этого сына Святослава. Уже всяк знает о его рабской доле, о гонениях на
него знатных братьев, о трудной судьбе... Всяк примеряет к себе, среди
киян днем с огнем не отыскать тех, кто не сочувствовал бы молодому князю,
который пришел сюда всего лишь взять свое... А это значит, что ежели
каждый новгородец будет биться за двоих, то каждый киянин будет драться
нехотя, вполсилы...
Только и надежды, подумал Волчий Хвост угрюмо, что народу в киевском
войске вдесятеро больше!
Глава 8
Волхвы застучали в бубны, хрипло и протяжно завыли, горяча кровь,
боевые трубы. Их делали из деревьев, разбитых громом, потому трубный рев
был страшен, лют, грозен, в нем звучали угрозы и обещание смерти. У
каждого дрогнуло сердце, пошло стучать сильно и часто, а горячая кровь
ударила тяжелой волной в голову.
Лучники с обеих сторон выпустили тучи стрел. Потемнело, когда со
злобным свистом пошли рассекать воздух длинные прутья с тяжелыми
наконечниками. Они падали как град, звонко и страшно стучали по
подставленным щитам. Иные находили щели, слышались сдавленные проклятия и
стоны. Кое-кто уже падал, через них переступали и шагали дальше.
Сошлись чуть ближе, пращники метнули камни. Снова завыл и загудел
воздух. Камни били по щитам и шлемах гулко и звонко. Когда между
новгородской и киевскими ратями осталось не больше десятка шагов, они
бросились друг на друга бегом, разжигая себя криками и руганью. Ударили
копьями, затем застучали о щиты мечи, топоры, клевцы, палицы, булавы,
пошли в ход рогатины с обугленными для крепости рогами.
Трубы ревели, гнали вперед уже не на противника -- на врага. На
врага, в которого нужно всаживать копье, рубить топором, вспарывать живот
ножом, топтать упавшего, добивать, пока тот не убил тебя.
Новгородская рать теснила киян, те таяли как лед в теплой воде.
Наконец новгородцы дошли до холма. Воевода Волчий Хвост надел шлем и
поскакал навстречу во главе отборной дружины. Ударили с такой мощью, что
новгородцы остановились, попятились, но дружинников было мало, а удаль --
еще не сила. Новгородцы сперва остановились, затем начали медленно теснить
киян. Те отступали, оставляя сотни убитых и раненых, отступали все
быстрее. Еще чуть, отступление будет уже называться иначе...
Волчий Хвост ругался, гнал в бой, на нем уже был помят шлем, на
панцирном доспехе сорвало две плашки, лицо было перекошено яростью. Он
сменил уже двух коней, новгородцы наловчились подрезать сухожилия, затем
рубили упавших топорами. Двое гридней держались рядом, закрывали воеводу
щитами, даже своими телами.
-- Позор! -- ревел Волчий Хвост.-- Стыдоба! Их впятеро меньше!
-- Они лапотники! -- вторили ему другие воеводы.-- Укрепимся духом!
Внезапно раздались ликующие крики. Со стороны новгородцев в самую
гущу боя несся небольшой отряд на свежих конях. Впереди летел с поднятым
мечом непобедимый молодой князь! Он был прекрасен на белом коне и с
поднятым мечом в оголенной по плечо руке. Старые воины киян ахали, вслух
заговорили, что это сам неистовый Святослав ведет северные войска.
За князем в грохоте копыт мчались его воеводы -- в чешуйчатых
доспехах, блестящих шлемах, все как один с радостными лицами, смеющиеся. В
их руках блистали мечи и топоры.
По киевской рати прокатился стон. Теперь уже не только старые воины,
прошедшие войну с хазарами, бои в Болгарии, но и земское войско увидели не
новгородца: на них мчался всегда молодой Святослав -- огненный, неистовый,
гремящий веселой удалью и бесшабашием. В нем было столько красоты и
веселой удали, что он выглядел бессмертным богом. С ним летит Правда, он
непобедим, с ним все боги!
И кияне дрогнули, подались назад, не отрывая от него взоров. Многие
бросали оружие и стремглав бежали вдоль берега, ныряли в лесную чащу, где
отыщутся тропинки, ведущие обратно к Киеву.
Волчий Хвост охрип от крика, но когда бежала и старшая дружина, он
повернул коня. Сражение было проиграно, проиграно позорно. Даже дружинники
бежали в лес, однако новгородцы их преследовать не стали.
-- В отца,-- заметил на бегу один из старых дружинников.-- Тот
запрещал нам бить убегающих!
-- А мы, дурачье, еще бурчали...
-- Сокола видно по полету,-- согласился третий.
Они отдышались, привели себя в порядок и пошли в сторону Киева. По
крайней мере хоть оружие не бросили, как земское войско!
Но почему огромная печенежская орда так и простояла в бездействии?
Владимир остановил взмыленного коня на вершинке холма. Киев был как
на ладони. Огромный, раскинувшийся на полмира, огороженный высокой
каменной стеной. Одних резных теремов в три-четыре поверха не счесть, вон
как блещут крыши, а уж домов, хижин и землянок смердов видимо-невидимо,
муравьев и то на свете меньше. Как воевать с такой мощью?
Сердце похолодело. Владимир ощутил тень смерти. Недавно покинул Киев,
а тот разросся еще больше, украсился. Здесь, среди этой мурашвы, живут и
самые опытные в битвах военачальники, воеводы, тысяцкие. Они водили полки
под стены Царьграда, победно воевали с хазарами, знают все воинские
уловки. Их не просто одолеть, даже будь силы равны!
-- Тавр,-- позвал он.-- Среча тонко прядет, к тому ж у Несречи острые
ножницы... Сейчас наши звезды еще светят нам, а к вечеру могут покатиться
на землю. Здесь сердце Руси, здесь мощь, на которую нам только лаять да и
то издали. Кончай баб таскать в шатер, думай!
-- Боги за нас,-- ответил Тавр с усмешкой.-- Полоцк мы взяли?
-- Киев стоит десяти Полоцков. А боги помогают лишь тем, кто помощи у
них не просит. На богов надейся, но к берегу греби...
-- Может ударить с ходу, пока не опомнились?
-- Дурень ты.
-- Я ж не сын Святослава,-- ответил Тавр, не обидевшись.-- Мне дурнем
быть можно.
-- А мне нельзя даже прикидываться, как вот ты сейчас дурня валяешь.
Весь Новгород смотрит... Зови на сбор бояр и воевод!
Тавр исчез, Владимир спешился, бросил повод отроку. Его личные
дружинники уже ставили шатер, рубили хворост для костра.
С шумом, гамом, радостными лицами стягивались на холм к Владимиру
воеводы, тиуны, мужи знатные и нарочитые. Владимир вышел из шатра, опрятно
одетый, чистый. Лик его был светел, но заговорил он глухо, голос был
тяжелым, как холм, на котором стоял:
-- Скорбью мое сердце исполнилось... Русские люди пошли на русских
людей. Давно такого не было в земле Русской! Как жить дальше? Не лучше ли
замириться с Ярополком, признать его старшим братом и принять уготованную
участь? Позорное примирение все же лучше победной, но очень уж кровавой
войны...
Воеводы смотрели сумрачно. Радостное выражение на лицах сменилось
недовольством. Вперед выступил Стойгнев.
-- Княже,-- заговорил он с великим достоинством.-- Ты молод, сердце
твое чистое, справедливое... Будь такие сердца и у других -- не было бы
краше нашей земли, не было бы выше народа русского! Но мы, старые и
бывалые, видели свет, видали люд. Жизнь не такая страшная, княже, как тебе
кажется! Она много страшнее, гаже и неправеднее. Ярополк -- убивец!
Родного брата не пожалел. С убийцами его отца дружбу водит! Тебя что ли
пожалеет или нас? Это волк.
На шаг выдвинулся старейшина новгородских купцов, он блюл интересы
торговых людей. Заговорил с великой обидой:
-- Не гневайся, княже, но ежели ты, по своему доброму сердцу, готов
стерпеть поношения, то мы, новгородцы, сумеем постоять за себя и за тебя!
Лапотниками нас кличут, плотниками. Так мы покажем, как умеет воевать
плотники!
Ничего ты не покажешь, лапотник, подумал Владимир брезгливо. Хоть ты
и в сафьяновых сапогах, но все равно -- лапотник, не воин. А вслух молвил:
-- Все же скорблю о великой крови...
-- Жизнь без крови не бывает,-- вмешался Стойгнев.-- Человек
рождается весь в крови! А я еще не видел князя, который не проливал бы
целые реки. За правое дело бей смело! Жизни без войны нет, так хоть воюй
за добро.
Прибыл с небольшим отрядом Войдан. Владимир обнял воеводу, сразу
оценив усталый, но довольный вид, увел в свой шатер. Сувор, с которым
Владимир не разлучался даже в походе, перекосил рожу в улыбке, подал каву
и велел отрокам приготовить еды для бывшего царьградца.
-- Где варяжские дружины? -- спросил Владимир.-- Не вижу их.
Войдан с наслаждением отхлебнул горячей кавы:
-- Перенимают земские отряды Ярополка. Ты мудро поступил, князь. Аки
Лександр Великий. Половину войска Ярополка оставил на местах, не дал даже
собраться, пробиться в Киев. Отдельными отрядами иной раз пытаются
пробиться, но без охоты, и даже рады, что их бьют и гонят назад. Так что в
Киеве Ярополк с одной дружиной.
-- Той дружины у него впятеро больше, чем у меня всего войска.
Да и то вшивого, добавил он мысленно. Не знают за какой конец копья
браться. А топоры только плотницкие в руках держали.
Но смолчал, не стал обижать новгородских бояр, что уже заглядывали в
шатер. С холма смотрел, как из Киева перла толпа народу. Все семь холмов,
на которых стоял Киев, почернели как от муравьев в теплый летний вечер
перед роением. Спешно углубляли рвы, и без того глубокие, насыпали второй
высокий ров вокруг первого, а в промежутке вкапывали остриями вверх колья.
Это еще не войско, простой черный люд, но даже на них брось новгородскую
рать, и то растворится как в горячей воде капля меда.
Даже на валах вколачивали в землю колья, прятали бороны зубьями
вверх, копали ямы, которые затем накроют плетенками, чуть притрусят
землей. Страшные ловушки на зверя, теперь на человека -- самого лютого
зверя, что идет на брата!
К ним подошел Стойгнев. Оглядел киян свысока, глубокомысленно изрек:
-- Непросто будет взять. Эх, непросто!
Дурак, подумал Владимир беззлобно. Отсюда никак не взять. Вызнать бы
какие здесь подземные ходы, если имеются, еще можно бы надеяться... Да и
тогда город захватить нелегко. Чудно, что не выходят навстречу со своим
войском. Его вшивая рать разбежится при первом же ударе...
Боятся, понял он внезапно. Захват Полоцка напугал своей быстротой, а
потом я еще и погнал как баранов его войско, что смяло даже отборную
дружину. Ярополк не знает, что я еще держу за пазухой. Сидит и ждет.
Знает, что осадой Киев не взять, а при штурме я вовсе положу все войско.
Да и легче отбиваться из-за стен. Потери один к трем! А соотношение сил
как раз обратное.
Будь я на месте Ярополка, думал он хмуро, ударил бы сразу. Я не
Святослав, в сечу не рвусь, но сейчас самое время выйти из Киева и
разогнать мою рать. Дурак Ярополк и трус. Если такой будет и дальше
править на Руси, тогда не то, что немцы и поляки, нас куры лапами
загребут!
Когда Владимир второй раз объезжал Киев, осматривая стены, к его
малой дружине присоединился Стойгнев. Старый воевода уже раскаивался, что
говорил так резко и настаивал на походе против Киева. Может и следует
замириться с Ярополком? Теперь он не будет... не должен спорить супротив
княжения Владимира в Новгороде!
Вообще-то Владимиром можно и пожертвовать, хоть молодой князь показал
себя покладистым. Ведь ради большей независимости пришли сюда с оружием
новгородцы, а не ради Владимира. Дернуло же за язык на задиристые речи! Но
уж больно смиренно говорил молодой князь. Не захочешь, а возразишь... А
слово не воробей, уже полетело... Не давши слово -- крепись, а давши --
держишь. Тут тебе и голову сложить, если осторожность покинула. За дурной
язык голове расплачиваться.
-- Ничем не взять,-- начал он осторожный разговор, когда их кони
пошли рядом.-- Ни тебе натиском, ни хитростью, ни измором... Переманить бы
