое место. Специально выбирать не
будем. Лишь бы не в огонь или воду. Хотя оба Дмитрия готовы и
туда хоть сейчас.
Ногтев с сомнением посмотрел вниз. Первые лучи солнца уже
коснулись воздушного мешка, но внизу все было залито чернотой.
-- Сесть -- проблема, взлететь еще проблемнее... Подождем,
пусть люди проснутся как следует. И внизу прояснится. А то
посадим так, что Фетисова возликует: новая колония, новое
человечество!
-- У нас рация, -- напомнил Кирилл, скривившись при одной
мысли о радистке. -- Пошлем сигнал бедствия. СОС или "Майский
день", как его еще называют. Нас тут же изымут.
Ногтев засмеялся:
-- Если Фетисова на всякий случай не погладит рацию
ломиком! Для верности.
Около часа опускались всеподжигающие лучи с облачков на
темную землю. Вспыхнули верхушки мегадеревьев, оранжевые искры
медленно сползли вниз, перебросились на пригорки.
"Таргитай" снизился, пошел над зелеными горами
мегадеревьев. Ногтев бросил нервный взгляд на мирмеколога, тот
торопливо кивнул. Пламя горелки, удушенное рычагом, мгновенно
угасло. "Таргитай" пошел вниз по длинной дуге.
Кирилл затаил внимание. Зеленые массивы верхушек деревьев
откачнулись, освобожденные порывом ветра, гондола шла слишком
низко... Днище звучно чиркнуло по широким листьям. Кирилл
увидел торчащий навстречу лист ребром, ярко-зеленый,
наполненный соком, уже облепленный стадами тлей. Он
приготовился к сотрясению, вцепился в скобы покрепче, но
толстое ребро беззвучно смялось, тли сорвались с зеленого поля,
и гондола пошла дальше через шелест и треск. Впереди блеснул
просвет, и "Таргитай" медленно опускался почти вертикально:
мегадеревья экранировали поляну от ветра.
Малые завихрения повлекли "Таргитай" по кругу над поляной.
Ногтев выглядел серым, даже губы стали пепельного цвета. Глаза
были стеклянными.
-- Якоря! -- рявкнул он.
Дмитрий и Саша выстрелили почти одновременно. Гондола
дрогнула от отдачи, но шар понесло дальше, внизу мелькали
огромные отполированные валуны, каждый в десятки раз больше
"Таргитая". Саша быстро перебежала к нитемету, нажала почти не
целясь, на спусковой крючок. Пахнуло озоном, мгновенно
застывающая нить ударила в блестящую каменную стену. Гондолу
тряхнуло, занесло по дуге, затем черный куб нехотя опустился на
землю.
Дмитрий выстрелил еще раз. Острие вогналось в сухой
обломок мегадерева. Из нижних люков выпрыгнули Чернов и
Забелин, умело закрепили гондолу липкими нитями, и тут же их
обоих, всю гондолу, весь мир накрыло ярко-красной, еще теплой
бескрайней тканью.
Около часа прошло в беготне и суматохе, пока собирали
мешок и укрывали в ближайшей расщелине. Ксерксы растерянно
метались, сшибали людей с ног, тоже пытались тащить ткань.
Ногтев лично отгонял обоих, опасаясь за тонкую ткань.
