билось едва-едва.
-- Лекаря! -- велел Владимир яростно.
Вбежали гридни, Владимир передал им Кремня, бросил хрипло:
-- Головами отвечаете! Сделать все, чтобы жил! Волхвов, лекарей,
девок, любые травы... Поплатится мне Блуд! Поплатится.
На тайной сходке у Блуда собрались бояре. Он знал, кого отбирать:
всего семеро, зато каждый держит руку на княжеской повозке. Кто на колесе,
кто на оглобле, а кто и под уздцы способен ухватить в случае нужды. Князь,
как и любой правитель, людьми силен. В этом его сила, но в этом и самое
больное место любого, кто правит.
-- Не знаю,-- говорил Вяз с сомнением.-- Ярополк все же немало пользы
дал... А этот новгородец -- вовсе жидовин! Его мать Малка и родной дядя
Дабран -- иудеи. Оба из Любеча, там их знают. Жидовины там сперва две
улицы заняли, а потом и полгорода заселили, почитай! Это уже мы сами, не в
силах чужие имена произносить, стали звать их Малушей и Добрыней... А
какой он Добрыня, ежели Дабран он, а третья сестра у них -- Дебора!
-- Знамо дело, жидовин,-- согласился охотно Милан, один из казначеев
Ярополка.-- Нешто русич сумеет аки змея подколодная так в князья
новгородские пролезть? Нет, он жидовин, как есть жидовин. Не знал бы даже,
что его мать -- жидовка, по делам бы сразу догадался.
-- У них, у жидов,-- вставил третий боярин,-- дети по матери
считаются. Если бы по отцу, был бы русич, а раз по матери, то иудей.
-- Иудей, как есть иудей,-- поддержал их и четвертый, в его руках был
набор в земское войско,-- воспитывал его кто? Кто не отходил ни на шаг,
наставлял всех ихней премудрости? Дабран, кто же исчо? Которого у нас
кличут Добрыней!
-- А раз иудей,-- припечатал веско пятый, он отвечал за оборону
Жидовских ворот,-- то чего нам, русичам, от него ждать? Только и того, что
старую нашу веру порушит, свою поганскую насаждать будет!
Только Громайло, известный своими стадами и табунами, засомневался:
-- Да вроде бы наш по виду... А что черный, как ворон, так у нас уже
много черных. С той поры как берендеев пустили на земли наши! Те все
черные, как жуки. И веру нашу блюдет.
-- Прикидывается! -- уверенно заявил Вяз.-- Рази ж можно ему в
открытую? Враз сомнем. А он тихой сапой.
-- Как?
-- А хрен его знает, как. Но не может не пакостить! И за мать мстит,
что рабыней была, пока князь наложницей не взял... Да и то: велика ли
радость подстилкой быть? К тому же сразу выгнали, как только пузо зачало
расти.
-- Мстит, это точно. Они народ мстительный.
Блуд сперва ерзал, не успевая вставить слово, да и надо дать
выговориться, выказать уважение. Потом ощутил безнадежность, чересчур
крепко бояре укрепились в своем убеждении, что новгородский князь родом из
жидовского племени. А для них этого хватит, чтобы не пущать его кормиться
на киевский стол.
Потом внезапно пришло озарение. Бояре как раз выдыхались, изничтожив
новгородца под корень, растоптав его и растерев как плевок по земляному
полу. Блуд кашлянул:
-- Во-во, это вы в самую точку! Что значит, светлые головы... Если он
к тому же еще и жидовин, что нам еще?
Бояре ощетинились. Блуд ощутил на себе враждебные взгляды. Вяз сказал
предостерегающе:
-- Заговариваешься, боярин!
-- Давайте говорить как мужи,-- лениво ответил Блуд.-- Для нас что
главное? Чтобы князь восстановил наши боярские вольности. И чтобы блюл
старые обычаи отцов и пращуров. Ярополк уже принял чужую веру из Рима,
насаждает вокруг себя латинян. Уже ты, Вяз, отстранен от поставок в Киев,
это делают два торговца из Рима, уже наших богов мало-помалу теснят с
Подола... А что новгородец? Да жидовины больше нас ненавидят христиан!
Ведь Христос -- это тот иудей, который предал свой народ, своих богов,
внес раскол! Все первые христиане были предатели своего народа, как и его
двенадцать, или сколько их там было, апостолов! Ни один иудей не примет
учение Христа! И другим не даст, если сможет.
Его слушали с открытыми ртами. На лицах было недоверие, но Блуд уже
видел заблестевшие глаза. Его слова пока что лишь расшевелили их заплывшие
жиром мозги, но там уже медленно рождаются новые идеи.
-- А на кого,-- спросил он, возвысив голос,-- новгородцу опираться,
как не на нас? Иудеев не так уж и много на Руси, да и не больно охочи
браться за оружие! Они крови не выносют, даже коров и гусей так бьют,
чтобы крови не видеть. Без нас новгородцу не только власть не взять, а что
важнее -- не удержаться! И более ревностного защитника обычаев русских нам
не найти.
-- Почему? -- спросил тупо Вяз.
-- Да потому что вера славянская добра. Всех приемлет! Приходи к
нашим богам или приходи со своими богами, ставь в русское капище своего
бога рядом с нашими! А вера Христа -- злая, ревнивая. Их бог не терпит
чужих. Только ему кланяйся и никому еще. Пока что иудеи Любеча, как и в
других русских городах, защищены, молись кому хошь, а вера Христа всех
согнет в бараний рог, ткнет рылами к подножью креста. А кто пикнет, тому и
голову с плеч! А иудеям -- в первую очередь!
Он смотрел в потемневшие лица. Задумались. Еще не верят, но старые
головы не решают сразу. Повертят так и эдак, поймут. И отыщут общие
интересы.
Из Киева пришли волхвы, бродили по стану новгородцев. Владимиру
доложили, что старичье склоняет дружинников повязать его,
незаконнорожденного, отдать Ярополку, а тот, законный великий князь Руси,
милостиво простит им вину.
Владимир дергался, волхвы стоят над войнами, им вредить покон не
велит, но что-то делать надо. Не успел продумать до конца, как за пологом
шатра раздались громкие голоса. Владимир узнал и голос Тавра. Потом
воевода распахнул полог, вежливо, но настойчиво впихнул двух волхвов.
Одного Владимир узнал -- Богой, древний старец, он еще князя Олега помнит,
князя Игоря держал на коленях, его бабку Ольгу учил грамоте.
В голове моментально явилась картинка как и о чем говорить, он тут же
встал навстречу, поклонился земным поклоном:
-- Благодарствую богам нашим, Сварогу и Яриле, что позволили мне
подойти к Киеву, святому месту земли дедов наших... и поцеловать руку
славному Богою, ревностному защитнику покона дедов наших и веры русской!
Он почтительно поцеловал сухие пальцы Богоя. Тот крякнул, что-то
проглотил, явно нес в клюве нечто ругательное, а теперь по-старчески не
сразу мог найти другие слова.
Тавр молча сверлил глазами спину волхвов. В его взгляде, брошенном на
него, князя, Владимир уловил одобрение. В шатер вошли Панас, Войдан,
Стойгнев.
-- Ты...-- сказал наконец Богой грозно,-- пошто смуту на Руси сеешь?
Пошто кровь русскую льешь? Тебе надобно склонить выю перед великим князем,
он старший...
Владимир сказал быстро, перебивая волхва, но так, чтобы выглядело как
будто соглашается:
-- Ты прав, ты прав, мудрый защитник и блюститель устоев! Негоже лить
кровь, негоже идти брат на брата... Но, по правде сказать, старший-то из
всех троих братьев я, Владимир! А первую кровь пролил Ярополк, убив своего
родного и по отцу, и по матери брата... Но забудем распри. Что жизни
человечьи, когда дело касается богов? Взгляни, Богой, на мой лагерь! Ты
видел где-нибудь в нем крест чужого бога?
Богой смотрел угрюмо. Второй волхв, намного моложе, пугливо
оглядывался на грозных воевод с одинаково угрюмыми лицами.
-- Я еще не видел весь лагерь,-- сказал Богой наконец.
-- Тебе покажут,-- заверил Владимир.-- И ты увидишь только наших
русских богов! Я не Ярополк, который принял чужую веру, чужих богов, взял
себе в жены греческую монахиню, как будто наши женщины не самые сладкие на
всем белом свете! Хуже того, он наши святыни попрал!
Среди воевод пошел грозный ропот. Вера славян была доброй: ежели
кому-то люб чужой бог, можешь и ему поставить столб, молиться, петь хвалу,
приносить жертву, увивать лентами. Но Ярополк выбрал себе злого бога,
который любит только себя, а остальных богов боится и ненавидит. Принявший
его, должен изгнать других. В самом городе Ярополк еще не теснит русских
богов, не решается, но в своем тереме, как слышно от его челяди, уже
Христос на главном месте, а остальных богов потихоньку выносят, рубят и
жгут в печи на кухне. Даже его своевольная бабка Ольга, тайно принявшая
веру Христа, не решалась на такое надругательство!
-- А ты крепко стоишь за... русскую веру? -- спросил Богой
подозрительно.
Владимир вскинул обе руки кверху:
-- Пусть поразят меня боги громами и молниями... пусть я буду
ввергнут в подземный мир к Ящеру... пусть я покроюсь неизлечимой коростой,
если, взяв Киев, не сожгу в тот же день все христианские святыни и не
поставлю на главной площади большое новое капище! Там я принесу богатую
жертву нашим русским богам!
Богой смотрел исподлобья, но в глазах заблистали жадные огоньки.
Молодой волхв, его подручный, смотрел на Владимира с надеждой.
-- Мы сейчас говорим не о войне,-- сказал Владимир уже мягко.-- Воюют
князья, а вы, волхвы, печетесь о благе народном. Это мы деремся за
сиюминутное, а вы -- говорите с богами! Вы стоите за веру отцов наших, за
нерушимый покон. Так за кого же из нас двоих стоять вам, волхвам?
Богой покачал головой. Голос был упрямым:
-- Мы -- за справедливость. За правду.
-- А правда всегда на стороне простого народа,-- сказал Владимир.--
Это Ярополк, да еще его бояре, приняли чужую веру. А народ русский молится
своим богам. Все кияне чтят Сварога, а не какого-то там Христа или
Бахмета. Кияне -- сила. Пока что помогают Ярополку, он-де законный князь,
а я, мол, насильник... Но законный князь тот, кто не предает землю и народ
русский, а служит им!
Воеводы выражали одобрение уже громкими возгласами. Богой спросил
сумрачно:
-- И что ты хочешь... княже?
-- Вернись в Киев и говори правду! Что Ярополк принял чужую веру, уже
топчет наших богов, продал русскую землю жидам из Хазарии...
-- У жидов другая вера,-- пробормотал Богой.-- Они кланяются Яхве.
-- Вера Христа тоже идет от них! Об этом надо говорить и говорить.
Еще живы те, кто с отцом моим ходил в походы на Семендер, зорил и жег
города, стирал с лица земли саму память о Хазарском каганате. Пусть они
вспомнят и расскажут, что мы, русичи, еще совсем недавно, до походов моего
отца, сами платили дань хазарским жидам! А теперь они накидывают ярмо на
наши шеи! Уже с помощью своей веры, малость измененной для нас, как для
рабов!
Богой зачарованно кивал, не отрывал взора от пылающего праведным
гневом лица юного князя.
-- За землю Русскую...-- сказал Владимир хрипло.-- За веру отцов
наших! Кто, как не мы? Страшная опасность пришла с Ярополком. Мы замечаем
лишь орды печенежские, ромейские полки, болгарское войско, печенежскую
орду, дружины ляхов -- этих мы враз! Но на то, что пришло с Ярополком, с
мечом не попрешь...
Богой переступил с ноги на ногу:
-- Складно речешь, княже... Я не люблю тебя, знаешь. Но ты веришь,
что я огляжу твой лагерь и потому скажу в Киеве хорошие слова о тебе?
Владимир сказал сурово:
-- Не о себе речь! О земле русской надо печалиться. Лишь бы она жила!
А мы все -- комахи, тлен.
Богой шагнул к нему, раскинул дряблые трясущиеся руки. Голос был
полон раскаяния:
-- Прости, княже! Ты велик душой, а я суетность мира поставил выше...
Они обнялись. Владимир, обхватив тщедушного Богоя, ласково погладил
его по спине, но голос сделал твердым и торжественным:
-- Клянусь всеми богами... клянусь Родом, что поставлю в Киеве на
самом видном месте, за холме за двором теремным, всех богов наших! И будет
