смотрел на князя. От него не укрылся нарочито громкий голос, и Владимир
понимал, что для Тавра надо будет придумать объяснение другое.
-- Варяжко,-- подтвердил Владимир.-- Он поступил ко мне на службу.
Сейчас я послал его в Киев.
Сильные руки помогли взобраться в седло. Он пустил коня шагом, ибо
при каждом толчке рана на боку начинала кровоточить. А чтобы не
тревожиться за нательный крест, что упрямо выглядывал из лохмотьев,
Владимир тайком сорвал его и забросил в кусты.
Если тот бог существует, то живет не в кресте или даже в церкви. А
если в церкви, то которая не из бревен, а из ребер.
Глава 37
Дальше охота шла как и водится: с гвалтом, собачьим лаем, суматохой и
неразберихой. Застрелили дюжину оленей, набили кабанов и зайцев, собаки
порвали троих загонщиков, и в конце-концов, усталые и довольные,
отправились обратно.
Владимир кивком услал Тавра беседовать с боярами, крепить и бдить, а
сам ехал сумрачный. Веру латинскую принял просто так, чтобы прислушаться к
себе, а этот дурень так попался... Или нет? Ведь он, Владимир, говорил с
ним искренне! А Варяжко, эта гора мускулов, неожиданно явил, что в нем
есть кое-что повыше звериной мощи.
По бокам, чуть приотстав, тряслись в седлах богатыри Рогдай и
Мальфред. То-бишь, уже не Рогдай, а Абдулла! Тоже удивительно для такого
здоровяка. Ведь чаще калеки вроде Бориса, выброшенные из жизни, начинают
утруждать головы. Сила -- уму могила, сила есть -- ума не надо...
Вряд ли он был прав, высчитывая, почему Святослав не взял ислам. Дело
не в поражении багдадского халифа. Веру выбирают все же не по расчету.
Здесь говорит сердце. Иначе как бы укрепились та же вера Христа, когда
была гонима сильными Рима?
А учение Мухаммада... Бахмета, как говорят в народе, быстро и
уверенно набирает в русском народе сторонников. Уже целыми весями
принимают ислам, уже и в дальних лесах, куда и дорог нет, встретишь
охотника-мусульманина.
Кем были арабы до рождения Мухаммада? Крохотные дикие племена, что
постоянно дрались друг с другом. Но едва над ними взвилось зеленое знамя
пророка, арабы словно обрели другую жизнь. Воспрянули и сами, и в другие
страны бросились нести свет истины. Да как нести! Сперва отряд Халида взял
Хуру, в том же году еще три отряда вторглись в Палестину и Сирию. Сильное
ромейское войско было разбито в Вади-Араба и полностью истреблено у
Дасина. Дамаск сдался после осады. Новое 50-тысячное войско ромеев было
наголову разбито арабами, после чего они захватывают другие города, еще
через год захвачен Иерусалим, а когда пала и Кесария, то вся Сирия и
Палестина оказались в руках арабов.
Другой отряд арабов громил огромные войска иранцев. Арабы вскоре
заняли столицу Ирана Ктесифон. Когда же с блеском разгромили остальные
войска, то вся территория Ирана и Ирака была захвачены арабами и включена
в свой Халифат.
Третий отряд вторгся в Армению, разгромил местные войска. Армения
сдалась. Двумя годами позже сдалась и столица Грузии -- Тбилиси.
Еще один арабский отряд -- всего в две с половиной тысячи человек! --
под командованием Амра вторгается в Египет. Там с ходу разбивает огромную
ромейскую армию, крушит местные войска и захватывает огромную страну с
многомиллионным народом! Всего за несколько месяцев был захвачен весь
Египет, годом позже пал Вавилон, сдана Александрия. В северной Африке
арабские конники совершили молниеносные походы в Барку и Триполитанию, где
подчинили местные берберийские племена.
А ведь супротив арабов постоянно выходили прекрасно обученные войска,
где воинов в десятки раз больше! И оружия у противника было поболе...
К счастью для остального мира, среди самих магометан возник раскол.
Арабы начали ожесточенно сражаться друг с другом, завоевание мира было
отложено. Но даже при взаимной драке они успели завоевать всю Северную
Африку, дошли до Танжера и берегов Атлантического океана, один отряд во
главе с Тариком высадился на Пиренейском полуострове, где страшно
разгромил вестготов и молниеносно захватил Кордову, Толедо и другие
испанские города. Не останавливаясь, арабские конники заняли
Медину-Седонию, Кармону, Севилью и Мериду. Весь Пиренейский полуостров, за
исключением крохотной части на севере, куда арабы поленились повернуть
коней, оказался в их руках! Далее они вторглись в Галлию, заняли
Септиманию и Нарбонн...
На востоке арабы завоевали Синд, область по нижнему Инду, город
Мултан, а затем Согд и Хорезм. Не переводя дыхания и не вкладывая
окровавленные сабли в ножны, завоевали все Закавказье, заняли Крит,
Мальту, Сицилию...
Но арабам дал силу именно ислам. В чем его мощь?
Он чуть придержал коня, крикнул Рогдаю:
-- Эй, бахметец! Признайся, к исламу примкнул, потому что тот
сильнее?
Рогдай перестал хохотать. Глаза стали серьезными, а затем усмешка
покинула и лицо.
-- Княже, пошто говоришь такое?
-- Ну-ну, а чего веру отцов сменил?
-- Я уже говорил... Душа потребовала.
-- Гм... душа. Ладно, а почему ислам сейчас теснит веру Христа?
Потому что моложе и злее?
-- Он сильнее,-- сказал Рогдай. Добавил убежденно.-- А сильнее
потому, что справедливее. Все наши боги требуют себе жертв, как тот же
Яхве или Христос... разве что уже не кровавых, а наш Аллах вообще живет
только для того, чтобы помогать человеку! Так и сказано в первой суре:
Аллах ничего не делает для себя, а только для человека!
Владимир кивнул:
-- Слышал. Это было придумано, чтобы обойти каверзный вопрос, которым
еще в моем детстве дразнили христиан... Мол, сможет ли их всемогущий Бог
создать такой камень, который не смог бы поднять? Ну, а ежели Аллах ничего
для себя, все для нас, то такой бог простому человеку, который отдавать не
любит, а только бы брать... придется больше по душе.
Рогдай поморщился, князь везде выискивает подвох:
-- Таким никакой бог не нужен. А наш ислам -- это и вера, и закон, и
суд, и пестование детей. Зато человек тоже весь для ислама. Ислам должен
видеть человека насквозь, читать каждое движение души. И не просто
направлять жизнь человека, а жить с человеком каждый миг! Ислам идет с
человеком и в дом, и в баню, на пир и в гости, отправляется с ним в
странствия и в дома друзей. Когда мусульманин просыпается, он встает с
правой ноги, а когда идет в отхожее место, то переступит порог левой, так
велит ислам, который не оставляет своего сына ни на миг!
Владимир не столько слушал, сколько всматривался в суровое лицо
Рогдая. Знавал его раньше, тот начал со Святославом, служил у Ярополка,
был могучим и отважным, первым бросался в бой, жизнь не берег, был сам
похож на молодого бога войны Перуна. Когда такой здоровяк вдруг скажет
нечто умное, то оторопь берет. Либо тот поумнел, либо, что вернее, сам
дураком стал, Рогдая за умного считаешь...
-- Гм... А у нас богов вспоминают редко. Пока гром не грянет, мужик
Перуна не помянет... Если же бог всегда идет рядом, человек может пройти
далеко.
Рогдай сказал вдруг:
-- Князь... Подумай. Великому пророку Мухаммаду нужен такой воин как
ты! Ты смог бы пронести зеленое знамя пророка по всем северным землям.
-- Да? -- спросил Владимир.-- А что нужно, чтобы стать мусульманином?
Поздно ночью Кремень заглянул, скривился, князь снова работает
заполночь:
-- Тут к тебе этот... просится. Важное дело, грит.
-- Борис, что ли? -- спросил Владимир.-- Впусти.
Кремень покачал головой с великим неодобрением, а в щель протиснулся
волхв Борис. Кремень тут же закрыл за ним дверь.
Борис выглядел изнуренным. Сказал треснутым голосом:
-- Княже... великую тайну тебе доверю.
Владимир лишь глянул в его серое лицо, будто Бориса неделю держали в
застенке, били и рвали щипцами.
-- Веди,-- велел коротко.
Ночь была темная, гридней он оставил, ибо дорога была всего лишь
через две улицы. Борис долго перебирал ключи, открывал запоры, затем
спускались по ступенькам в подвалы, пробирались по узким проходам, где
удобно держать оборону, отметил Владимир, открывали еще двери, затем еще.
Наконец Борис отодвинул последний засов, толкнул дверь. Факел в его
руке уже догорал, но когда волхв скользнул вдоль стены, там зажглись
масляные светильники. Борис бросил дымящий факел на пол, растоптал.
Комната тянулась в полумрак, затем в полную тьму, но Владимир чуял,
что и там еще не стена. В этом странном подвале можно было бы схоронить
для внезапного удара целую дружину, но здесь были... грамоты! В свертках
бересты, на деревянных дощечках, в толстых кипах пергамента, даже на
красных пластинках из обожженной глины.
-- Грамоты,-- прошептал Владимир благоговейно.-- Ты грамотный?
-- Как и ты,-- ответил Борис несколько удивленно.
-- Я только греческие письмена хорошо разумею... И малость рунами
могу писать. А здесь, как вижу, и всякие другие.
-- Я грамотный в восьми языках,-- ответил Борис надтреснутым
голосом.-- А здесь их намного больше. Я о другом тебя хотел спросить,
княже. Что делать с этими ведами?
Владимир пошел вдоль стен, бережно трогал кончиками пальцев высохшие,
несмотря на умелое хранение свертки бересты с мелкими-мелкими значками,
сдувал пыль с рыжих ноздреватых пластинок из глины -- письмена покрупнее,
значки совсем неведомые, приподнимал края листов из тончайшей телячьей
кожи, где узнавал знакомую латиницу и ромейские письмена.
Борис наблюдал за просветленным лицом князя, горящими глазами, ясно
заметным румянцем, и глубокое сочувствие охватило сердце. Князь леплен из
той же глины: рад бы бросить все и всех, засесть здесь, читать жадно о
днях минувших, о сгинувших царствах, о деяниях необычных и славных, о
чудных народах и обычаях, о легендах и обрядах столь далеких пращуров, что
и поверить в то, что это их пращуры -- трудно...
Наконец повернул блестящие глаза:
-- Я не знал о таком сокровище!
Голос не был обвиняющим, только безмерно удивленным. И с ноткой
благодарности, что показано ему первому. Видно же, что не одно поколение
собиралось, но ни Ярополк, ни Святослав, ни Ольга не знали, иначе либо в
княжьи покои велено было бы тащить, либо еще что, но известно о них бы
стало.
Борис дважды добавлял масла в светильники, наконец кашлянул
напоминающе. Владимир повернулся, счастливый, наткнулся на мрачный лик
волхва, медленно и нехотя вернулся в земной мир.
-- Говори. Чую, не для похвальбы показываешь.
-- Что делать с ними, княже?
Владимир отшатнулся:
-- А что... стряслось? Только скажи. Ты прав, такое в тайне держать
надобно. Даже от князей. Но ты ж не сам за всем этим смотришь? Подбери
верных людей, а я дам злата и жемчуга, сколько запросишь. И не спрошу куда
дел. Вижу, святым делом богов занимаешься. Можешь перепрятать даже от
меня, не обижусь.
Борис морщился, отводил взор, кряхтел, переступал с ноги на
культяшку, снова вперял взор в счастливое лицо молодого князя.
-- Княже...
-- Говори же!
-- Ты душу кладешь, чтобы весь народ подтащить хоть на пядь выше к
солнцу, к небу, к богам. Или к единому богу, это неважно. Но ты жаждешь
сделать людей другими, лучше!
Владимир смотрел пристально:
-- Звучит лестью, но это правда.
-- Княже, в этих книгах много чудес, но это все о прошлом. Ты знаешь
ли, что наши пращуры людей ели?
Владимир сказал сухо:
-- Воинский обычай. Я сам, когда ходил с варягами, выдирал еще живую
печень убитого врага. Ел сразу, пока трепыхается в пальцах, пока живая
