-- вместо псов, третьи -- дичь...
Снова упала ночь, на этот раз -- без сна. Половина отряда засела в
дозоре, тревогу поднимали при каждом мышином шорохе. Утром варвар словно
ждал, когда они изловят коней, оседлают, лишь потом загасил костер и
пустился в путь. Обры погнали лошадей во всю мочь -- наконец-то решили по
совету Морша взять долгой гонкой. На ходу пересаживались на запасных
лошадей, воспаленные глаза угрюмо всматривались в облачко пыли впереди, за
которым неясно темнела фигура врага.
Слева появилась темная полоска леса. Мирошноман встревожился,
закричал сорванным голосом:
-- Отсекайте от леса!.. Если сумеет достичь деревьев, останемся с
пустыми руками!
Несколько воинов вырвались вперед и стали заходить наискось, нещадно
настегивая коней. Олег пустил коней в галоп, умело перепрыгивая с одного
коня на другого, но, странное дело, чем больше Мирошноман всматривался в
бешеную скачку, тем больше мрачнел.
Пещерник не пытался прорваться к лесу. Передовой отряд обров был
далеко, однако проклятый варвар гнал коней прямо по дороге, держа путь на
северо-запад.
ГЛАВА 4
Конь под Олегом шатался, пена клочьями повисла на удилах. Второго
коня пришлось оставить -- едва успел соскочить, тот грохнулся оземь
замертво. Обры, как стая волков, постепенно догоняли, приноравливались, и
все чаще страх заползал в сердце Олега. На обнаженных клинках блестели
оранжевые искры, словно каждый обрин вез пылающий факел.
Впереди медленно вырастал высокий, холм, с середины и до вершины он
выглядел голым без деревьев и кустов. Олег изо всех сил понукал коня,
направив прямо к холму -- тот походил на Лысую гору.
У подножия пришлось спешиться. Он потащил усталого коня за узду,
заставил перебраться через валежину. Измученный конь упирался, храпел,
задирал голову. Со стороны дороги послышался грохот копыт, в двух шагах
упало короткое копье. Другой дротик пролетел совсем рядом, вонзился в
дерево.
Олег выпустил узду, головой вперед нырнул в кусты, а оттуда помчался
наверх по крутому склону. Позади раздался радостный рев, высоко в ветках
сухо чиркнула стрела. Олег карабкался наверх, хватаясь за свисающие
толстые корни. Меч за плечами цеплялся за ветки, сзади нарастали рев,
крики, ругань.
Половина обров слезли с коней, другие поскакали во весь опор,
стараясь окружить холм со всех сторон.
Олег услышал голоса, понял, что за ним отрядили пешую погоню. Он
прибавил бег, но старался не сбивать дыхания: вот-вот придется драться.
Кусты впереди разом кончились, дальше вверх потянулась вытоптанная
голая земля. Издали вершинка должна ярко блестеть, как лысина старого
деда, особенно под дождем или лунным светом. На таких горках издавна
устраивали гульбища, купалы, но, самое главное для Олега, -- обычно
строили капища местных богов.
Задыхаясь от быстрого бега, он выбежал на плоскую вершинку холма --
утоптанную, очищенную от травы и кустов. В самой середине поднимался на
исполинских столбах широкий навес. Стены были из ошкуренных бревен. Олег
даже успел увидеть, что за стеной высится политый засохшей кровью очень
толстый столб. В быстро наступающих сумерках Олег разглядел грубые черты
свирепого лица -- тесали секирой или топором. Под столбом в широкой
каменной чаще лежали обглоданные кости. От капища тяжело несло, жужжал рой
мух, между бревнами сновали разжиревшие крысы.
Из храма вышли двое стариков в белых одеждах. Один держал
выдолбленную тыкву, другой опирался на посох. Олег на бегу закричал:
-- Уходите!.. Сюда идут обры!
Он стремительно нырнул в открытую дверь. Старец обернулся к нему
лицом, а к лесу спиной, сказал с негодованием:
-- Никто не смеет в святое мес...
Затрещали кусты, на утоптанную площадку выскочил первый обрин. Справа
и слева появились другие, один с разбегу метнул короткое копье. Железное
острие ударило в сухую спину, проломило тонкие, как у птицы, кости. Старец
все еще стоял, но кровь потекла двумя струйками изо рта. Второй выронил
тыкву, повернулся было к храму -- второй дротик догнал и вонзился в худую
шею. Шатаясь, волхв двинулся прочь, упал, сделав еще два неверных шага.
Обры рассыпались по голой земле, дождались Мирошномана. Тот выбежал
из кустов мокрый от пота, заорал на ходу:
-- Окружай!.. Окружай капище язычников!.. Землю изроем, но не уйдет!
Воины, закрываясь щитами, топтались в трех десятках шагов перед
деревянными стенами. Мирошноман видел страх в глазах воинов-зверей.
Сойтись лицом к лицу они рвались и сейчас, но если шагнуть ближе --
беспощадные стрелы пещерника выбьют их ряды, как молнии безумного Хараджи.
Медленно, держась от храма на почтительном отдалении, они замкнули
кольцо. Их лица были суровыми и тревожными. В храме было тихо, но каждый
воин-зверь чувствовал на себе беспощадные глаза таинственного противника и
каждый, с какой бы стороны ни стоял, готов был поклясться, что видит
кончик смертоносной стрелы, которую пещерник просовывает между бревнами,
выбирая цель...
-- Сколько у него стрел? -- спросил Мирошноман зло. -- А сколько нас?
Навалимся разом. Мы порубим его сразу! В плен не брать!
Воины начали осторожными шажками приближаться к храму. Щиты держали
высоко, оставив узкую щелочку для глаз -- выше закрывал шлем. Мирошноман
выдернул меч, яростно оскалил зубы, собираясь отдать приказ о немедленной
атаке, но Морш вдруг схватил его за руку:
-- Одним камнем трех собак! Ты сбережешь воинов, убьешь врага и
уничтожишь храм чужого бога. Чтобы утвердиться в вере, надо безжалостно
низвергнуть старых богов! Народ не может меняться нам в угоду, если у него
будет память. Особенно важно уничтожать чужих богов.
-- Сжечь? -- спросил Мирошноман с сомнением.
-- Не откладывая!
Трое воинов уронили щиты, быстро разожгли костер. Другие спешно рвали
мешки, полотняные сумки, бегали к белеющим вдали березкам за берестой.
Тряпки и бересту обернули вокруг дротиков и стрел, подожгли и разбежались
вокруг деревянного храма.
-- Метать огонь! -- крикнул Мирошноман.
Воины с разбега метнули копья. Оставляя огненные дуги в потемневшем
небе, словно пролетели малые смоки, копья с гулким стуком вонзились в
толстые плотные столбы. Огонь жадно охватил древки, ронял огненные капли
на землю, в твердом гладком дереве мореного дуба остались торчать железные
наконечники -- кондовый дуб устоял, не загорелся.
Мирошноман в ярости сжал кулаки. Еще дважды по его приказу метали
копья, пока не истратили последние. Он хотел было гнать на приступ -- мечи
остались! -- когда ноздри вдруг уловили запах дыма. Последнее копье,
брошенное осмелевшим воином вблизи, упало на крышу. Там сушились лечебные
травы, пучки мяты, липового цвета -- огонь быстро пошел по всей крыше,
радостно взревел, почуяв силу, вгрызся в дерево, начал рушить стропила.
-- Смотреть в оба! -- заорал Мирошноман. Он бегал с обнаженной саблей
вдоль цепи воинов. -- Там огонь, здесь луна помогает! И муравей чтобы не
выскользнул!
Языческий храм горел немыслимо долго всю ночь. Столетние дубы,
которые когда-то неохотно поддались острым топорам, горели страшно, к небу
вздымался широкий огненный столб, прожигал низкие облака. Казалось, само
небо горело и роняло раскаленные капли.
Воины едва не падали от усталости: всю ночь до судорог сжимали
рукояти сабель и топоров, до рези и слез в глазах всматривались в каждый
блик, пляшущие языки пламени, в любой тени со страхом узнавали бегущего на
них разъяренного пещерника с поднятым мечом.
Морш тревожно посматривал на озаренные пламенем изнуренные лица.
Пожар на этой языческой Лысой горе на беду виден издали -- огненный столб
до неба, облака словно набухли от жаркой крови. Чересчур далеко видно, а
ведь и самые покорные племена приходят в ярость, когда рушат их святыни!
-- Он сгорел, -- выкрикнул один из молодых воинов. -- Даже боги не
выживут в таком огне!
-- Да, конечно, -- ответил Мирошноман глухо.
Взглянул в счастливые глаза и отвернулся. Он уже слышал эти слова на
пепелище терема. После чего сотник, три десятника и его лучшие воины были
убиты, как овцы рассвирепевшим волком.
В сторонке Морш, посланец далекого племени с юга, заботливо укутывал
плащом сестру. Она зябко ежилась от ночного холода, резко дергала плечами,
будто сбрасывая пауков. Морш крикнул Мирошноману:
-- Он мог уцелеть?
-- А он остался там?
-- В огне? -- возразил Морш. -- Подземелий в капищах не строят, знаю.
Разве что сразу, не останавливаясь, проскочил этот сарай насквозь? Выбежал
с другой стороны и затаился в кустах, прежде чем мы окружили храм?
-- Другого не осталось. Уйти не мог, у подножия стоит цепь твоих
воинов. Пойдем такой же цепью навстречу и варвара защемим, как между двух
ладоней!
Мирошноман кивнул: чужак снова говорит здраво. Странно, что далекий
от воинского дела человек разбирается в тактике войн, засад, внезапных
нападений.
Он повернулся, чтобы отдать новый приказ, но в это время подбежал
запыхавшийся воин. Глаза Мирошномана люто сузились, воин был из цепи,
оставленной у подножия:
-- Почему здесь?
-- Нападение! -- выдохнул воин, едва держась на ногах. По шее
стекала, пузырясь, широкая красная струйка. Левое ухо отсутствовало, из
среза толчками выплескивалась кровь. -- Бьемся, но их много... Вели дать
помощь!
Мирошноман бросил взгляд на догорающий храм. Варвар пожертвовал
жизнью, теперь захохочет, глядя на своего врага: явились местные дикари
мстить за свой храм.
-- В круг! -- закричал Мирошноман страшным голосом. -- К подножию уже
не прорваться!
Со всех сторон к догорающему храму бежали воины-звери. В глазах
блестел красный отсвет пожара, иные бешено вращали глазами, кто-то взвыл,
вцепился зубами в край щита.
-- В круг! -- заорал Мирошноман еще громче.
Воины-звери неохотно сбились в рыхлую толпу, ощетинились оружием. Они
презирали драться в строю, как пытался научить их Морш, видавший другие
страны, -- бог богов Хвыцкара принимает к себе лишь неистовых, одержимых,
настоящих воинов-зверей!
Залитые заревом пожара и мертвым лунным светом зеленые кусты словно
исчезли в единый миг, накрытые людской волной. На утоптанное ровное поле
выскочили воины-звери, половина уже в крови, за ними гнались разъяренные
люди. Мирошноман услышал многоголосый вздох облегчения: его воины сразу
увидели, что враг захватил то оружие, что первым попалось под руку,
доспехов никто не надел...
-- Вперед не вырываться! -- рявкнул Мирошноман. -Держать круг!
На него с разбега набежал крупный мужик с распахнутым в яростном
крике ртом. Мирошноман легко уклонился, его сабля зловеще свистнула,
рассекая воздух, и мужик захлебнулся в вопле: правая рука до локтя
исчезла, а из жуткого обрубка со свистом брызнула кровь, белая кость
потемнела, наполняясь кровью. Мирошноман успел подставить щит под падающую
дубину второго славянина, мгновенно ткнул острием в живот.
Железо звенело уже всюду, хрипло и страшно кричали раненые.
Мирошноман отступал вместе с отрядом сперва по твердой земле, потом
споткнулся о первого убитого обрина, дальше мертвые и раненые лежали
вплотную один к другому.
Отражая удары, он рискнул бросить взгляд по сторонам, похолодел:
обров осталась горстка. Они падали, как срубленные деревья, -- славяне
были вооружены хуже, наспех, но превосходили в росте и силе. Их удары были
страшными, и обрин, попавший под такой удар, обычно падал, как бык под
ударом молота, и уже не поднимался.
