это главное требище на земле Русской!
Богой высвободился, поклонился и быстро направился, сопровождаемый
младшим волхвом, к выходу. Обернулся, сказал звенящим от напряжения
голосом:
-- Помни, князь! Ты поклялся великой клятвой!
После его ухода Владимир подмигнул воеводам, осторожно выглянул.
Сгорбленная фигура в белом, опираясь за посох, торопливо ковыляла не к
кострам новгородцев, а обратно к стенам осажденного города. Молодой волхв
заботливо подхватывал старца под локоть. Богой мыслями уже в Киеве, спорит
с боярами, поднимает черный люд, везде кричит о попранной вере отцов и
дедов, о защитнике северных земель новгородских!
-- Тавр,-- сказал он,-- мужичья наловил?
-- Ждут в отдалении,-- ответил Тавр, глаза смеялись.-- Все, как ты
велел.
-- Зови! Да не тычками, а вежливо, вежливо.
Он степенно вышел из шатра. Двое дружинников по знаку Тавра подвели к
нему дюжину мужиков. Все босые, в простых холщовых рубахах, со путанными
бородами, лохматые и напуганные.
Владимир высмотрел среди них старика, тот едва держался на ногах.
Другие даже не помогли, каждый за себя, только боги за всех. Владимир
поспешно сделал несколько шагов навстречу, подхватил старика под руку,
отвел к лавке перед шатром, усадил:
-- Отдохни, дедушка...
Старик испуганно противился, норовил бухнуться в ноги:
-- Да как же, при князе...
-- Отдыхай,-- удержал его Владимир, он крепко держал старика за
плечи, не давал встать.-- Ты наработался за свою жизнь... Теперь нам,
молодым, надо трудиться, землю холить, твою старость беречь и законы земли
Русской блюсти.
Он кивнул мужикам, приглашая сесть, возле шатра стояли наспех
сколоченные лавки. Мужики пугливо таращили глаза, пятились, часто
кланялись.
-- Неудобственно при князе...
-- Удобственно,-- возразил Владимир. Он ухватил ближайшего мужика за
рубаху, усадил рядом.-- Пусть ноги отдыхают. Не голодны? Может быть, пусть
вас покормят?
Мужики замахали руками:
-- Не надо! Спасибо, княже! Благодарствуем!
-- За что? -- удивился Владимир.-- Чем богаты, тем и рады. И не
бегайте от моих отрядов, как сполоханные зайцы! Не прячьтесь по кустам да
лесам. Зачем? Мы все люди русские, грабить никому не позволю.
Мужики как один повалились в ноги:
-- Батюшка! Заступник! Великое спасибо, что не обижаешь сирых да
немощных!
Владимир смотрел с укором. Сказал негромко:
-- Разве я сам не был сирым? Дед мой землю пахал как и вы, а мать
вовсе была рабыней... Кому, как не мне, знать ваши нужды? Кому, как не
мне, защищать вас?
Мужики смотрели, раскрыв рты. Владимир поднял старца на ноги, обнял,
подтолкнул к другим. На прощанье подал руку, стиснул пальцы. Выпустив
ладонь старика, задержал перед его лицом ладонь открытой. Вид у старика
был ошалелый.
-- Идите и скажите,-- сказал Владимир проникновенно,-- я никому из
простых людей не причиню зла. А то ведь когда князья дерутся, чубы трещат
у простых холопов!
Мужики с неуверенными лицами, как овцы пошли гурьбой от шатра. Уже
когда удалились на полверсты, старик сказал растерянно:
-- Мозоли... Разрази меня Перун, у князя на руках мозоли! Твердые,
будто всю жизнь пахал. Не белоручка...
-- Сказал,-- отозвался другой мужик,-- что его дед землю пахал... Да
и сам он, как я своими ушами слышал, сын рабыни... натерпелся, видать, за
свою горькую жизнь...
-- Да, ему досталось!
-- Доставалось! Теперь другим от него достается.
-- И поделом. Хоть раз получился князь из простого люда.
Владимир задумчиво смотрел им вслед, пока не скрылись из виду.
Разговоров их слышать не мог, но знал почти каждое слово, что будет
сказано. Они идут в Киев, где разнесут весть о таком простом и понятном
князе. Для них он уже стал их князем. Мужицким князем. Быть сыном рабыни
иногда бывает и выгодно.
Глава 11
Ярополк быстро ходил по палате. Он был в красном корзне с вышивкой
золотом, красив и наряден, голубые глаза блистали грозным весельем. Сейчас
он был как никогда похож на своего отца Святослава, любимого дружинниками,
женщинами и кощюнниками.
-- Воеводы! -- сказал он сильным звонким голосом.-- Эти лапотники уже
давно топчутся под стенами Киева. Я не гнал их, все ждал, что придут
отряды из весей и разгонят этот сброд кольями. Не обнажать же нам мечи на
мужичье, не знающее благородного оружия! Но тех все нет и нет. Придется
самим потешиться в сече.
Перед ним были как всегда почтительные лица воевод, знатных бояр,
тысяцких. Но то ли тучка за миг заслонила солнце, то ли еще что, но ему
показалось, что на их лица набежала тень. Старшой воевода, опытный и много
знающий Волчий Хвост, так вовсе развел руками:
-- Великий князь... Прости, но сейчас не время делать вылазку.
-- Почему? -- встревожился Ярополк.-- Что случилось?
-- Негоже оставлять город без войска.
Ярополк нахмурился:
-- Объясни.
-- В городе неспокойно,-- сказал Волчий Хвост несчастным голосом.--
Все было хорошо, а потом народ как с цепи сорвался...
Ярополк смотрел подозрительно, но Волчий Хвост смотрел честными
преданными глазами. А в его искренности и преданности Ярополк никогда не
сомневался.
-- Почему неспокойно? -- спросил Ярополк.-- Меня в городе любят и
чтят. Знатные и незнатные, бояре и простолюдины, старые и молодые. Разве я
обидел кого, не подал милостыню убогому, задел вдовицу, толкнул ребенка?
Воевода топтался, ответил убито, будто не веря самому себе:
-- Так-то оно так... Было так, а теперь повертывается иначе... Слухи
о тебе пошли гадкие! А этого жидовского сына чуть ли не избавителем
величают!
Ярополк отшатнулся:
-- Этого... незаконнорожденного?
-- Его.
-- Гм... не знают его! Избавитель. Да он с них семь шкур спустит,
наплачутся! Я-то знаю его злой нрав.
-- И я знаю. Но они не ведают. Ропщут. Уже и на валах стоять
отказываются! Дерзят. Боюсь, что в иных местах оборона разбежится, едва
новгородцы пойдут на приступ. А то и руку подадут, дабы помочь на стены
влезть.
Ярополк смотрел широко распахнутыми глазами, не верил. Воеводы
отводили глаза, бояре перешептывались. Блуд посмотрел на Ярополка и качнул
головой. Мол, верь, так оно и есть, но не падай духом, мы все равно
сильнее.
Вдруг вспомнилось, что в последние дни не стало слышно на улице
приветственных выкриков. Вчера кто-то даже швырнул камень. Ребенок шалит,
решил было, но оказывается, все намного хуже...
-- Это все робич,-- сказал он люто. Рука конвульсивно стиснула
рукоять меча.-- Его подлые удары в спину! Узнать бы, что такое на меня
наплел!
Волчий Хвост развел руками, отступил с самым несчастным видом. Блуд
поклонился, шагнул вперед:
-- Я вызнал. Кричат, что ты латинянам продался! Веру отцов топчешь.
Ярополк побледнел. Сын рабыни ударил в самое больное место. Этим
боярам сидеть бы сиднями на толстых задницах, жрать бы в три рыла, да чтоб
никаких перемен, никаких чужих... А ему отец привел из далекой страны
невесту-гречанку! Захватил и разграбил какой-то женский монастырь,
монахинь пустили на потеху воинам, а самую красивую привез нетронутой для
любимого сына... Это ему тоже ставят в вину, мол, своими девками
гнушается, с печенегами помирился, германских послов принимает, багдадским
купцам отдал целую улицу, те свою мечеть уже там строят... Ну и кому от
этого худо? Для себя строят, киян туда ходить никто не заставляет. Город
на одно здание стал богаче и краше, что плохого от того, если чужестранцев
стало в Киеве больше? Каждый из них что-то да делает для города нужное...
-- Вчера не кричали,-- сказал он горько, силясь улыбнуться.-- А
сегодня вдруг стали борцами за старую веру. Само ничего не случается!
Здесь рука этого подлого выродка...
Блуд смотрел в упор. В светлых глазах на миг промелькнуло непонятное
выражение. Ярополк уловил искреннее сочувствие, но было и нечто темное,
нехорошее.
-- Ненадежен стал народ,-- сказал Блуд.-- С войском против Владимира
лучше не выходи! Вдруг увернется от боя? Ему ничего не стыдно, ему важна
сама победа, а не то, как получена... Увернется, а через другие ворота
войдет в город? Оттуда уже вышибать трудно, простой люд за него!
К утру, когда сон подкрадывается к самым стойким стражам, к шатру
Владимиру провели пятерых бояр из осажденного города. Сувор наскоро зажег
факелы, Владимир накинул плащ, ночь холодная, украдкой выглянул через
щель.
Их было пятеро, с первого взгляда видно, что Блуд сумел привлечь на
его сторону самых знатных. Все как один дородные, одинаково осанистые, с
нездоровой тучностью от неумеренной еды и питья, одетые чересчур пышно и
тепло. Пот струился по их распаренным лицам, Кремень провел их тайными
тропами почти бегом.
Владимир еще издали люто окинул их взглядом, но заставил взор
потеплеть, а губы растянул в доброй отечески-сыновней улыбке. Проклятые
бояре! Выбор князя -- их воля, их право. Присматриваются к окрестным
князьям, их подрастающим сыновьям, оценивают дела и поступки, ум и
сговорчивость, затем шлют послов, торгуются, пишут ряд, без которого князь
еще не князь, в городе и княжестве не хозяин. Да и не будет он хозяином --
подписал роту, поклялся править только по нормам города!
Это от них, толстопузых, зависит: открыть ли ворота князю, покорно
стоящему под стенами города, затем неспешно принести ему присягу верности:
"Ты -- наш князь, где узрим стяг твой, там и мы с тобой!" или же сказать
жестко: "Иди прочь! Ты нам еси не надобен!"
Так было испокон. Даже древних князей, если волхвы не врут, изгоняли.
А уж потом, когда раздробились на племена, то князь отныне стал вроде
главаря наемной дружины: хотят -- берут, не хотят -- не берут...
Он надел на лицо радостную улыбку и вышел торопливым шагом, еще
издали разводя руки:
-- Дорогие мои! Вы кияне, я -- киянин! Нам ли из-за чего-то спорить и
драться?
К ночи Ярополк ворвался в горницу, ничего не видя перед собой. Гнев и
ярость душили, воздух вокруг него накалился. Гридни шарахались в стороны,
рука великого князя бывала тяжелой. Он все больше начинал походить на
отца.
Жена, княгиня Юлия, сидела у окна накрашенная по греческой моде,
нарумяненная, с подведенными бровями. Глаза ее блестели любовью и
нежностью. Она поднялась навстречу, ухватила за руку и подвела к столу. На
белой скатерти, расшитой петухами и васильками, блестели золотом изящные
ромейские кубки, посреди стола высилась узкогорлая амфора с вином.
Юлия передвинула на его край стола блюдо с жареным мясом, что
исходило паром.
-- Трудный день, милый? Набирайся сил.
-- Труднее еще не было,-- сказал он сиплым голосом.
Ряд свечей вдоль стены бросал на ее лицо быстро убегающие блики.
Ночью она кажется ему еще загадочнее и таинственнее, чем днем. И такой же
далекой, как весь ее необыкновенный Царьград, о котором Ярополк столько
слышал. И в котором побывать еще не довелось, зато дважды там пожил этот
подлый раб, сын шлюхи!
Юлия наполнила кубок, подала, глядя ему в глаза.
-- Не до питья,-- простонал он с горечью -- Не могу...
-- Сделай через не могу.
-- Как?
Юлия молча протягивала кубок. Ярополк нехотя осушил. Весь, до дна.
Еще и посмотрел сожалеюще на кувшин. Юлия молча усмехнулась. Странные и
противоречивые эти гиперборейские витязи!
-- Что тебя гнетет, герой?
-- Все гнетет,-- ответил он хрипло и, отставив кубок, припал к
амфоре. Юлия зачарованно следила, как он поднял ее над головой и наклоняет
все больше и больше, пока не задрал вверх дном. Кадык перестал дергаться.
