-- Мне даны широкие полномочия. Никто меня не контролирует, решения
здесь принимаю я.
-- Гм,-- сказал Кениг,-- попытайся, если так. Дело в том, что в
настоящее время я преподаю цифирь... в солдатской школе.
Засядько не поверил своим ушам.
-- Вы?! Первоклассный специалист? Автор учебника по баллистике? Как
же такое могло случиться?
Кениг невесело улыбнулся.
-- Александр Дмитриевич, даже в моих высказываниях нашли крамолу.
Ведь я не скрывал, что читал "Путешествие из Петербурга в Москву"
Радищева.
-- Вы займете должность профессора артиллерии,-- пообещал Засядько
решительно.-- Хорошо, что заглянули ко мне!
Однако заполучить Кенига оказалось непросто. Кроме чтения запрещенной
литературы, он был замечен в непозволительно мягком отношении к
крестьянству. Засядько знал, что скрывается под этой формулировкой. Во
время войны с Наполеоном простые крестьяне показали образцы высокого
героизма, это благодаря им была разбита французская армия. Однако вскоре
после войны помещики, вернувшись в покинутые имения, продолжали обращаться
с крепостными, как со скотиной. Народных героев, георгиевских кавалеров
пороли до смерти за малейший проступок, а то и просто за косой взгляд или
недостаточно низкий поклон. Прогрессивно настроенные офицеры из дворян
роптали на существующий порядок: было стыдно смотреть крестьянам в
глаза...
После нескольких неудачных попыток перевода Кенига Засядько вынужден
был обратиться к великому князю, который взял училище под личную опеку.
Михаил сначала равнодушно согласился на перевод преподавателя, даже
удивленно поднял брови: дескать, что ты, братец, беспокоишь меня такими
пустяками? Однако, узнав причину задержки, нахмурился и начал теребить
усы.
-- Боюсь, что ничего не получится,-- сказал он, наконец.-- Этот
человек -- опасный вольнодумец. Он не чтит власть, престол, веру. Чему он
научит юношество?
-- Он прекрасный знаток баллистики,-- возразил Засядько.-- Законам и
чинопочитанию воспитанников научат преподаватели соответствующих
дисциплин, а Кениг обучит их артиллерийским наукам. Он будет говорить с
кафедры формулы. Какая в них крамола?
-- Э-э, Александр Дмитриевич,-- заметил Михаил,-- часто в формулах и
таится самая большая крамола. Вон Коперник одними формулами орудовал, а
мир перевернул!
-- Но Кениг не Коперник...
-- Будем надеяться. Нам только новых Коперников не хватало. Александр
Дмитриевич, а почему бы вам самому не занять должность профессора
артиллерии, оставаясь одновременно директором?
-- Не могу. И так приходится заниматься многими делами. Просто не
успею. Поэтому и уступаю ее Кенигу. Может быть, мои знания шире, но его --
глубже именно в баллистике.
Князь, наконец, сдался:
-- Хорошо, я посодействую. Но вы все-таки подыскивайте другого
кандидата. Крамола нам не нужна. Я соглашусь на перевод Кенига лишь в
самом крайнем случае.
Прошла еще неделя борьбы за опального преподавателя. Не добившись в
департаменте перевода Кенига, Засядько написал письмо Михаилу, который тем
временем уехал за границу: "С опасением навлечь на себя неудовольствие
Вашего Императорского Высочества осмеливаюсь повторить просьбу мою о
подполковнике Кениге, важными побуждаясь к тому причинами: прослужив
двадцать пять лет в поле и оставаясь в продолжении оных десять лет в войне
беспрерывной, могу ли я быть профессором? А между тем по обязанности,
которую Ваше Высочество возложить на меня удостоили, я должен быть оным
вполне, должен смотреть не только за методой преподавания, которую самому
надлежит составить, но должен еще проверять учителей и учащихся. Я не имею
суетной гордости мыслить, что ко всему этому мог я быть способен, да и
смело могу заверить Ваше Высочество, никто один без посторонней помощи не
в силах исполнить этого".
Михаил ответил лишь через три месяца. Дескать, дело подполковника
Кенига пересматривается, можно уповать на лучшее. А пока не стоит
оттягивать начало занятий из-за одного человека.
Пришлось должность профессора артиллерии занять самому. Теперь он
ежедневно поднимался на кафедру и читал лекции. Странное чувство
испытывал, глядя на склонившиеся над тетрадями стриженные головы. Когда-то
и он точно так же строчил пером, стараясь не упустить ничего важного. И
тоже благоговел перед преподавателями...
С радостью отметил, что его лекции пользуются большой популярностью.
Слушателям импонировало, что перед ними выступает прославленный боевой
генерал, который использует богатейший фактический материал и щедро
насыщает лекции примерами из собственного военного опыта. В эти минуты
перед ними разворачивались картины грандиознейших битв, и все ощущали себя
участниками минувших событий.
Выждав время, Засядько снова сел за письмо к Михаилу.
"...Осмеливаюсь просить вас покорнейше быть совершенным образом
уверенным, что единственно истинное желание служить возможно лучше и
доставить осчастливленному Вашим Высочеством заведению возможно более
способов быть достойным вашего внимания внушило мне смелость повторить
просьбы о переводе подполковника Кенига. Я не забываю, однако же, мысль о
выборе другого на случай, если бы Его Императорское Высочество цесаревич
на такой перевод его не соизволил".
Последнюю фразу написал скрипя сердце, только бы лишний раз не
раздражать всесильного князя. Иначе упрется, как бык, тогда ни Кенига, ни
кого другого не получишь. Впрочем, другого и не надо. С Кенигом никто не
сравнится. Либо его переведут, либо... придется лямку тянуть самому.
Мрачные предчувствия оправдались. Михаил долго уклонялся от ответа,
наконец признался, что такой профессор артиллерии, как Засядько, его
вполне устраивает. Еще больше устраивает отечественную науку. Кениг же
куда-то исчез из Полтавы. Засядько навел справки: оказалось, что
"подполковник Кениг выбыл по болезни за границу". Не приходилось
сомневаться, что по указу царской фамилии опального знатока
артиллерийского дела убрали подальше.
Он снял, а затем и купил дом в Петербурге. К приезду Оли нанял
прислугу, и она прибыла уже в уютное гнездышко. Так он полагал. Правда,
Оля почему-то пришла в ужас, тут ж принялась все перестраивать, мебель
таскали по ее указаниям из комнаты в комнату, с этажа на этаж, хотя, по
мнению Засядько, все так и осталось. Мол, от перемены слагаемых сумма не
меняется, а если и меняется, то лишь в перевернутом женском воображении.
Свечи по ее распоряжению убрали, перед у него на столе под розовым
абажуром была карельская лампа. Свет от нее шел ровный и сильный, от
простых свечей глаза Засядько к ночи уже уставали так, что буковки
начинали расплываться.
Пол по распоряжении Оли покрыли толстым ковром, а окна его кабинета
были завешаны плотными гардинами. Такие же гардины закрывали и дверь.
Впрочем, Засядько смеясь, объяснял, что он способен работать на скачущем
коне, под грохот пушек или на попавшем в шторм корабле. Иначе много бы он
наработал, ежели вся жизнь -- шторм!
Оля не сердилась, затаенно улыбалась. Она прислушивалась к только ей
понятным знакам, а однажды, когда Засядько вернулся домой как обычно
поздно ночью, то застал непривычную суету, навстречу попался веселый
толстенький господин в черной одежде и с саквояжем в руке.
-- Добрый вечер, милостивый государь,-- сказал он, поднимая шляпу.--
А если точнее, то доброй ночи... Поздравляю, все прошло отлично!
-- Что? -- не понял Засядько.
Он поймал на себе укоризненные взгляды прислуги. Толстенький господин
снова засмеялся:
-- Вы не представляете, как приятно иметь дело со здоровыми людьми! А
то вся наша аристократия насквозь источена болезнями, сколько женщин
умирает прямо во время родов...
Засядько метнулся наверх. Из спальни слышались голоса. Он распахнул
дверь, на кровати лежала Оля, щеки ее побледнели, но в глазах был прежний
блеск и затаенный смех.
-- О, Александр,-- сказала она с облегчением.-- Скажи же им наконец,
что я уже хочу есть. И что я не собираюсь лежать целый день!
-- Кто? -- выдохнул он.
Ее красивые брови взлетели вверх:
-- Как, ты уже сомневаешься в предсказаниях гадалки?
-- Олечка...
Он упал на колени возле кровати, поцеловал ее бледную руку. Затем она
поймала его за ухо, сдавила:
-- Будешь морить меня голодом?
-- Нет,-- пообещал он.-- Сейчас сам принесу тебе супу. А где... сын?
-- В детской с няней.
-- Ты уже и няню подобрала? Мотылек ты мой предусмотрительный!
Она выглядела обиженной:
-- А что ж ты думал, я вот так сразу справлюсь... когда их станет
восьмеро?
Через несколько месяцев после начала занятий училище посетили
Александр I, великий князь Михаил и граф Нессельроде. Тесные помещения и
грязный двор не порадовали высочайших особ. Через неделю Александр I
вызвал к себе Засядько.
-- Тесно у вас, Александр Дмитриевич! -- перешел прямо к делу.--
Тесно и грязно. С графом едва не приключился обморок -- как раз между
импровизированным туалетом и помойной ямой. При таком положении вам будет
трудновато тягаться с Европой! У вас имеются какие-либо соображения на
этот счет?
-- Только одно,-- ответил Засядько.-- Давно думаю над ним. Частичные
меры ничего не дадут. Нужно строить новое здание. Добротное, светлое,
приспособленное для занятий.
-- Смету сумеете составить? -- спросил Александр.
-- Конечно.
-- Вот и хорошо. Другим не верю: обязательно урвут от казенного
пирога.
-- Необходимо еще здание для учебной артиллерийской бригады,-- сказал
Засядько, осмелев.-- Лучше построить сразу, чем потом лепить пристройки.
-- Верно,-- согласился Александр,-- пристройки портят вид. Что еще?
-- Потребуются просторные конюшни, манеж... Когда представить смету?
-- Как можно скорее!
По смете получилось четыреста сорок тысяч рублей. Деньги были
громадные, и Засядько отправился к царю с некоторой тревогой: захочет ли
утвердить подобные расходы.
Однако Александр I, против обыкновения, не переслал бумаги в
финансовый отдел для пересмотра. Он верил генералу. Ни одному завистнику
не удалось подкопаться под исключительную репутацию директора училища.
-- Надеюсь,-- сказал он, подписывая бумаги,-- вы предусмотрели все,
дотаций не потребуется.
-- Не сомневайтесь,-- заверил Засядько.-- Все учел. Пересмотрел цены
инженерного департамента за последние четыре года.
-- И когда вы только успеваете?
-- Что делать, нужно!
Совмещать должности директора училища, преподавателя артиллерии да
еще следить за строительством нового здания оказалось нелегко, но все же
возможно. Вскоре Александр I предложил Засядько взять на себя еще
руководство петербургской лабораторией пиротехники. Хоть времени было в
обрез, но Засядько немедленно согласился. Вспомнил сарай,
переоборудованный под лабораторию, в котором он ютился с Василем, а это
была центральная, самая большая и самая богатая пиротехническая
лаборатория в России, и ему предлагали быть в ней хозяином!
Засядько блестяще справился и с этой должностью. Тогда Александр I
вынудил принять еще одну: Засядько стал директором первого в России
Охтинского порохового завода, построенного еще Петром Великим.
А князь Михаил после одного из посещений училища велел принять еще
командование артиллерийской бригадой и карабинерским полком.
-- Понимаете, Александр Дмитриевич,-- объяснил он,-- везде полно
бездельников, которые и свои прямые обязанности не желают выполнять.
