римский, духовный глава всех христиан на свете. Всех, где бы они ни
находились! Здесь живет наместник бога на земле, потому народы и ныне
должны получать приказы как жить из Рима. Только уже не от императоров, а
от папы. От него, Бенедикта VII.
Отворилась дверь, бесшумно вошел грузный мужчина. Расшитая сутана
скрывала фигуру, но все же было заметно, что он очень силен, крепок, а
шрамы на левой щеке выдавали натуру скорее воинственную, чем кроткую.
-- Звали, ваше преосвященство?
-- Да. Ты у нас слывешь знатоком славянского мира?
-- Коль это было поручено мне...
-- Что у нас там сейчас? -- прервал Бенедикт VII.
Епископ пристально смотрел на владыку церкви. Тот все еще смотрел
неотрывно в окно, и нельзя было угадать, что именно хочет узнать из жизни
огромного и наполовину скрытого мира славян.
Власть римского папы мощно распространялась по всему свету. Уже
германские императоры признали его власть, уже престолы Франции и Британии
склонились перед ним, уже могучие волны христианизации пошли через страны
и континенты, ломая и погребая непокоренных под обломками. Центр этой мощи
-- в Риме, в папском дворце на Латеране, в этой комнате, у ног этого
человека, из рук которого даже всесильные императоры с трепетом принимают
короны!
-- Славянское государство хорватов,-- сказал епископ,-- недавно
признало нашу власть. Там принято христианство по латинскому обряду.
Двенадцать лет тому приняло нашу веру и власть и Польское государство.
Особо стоит отметить в этом нелегком деле чешского князя Болеслава, на
дочери которого Доброве и женился польский князь Мечислав I, или, как его
зовут ляхи, Мешко I. С Добровой в Польшу было переправлено за наш счет
огромное количество наших священников, три обоза богослужебных книг...
-- Я слышу сожаление в твоем голосе, сын мой,-- строго сказал
Бенедикт.-- Это все вернется сторицей!
-- Да, конечно,-- пробормотал епископ.-- Но сколько священников и
церковной утвари проглотили богомерзкие полабские славяне... Но остались
язычниками.
-- Жертвы не напрасны. А Доброва... это не та распутная баба, о
которой по всей Германии ходили легенды? Она, кажется, вдвое старше своего
мужа?
-- Да,-- подтвердил епископ почтительно,-- но укреплению веры это не
вредит. Напротив! Многоопытностью в делах распутных она уже оказывает
влияние на политику великого князя польского, его бояр и даже слуг.
-- Добро. А что с неистовыми лютичами?
-- По прежнему люто бьются с другим объединением славянских племен --
бодричами. Зато Германия, помогая то одним, то другим, постепенно
захватывает их земли. Резко возросло влияние среди всего прибалтийского
славянства центра Ретры! По всему Поморью. Это всеславянский культовый
центр...
Как он и ожидал, Бенедикт сразу насторожился.
-- Еще одна попытка объединения?
-- На этот раз с их божеством получилось. На очереди -- объединение
враждующих племен. К счастью, их силы равны, битва длится уже лет
двести... Надо успеть, ваше преосвященство.
Бенедикт посерел лицом. Щеки сразу обвисли, он сгорбился еще больше.
Появление всеславянского божества нарушит хрупкое преимущество сил Рима! В
Польше и Чехии тоже славяне, еще могут сбросить чужую для них веру Христа.
Тем более, что о ней знают пока что князь да бояре, а простой народ еще
молится своим древним богам. А там и Германия, что мечтает сбросить
тяжелую руку Рима, попытается вывернуться!
-- Что сделал Мешко?
-- Вступил в союз с германским императором, ударили на лютичей с двух
сторон. Те сейчас вынуждены сражаться на севере и западе, а тут еще на
помощь христианским властителям пришел венгерский король Стефан I. Увы,
язычники все еще сильны и свирепы. Даже кое-где потеснили христианских
королей.
-- Им никто не помогает?
-- Подозревают малую помощь со стороны Руси. Однако вряд ли, Русь
слишком далека.
-- Надеюсь... А Чехия? Впрочем, в Чехии вера Христа укрепилась давно.
Болеславу Чешскому языческий бог не так страшен. Он остался в стороне, так
ведь?
-- Истинно так,-- подтвердил епископ, досадуя на проницательность
престарелого папы, что в душах далеких северных королей читал как в
раскрытой книге.
Вошел монах. На серебряном подносе держал кубки с освежающим
напитком. Бенедикт рассеянно отхлебнул, не чувствуя вкуса:
-- А что у восточных славян?
-- После того, как на Руси погиб язычник и свирепый воин Святослав,
великий князь, то в Киеве, столице восточнославянских племен, княжит его
сын Ярополк. Он христианин, и, самое главное, принял крещение из рук
нашего священника!
-- Кто священник? -- быстро спросил Бенедикт.
-- Патер Вайт. Знающий сын ордена бенедиктинцев.
Бенедикт VII мгновение раздумывал, сказал сожалеюще:
-- Была допущена ошибка... Мы давно могли насадить на Руси
христианство. Княгиня Ольга после плохого приема в Константинополе
отвернулась от них. Более того, она посылала посольство к германскому
императору с просьбой дать Руси веру Христа и прислать епископа! Но Оттон
I, вообще-то религиозный фанатик, тут медлил непростительно. Русское
посольство больше года ждало при его дворе! А епископа все не мог
назначить. Было утеряно еще много драгоценного времени, пока отыскали
кандидата -- монаха Либуция. Для этой цели его и посвятили в епископы для
Руси. Но и этот лодырь, став епископом, все тянул с отъездом, предавался
пьянству и блуду, пока не заболел и не околел...
Епископ кивал под мерные слова Бенедикта, который просто размышлял
вслух, вспоминая и перебирая упущенные возможности. После смерти Либуция
прошел еще год, пока определился другой кандидат -- Адальберт из братства
монастыря святого Максимина, но и тот не спешил с отъездом...
Впрочем, Адальберта понять было можно. В Константинополе скончался
русофоб Константин VII, которой так плохо принял княгиню Ольгу, и
воцарился Роман II, который тут же постарался загладить дурость своего
предшественника. Между Константинополем и Русью отношения изменились к
лучшему. Русь снова заколебалась, готовая примкнуть к любому из миров:
Риму или Константинополю...
-- Адальберт все же выехал,-- напомнил Бенедикт тяжело,-- но слишком
поздно. А Господь показывает, как важно не опаздывать! Случилось то, чего
никто не ожидал. Адальберт был готов к проискам Константинополя,
сопротивлению его сторонников, борьбе за крещение всей Руси, но нашу дочь
княгиню Ольгу отстранили от власти, победу одержало язычество!
Епископ напомнил почтительно:
-- Адальберт был чересчур груб. Он навязывал нашу веру на Руси
слишком жестко...
-- Это в его характере,-- согласился Бенедикт сокрушенно.-- Но это
искупается его пламенной верой. Слушай, брат Мартин! Ты не должен
повторить его ошибки. Поедешь на Русь к Ярополку ты. Отбудешь немедленно.
Ярополк -- католик, но это лишь половина дела. Нужно помочь ему окрестить
всю Русь!
Епископ побледнел, словно уже оказался среди снежных просторов Руси:
-- Боюсь северных варваров...
-- Не трусь. Мученический венец там заработать непросто. Руссы по
своей природе воинственны и свирепы, но славянское окружение уже смягчило
их нрав. А сами боги славян без ревности приемлют других богов. Надо
только выказывать уважение вере русов и славян.
Епископ отшатнулся:
-- Но как я тогда смогу?
-- Ты ж не Адальберт с его прямотой и невежеством? Умей доказывать
преимущество веры в Христа.
-- Это непросто,-- пробормотал епископ в затруднении.-- По Руси
немало бродит проповедников из Константинополя! Эти хитрые греки умеют
вести сладкие речи, щеголять ученостью. Нам с ними тягаться в коварстве
трудно.
-- А надо. Боюсь, русы станут склоняться на сторону Царьграда. Но
есть и еще более грозная опасность!
-- Какая?
-- Быстро растет влияние сарацинской веры.
-- Я выеду завтра же утром,-- решительно сказал епископ.
-- Через неделю,-- уточнил Бенедикт.-- Дадим в помощь священников,
мощи святых, реликвии, книги. И -- во славу Христа!
Глава 2
Под ярким весенним солнцем через северный лес двигалось пешее войско
варягов. Прошлым летом здесь была дорога, так уверяют проводники, но после
осенних дождей, лютой зимы и весеннего половодья дороги приходится не
только торить заново, но и разведывать. Завалы и буреломы, ощерившиеся к
небу выворотни расположились на месте прошлогодних дорог так, будто их
туда бросили с начала времен.
Владимир с Ингельдом и проводником шли впереди. Местный охотник
смотрел на норманнов с великим удивлением. Жизнь прожил, но не знал, что
есть люди, говорящие на другом языке. Не знал он, как выяснил Владимир,
что на свете есть кони -- звери, похожие на безрогих лосей, но люди
наловчились на них ездить и возить тяжести, не знал о коровах, что не
убегают, живут бок-о-бок с людьми, у коров люди берут молоко, сметану,
сыр, масло... Охотник стал допытываться, что такое сыр и масло, после чего
Владимир подумал лишь, что откуда здесь коню взяться -- двух шагов не
пройдет по завалам да буреломам. Это человек живет везде...
По ночам землю подмораживало, но с утра весеннее солнце уже нагревало
головы и спины. Конунг в последний момент расщедрился: вместо пяти тысяч
человек дал восемь. Викинги хоть и видели коней, но верховой езды не
знали, от коней шарахались, зато в пешем переходе через лес показали себя
так же хорошо, как умели выказывать в бою.
Когда наткнулись на довольно богатую весь, Владимир велел собрать все
подводы, посадил три десятка викингов, запрягли лучших коней, и маленький
отряд отправился впереди войска. Сам Владимир ехал верхом. Ингельд косился
завистливо, клялся научиться держаться в седле, когда остановятся на
сутки-двое.
Когда с холма показался Новгород, они уже обогнали основное войско на
два суточных перехода. Владимир бросил Ингельду:
-- Пойдешь со мной?
Глаза хольмградца безумно горели, по лицу пошли красные пятна. Таким
Ингельд не видел его даже перед поединком с Олафом. Сейчас новгородец
часто дышал, грудь вздымалась как море в час прилива, его распирала долго
сдерживаемая -- почти три года! -- ярость и жажда мести.
-- Сколько людей взять?
-- Хватит и десятка. Но назови самых быстрых!
Ингельд кивнул понимающе:
-- Не хочешь, чтобы твои враги ушли?
-- Боюсь этого,-- признался Владимир.
Ингельд взглянул с еще большим уважением. Хольмградский конунг боится
не боя, а что враги убегут, сдав город без сражения. Такой конунг
заслуживает славы. За ним пойдут самые яростные воины, а сам конунг
достоин прозвища Вольдемар Кровавый Меч!
-- Я отберу самых отважных,-- пообещал он.-- И быстрых.
Они выждали, когда к городским воротам потянулись телеги из весей,
где везли свежую рыбу, туши забитых оленей, мешки с мукой и зерном.
Захватив две подводы, что тащились особняком, быстро зарезали несчастных
весян, Владимир с Ингельдом взяли вожжи в руки, а викингов спрятали в
мешки, высыпав зерно в грязь и забросав прошлогодними листьями.
Ингельд ворчал, ему досталась тесная одежда селянина, вдобавок
обильно забрызганная кровью. Владимир умудрился зарезать двоих, не уронив
на одежду не капли.
-- Если спросят,-- утешил Владимир,-- сошлись на меня. Я скажу, что
побил тебя за плохое... ну, плохое поведение.
-- Я скажу, что твою жену увел! -- вызвался Ингельд злорадно.
-- Ну, моих жен увести трудно. Их у меня больше десятка...
Но помрачнел, ибо сладкую плоть его женщин сейчас терзают чужие руки.
