задевая верхушки деревьев. Земля как-то сразу размокла, копыта уже не
стучали, а шлепали по грязи. Когда проезжали под деревьями, мокрые ветки
хлестали по лицу, вода с мокрых волос сбегала под одежду. Однажды дорога
пошла наверх, копыта загремели по камням, вода там не застаивалась, но
пришлось ехать по одиночке, и Олег едва не остался с вывернутой шеей, с
тревогой оглядываясь на миниатюрную девушку.
Небольшую весь увидели издали -- селение расположилось в зеленой
долине, там был вырублен кустарник, дабы незамеченным не подобрался враг.
Три больших дома из толстых бревен, десяток по -- с резными крышами, с
сараями и пристройками, банями. Все дома и сараи под одной крышей: в дождь
побываешь везде, не замочив ног, при нужде легко перебрасывать воинов из
одного конца в другой.
Олег обернулся, сказал резко:
-- Теперь только шагом! Никаких резких движений. Я не хочу быть
утыканным стрелами, как еж.
Дорога пошла вниз, конь сразу поскользнулся, Олег спрыгнул, повел в
поводу. Мокрые от дождя камни блестели, как панцири черепах. Олег
удерживал напирающую лошадь, в сотый раз клялся оставить невольную
спутницу в любом селе. Правда, она тоже слезла, ведет коней в поводу, но с
ее тонкими ручонками удержать сонную мышь и то богатырский подвиг...
Дома постепенно приближались, Олег различал коновязи, колодцы с
деревянными воротами.
-- Я чувствую что-то, -- услышал он сзади дрожащий голос Гульчи. --
Как-будто чьи-то злобные глаза следят за каждым моим шагом!
-- Шагай ровнее, -- пробурчал Олег громко. -- Охранители веси давно
идут по обе стороны дороги. Трое ломятся справа, как пьяные лоси, двое
слева в соплях путаются. Видать, хорошие хлеборобы, если по лесу ходить не
умеют... А вот справа один идет хорошо! Побывал на коне и под конем, не
учуять, если бы помощники не сказали, что в плечах косая сажень, доспех
кожаный, сапоги на лосиной шкуре, три дня не мылся, на левую ногу
прихрамывает...
Справа кусты затрещали. Гульча вздрогнула, на дорогу проломился
могучего вида хмурый мужик. Вода текла с него ручьем, он был действительно
широкоплеч, в кожаной душегрейке, мокрые голые руки были чудовищно
толстыми, в буграх мускулов. За плечами у него торчал длинный лук, на
поясе болтался короткий меч-акинак. Мужик полоснул по Олегу лютым
взглядом, гаркнул во весь голос:
-- Степашко, Ивашко! Горшки побили, косолапые...
Из кустов вышли двое молодых парней, перегородили дорогу. Олег не
двигался. Парни смотрели зло и сконфуженно. Гульча сидела на коне, как
вбитый в седло столбик, а конь с хрустом объедал листья дерева, вскидывал
голову, тряс мокрой гривой.
-- Кто такие? -- бросил мужик грозно.
-- Странники, -- ответил Олег. -- Я пещерник, меня согнали дикие
люди. Родню этой девушки убили.
Мужик смерил недоверчивым взглядом широкие плечи пещерника, остановил
цепкий взгляд на его ожерелье с оберегами. Казалось, прощупал глазами
каждую фигурку, взвесил, оценил. Молодые парни уже крутились вокруг лошади
Олега, уважительно рассматривали торчащую из ножен огромную рукоять
двуручного меча.
-- Меня зовут Тверд, -- сказал мужик. -- Идите в деревню, но не
пытайтесь надуть. Тебе боги нашептали, что я, хоть три дня и не мылся --
тут ты угадал, -- с мечом обращаться умею. К тому же стрелы мои бьют уток
на лету с сотни шагов!
Олег смолчал, хотя и не знал, как можно мерить в шагах до летящих в
небе уток. Они с Гульчей сели на коней, медленно поехали вниз по дороге.
Парни взяли под уздцы других коней, лишь Тверд шел в стороне, угрюмо
зыркал из-под мохнатых бровей. Его широкие ладони не удалялись от рукояти
меча.
На околице их встретила визжащая детвора. В сторону пришельцев сразу
полетели камни, палки. Тверд зарычал, как разъяренный медведь, детвора с
ликующими воплями разбежалась. Лохматые лютые псы бросались с ворчанием,
норовили стащить чужаков с коней. Олег дважды саданул одного каблуком
прямо в пасть, Гульча поджала ноги к седлу. Тверд шагал насмешливый, злые
искры блестели в черных глазах. Крупный пес, распалившись, ухватил его за
мокрый край душегрейки. Тверд выругался, молниеносно цапнул пса снизу за
челюсть, блеснул нож, и пес рухнул на дорогу с перерезанным горлом.
Псы разом попятились, вдруг так же одновременно набросились на
смертельно раненного сотоварища. Полетели клочья, раздался визг. Тверд
криво ухмыльнулся, сунув нож в деревянные ножны, даже не стерев кровь.
Когда вступили на улицу, из домов первыми высыпали женщины. Мужики
держались спокойнее, но кое-кто держал в руке топор.
Дома тянулись, сменялись пристройками, сараями, кузнями. Олег видел,
что их ведут к массивному дому. Бревна в стенах высохли и почернели, в
окнах блестели тонкие железные прутья. Крыша была не соломенная, не
гонтовая -- из бревен в два наката. На толстой двери торчали массивные
петли из железа, в них было заложено полено размером с доброе бревно.
Тверд объяснил зычно с той же насмешкой в голосе:
-- Пойманных медведей держим. До праздника, потом под топоры...
-- Долго нам здесь? -- спросил Олег.
-- Вождь со старейшинами пируют в соседней веси. Вернутся, решат.
Олег покосился на Гульчу -- она не поняла зловещего оттенка в словах
Тверда и двойного смысла слова "решат".
Парни увели коней, Тверд грубо дернул ножи с пояса Олега, отобрал
кинжал Гульчи, и двери за ним захлопнулись. Оба остались в огромной
комнате, свет проникал из двух забранных железными прутьями окон. Стены
были бревенчатые, между щелей свисали лохмы почерневшего мха.
-- Нам повезло, -- сказал Олег с кривой усмешкой. -- Зимой было бы
зябко. Печи нет. Впрочем, зачем медведям?
Гульча побегала по комнате, ощупывая стены, повернулась. Лицо ее было
белое от страха:
-- Мы пленники?
Олег прислушался. По ту сторону двери все еще пыхтели, вкладывая
засов в чересчур узкие петли. Затем шаги удалились.
-- Мы чужаки, -- объяснил Олег мирно. -- Не бойся! Сейчас еще ничего.
Будет намного хуже.
Успокоив таким образом, он снял мокрую одежду, развесил на колышках,
торчащих в стене. Гульча с глазами, полными слез, забилась в угол. Олег
подпрыгнул, ухватился за край окна, долго висел на согнутых руках, что-то
обозревал через решетку.
Гульча наконец повернула голову, смотрела, поражаясь, сколько же
провисит, -- не паук, человеку столько не дано. Пещерник долго не
двигался, лишь однажды почесал босыми пятками одна другую -- сапоги сохли
в углу. Вдруг сказал довольно:
-- Еду несут... Ого, здесь живут терпимо. Еще как терпимо!
Он спрыгнул, уселся рядом с Гульчей. Засов заскрипел, дверь
распахнулась. Сперва блеснули острия рогатин с широкими наконечниками,
затем через порог шагнул молодой парнишка. Толкаясь в дверях, ввалились
еще двое отроков -- тащили стол, две лавки, корзинки с едой. Двери
загородили трое мужиков, поперек себя шире, угрожающе сжимали в руках
дротики и топоры.
Отроки, блестя глазами и посапывая, выкладывали на стол жареных птиц,
каравай хлеба, заднюю часть кабана, лепешки с лесными ягодами, два
глиняных глечика -- даже Гульча ощутила сильный запах старого меда.
Один отрок, засмотревшись на Гульчу с ее дикой красотой, едва не
уронил медовые соты -- подхватил другой. От двери раздался рык, отрок
спешно выгрузил вареную рыбу в широких листьях, убежал, не смея поднять
глаз.
Дверь с грохотом захлопнулась, снова загремел засов, послышались
пыхтение, ругань. Олег довольно потер ладони:
-- Неплохо живут. Что за народ, интересно?
Гульча, воспрянув духом -- если так кормят, то не убьют сразу, --
сказала язвительно:
-- Ты, конечно, есть не станешь? Пещерники ведь одними акридами...
-- Медом и акридами, -- поправил Олег.
-- Вот-вот!
Олег с хрустом отломил кабанью ногу, с наслаждением вдохнул запах
жареного мяса, сдобренного ароматными травами, буркнул:
-- Мало ли чего ты слышала... Но если настаиваешь, будешь всю дорогу
ловить мне акрид, женщина.
Когда они отвалились от стола, отдуваясь и глядя друг на друга
осоловело, Гульча сказала с облегчением:
-- Богато живут.
-- Богатство человека портит, -- сказал он наставительно.
-- Перестань быть пещерником хоть сейчас!
Он промолчал, делая вид, что не понял прозрачного намека. Зато понял,
судя по внешнему облику своих тюремщиков, что попали к тиверцам. К тем
самым, которые едва ли не первыми вышли из Леса, отделившись от невров.
Тивер со своим родом так и остался жить возле Леса, новые веси пошли одна
от другой часто -- через полверсты-версту, все такие же махонькие, как
встарь, когда кормились охотой. Землю пахали теперь, как поляне, огороды
завели подобно дулебам, но и лесное дело не забывали -- промышляли охотой,
когда в поле завершались работы. Били зверя, рубили деревья -- на
коромысла, ведра, ушаты, кадки. Поляне быстро наловчились драть лыко и
обулись в лапти, но тиверцы, судя по увиденному, по-прежнему в сапогах:
мужики в дубленых, бабы -- в мягких, расшитых бисером. Лапти, правда, есть
в каждой хате -- старик, что с печи не слезает, плетет от скуки, на себя
меряет: в гроб принято ложиться в белой рубахе и новых лаптях.
Не растеряв связи с Лесом, тиверцы остались такими же надежными
охотниками и бойцами, как и их прародители -- невры. Да и в кости пошире,
ростом выше соседних дулебов, древлян, борщаков, тем более -- дрягвы. Лишь
поляне вровень, но поляне кротки аки голуби, а тиверцы всегда готовы к
драке, даже дети носятся обвешанные ножами, белок и зайцев бьют настоящими
стрелами. Когда не удается задраться с соседом, тиверцы со скуки бьются
друг с другом, идут стенка на стенку, весь на весь, конец деревни на
другой, а то и правая сторона улицы на левую.
Олег не успел рассказать Гульче о тиверцах все, что понял, глядя из
окна, и что знал раньше, как дверь распахнулась, в комнату хлынул яркий
солнечный свет. Знакомый голос Тверда гаркнул:
-- Эй, странники! Выходь на солнышко.
На утоптанной площади лужи от недавнего дождика исчезли под ногами
гудящей толпы -- воинов с мечами, саблями, копьями, палицами. За их
спинами теснились мужики попроще, но и у них на поясах висели ножи и
короткие мечи, которые Олег все еще звал по старой привычке акинаками. И
молодые парни. И бабы.
ГЛАВА 6
Посреди площади сидели на широкой скамье пятеро крупных крепких
мужиков. Скамья не простая: блистает яркими красками, дубовая резная
спинка расписана стрелами Перуна, колесами с шестью спицами -- так всегда
изображают Рода, -- крылатыми конями, грифонами, полканами.
Заглавным сидел медведистый мужик, борода и волосы -- серые, цвета
старого серебра, такие же волосы курчавились и на широкой груди; рубаха
распахнута до пупа, как у молодого парубка, глаза навыкате, разбойничьи,
налитые кровью белки с поволокою -- мутные после гулянки. Справа и слева
старейшины под стать вождю -- под мостом сидеть бы с кистенем, грабить, а
не решать судьбы племени. Впрочем, может быть, и промышляют. Не ради
прибыли -- добротно живут -- ради озорства, удали.
-- Подойди, святой пещерник, -- велел вождь зычным голосом.
Олег смиренно остановился в трех шагах, опустив голову. Вождь
разглядывал в упор, за спиной Олега слышались смешки, перешептывания. Один
из старейшин тяжело поднялся, со знающим видом ощупал обереги на шее
Олега. У него самого болтались обереги из камня и дерева -- попроще.
Гульча держалась позади Олега, вызывающе встречала откровенные раздевающие
