Олег и Рудый долго крались вдоль стены, а когда луна зашла за
облачко, перебежали двор. Ворота терема, который Рудый упорно называл на
западный лад замком, были заперты на огромный висячий замок. Рудый быстро
вытащил крохотный ножик с длинным узким лезвием, сунул в щель, потряс.
Дужка сдвинулась и снова застряла в невидимых капканах. Рудый приложил
ухо, бережно повертел кончиком лезвия, дужка осталась в петлях массивного
засова, а тяжелый замок сорвался вниз.
Олег молниеносно подхватил, положил в сторонке на пол, потянул за
ручку. Ржавые петли пронзительно взвизгнули. Рудый мгновенно втянул голову
в плечи, как улитка рожки, испуганно процедил сквозь зубы: "Перепороть
ключарей..." Олег бочком вдвинулся в щель, и Рудый поспешно проскользнул
следом.
Из этих широких сеней две лестницы вели вверх, а на той стороне сеней
зияла приоткрытая дверь в узкий коридор. Олег кивнул, и они молча
перебежали через сени прямо в коридор.
Там стены быстро сдвинулись, Олег вынужденно пошел боком. Темно,
затхло, под ногами похрустывали мелкие косточки. Рудый начал потихоньку
ныть: он постоянно слышал гадкие звуки, а гадкие запахи еще чаще.
Олег замедлил шаг, тайный ход медленно повел вверх. Справа доносились
голоса, словно бы тайник шел вдоль стен пиршественных палат. Кое-где камни
были аккуратно вынуты, дабы смерды Твердислава могли тайком слушать речи
подвыпивших воевод и старших дружинников.
Олег на ходу заглядывал в квадратные выемки в стене. Однажды он взял
у Рудого ножик, осторожно ткнул острым концом в шероховатую стену. Блеснул
красноватый свет, Рудый понял, что стена -- не стена, а толстый ковер,
прикрывающий вынутую плаху. Через дырочку просматривался уголок зала,
залитый багровым светом факелов. Олегу и Рудому после блуждания в темноте
они показались нестерпимо яркими.
Олег уже опускал клинышек ковра, когда в палату ворвались, грохоча
сапогами, воины с короткими тяжелыми копьями. Двое держали пылающие
факелы. Впереди ковылял, сильно хромая, с обнаженным мечом воевода со
злым, сдвинутым набок лицом: уродовал огромный распухший кровоподтек всех
цветов радуги -- глаз заплыл, губы распухли. Рудый с содроганием узнал
Листа, злополучного воеводу, который сражался у обрыва.
Лист быстро оглядел зал, прошепелявил:
-- Обшарить вше ходы-выходы!.. Осмотреть комнаты. Ешли двеши шаперши
-- ломайте. Помните, они опашны. Ешли не хотите умереть, шубите их
пешвыми. Не пытайтешь обешорушить или вшять в плен -- убивайте!
Похоже, вторая половина его зубов осталась у обрыва на невспаханной
земле, ожидая весны. Один воин, в полном доспехе и в шлеме, покосился на
обезображенное лицо свирепого воеводы, зябко передернул плечами, словно от
внезапного северного ветра, сказал нерешительно:
-- Они здесь в самом деле?
-- Здешь, -- гаркнул Лист. Он закашлялся, плюнул на пол темным
сгустком. -- Я их обезошужил и захватил, но потешял пятнадцать воинов, а в
моей дружине были лучшие из лучших! Но эти пшоклятые вше равно
ушкольшнули, вовремя для них напали пшоклятые урюпиншы...
-- Но почему они здесь?
-- Мы захватили их женщин, душак. Они не трушы! Охотники показали,
что четвешо вшадников галопом нешлишь в нашу шторону. К тому же я только
что обнашужил, что вошота отпешты!
-- Ворота терема?.. Могли забыть запереть.
-- Нет, пока я сташший воевода, -- отрезал Лист.
Воины, снова громко топая, выбежали из палаты. Лист подозрительно
огляделся, пошел с обнаженным мечом вдоль стены. Олег попятился в темноте
на цыпочках.
Рудый прошептал:
-- Что подсказывают боги?
-- Говорят, что мы -- бравые мужи.
-- Я не Асмунд, мне чести не надо. Лучше быть живой лисой, чем
мертвым львом...
-- Шшшш!
Олег потащил за собой Рудого в глубину хода, круто свернул. Рудый не
успел увидеть поворота и влип в каменную стену, зашипел, как разъяренный
змей.
-- Что на этот раз? -- потребовал раздраженно Олег.
-- Крысы...
Олег двинулся в темноту, но впереди уже заблестел рассеянный свет.
Они выбрали крохотную комнатку, где стояли два огромных сундука, высокая
кровать, тускло светил догорающий факел.
Рудый еще тер кулаками глаза, свет больно резал, как вдруг в коридоре
послышались тяжелые шаги. Дверь содрогнулась от толчка. Послышались грубые
голоса, толстые доски затрещали. Олег вытащил из ножен кинжал, стал рядом
с дверью. Рудый застыл с другой стороны, лицо его стало мрачным,
оскаленные зубы заблестели, как у загнанного хорька: отступать некуда --
сами захлопнули себя в ловушку.
Дверь содрогнулась, доски подались, начали со скрипом раздвигаться.
Олег вскрикнул тонким, детским голосом:
-- Ой, кто там?.. Папа, это ты?
За дверью наступила тишина, потом -- потрясенный голос:
-- О, Сварожич! Там дети князя...
-- Достанется нам, -- сказал второй торопливо. -- Князь не потерпит,
что выломали дверь к его наследнику и дочке.
Рудый не верил ушам своим, но шаги быстро удалились. Он повернул
сияющее лицо к пещернику:
-- Хорошо, что здесь так чтят детей!
Олег ответил равнодушно, думая о другом:
-- Свои жизни чтят...
-- Думаешь, не ради детей?
-- Стань на их место. Ломать дверь, ожидая, что двое -- нет, четверо!
-- осатанелых уже занесли для удара мечи? Всякого, кто шагнет через порог,
исполосуют от макушки до задницы... Поневоле схватишься за любое
объяснение, чтобы оставить дверь в покое.
-- Ты не веришь в добрые чувства, -- обвинил его Рудый. -- А еще
святой человек!
-- Пойдем отсюда. Лист не пройдет мимо запертой двери.
-- Веди, тебе боги подсказывают.
-- В этих норах важнее подсказка крысы.
-- Не богохульствуй! -- воскликнул Рудый патетически, но глаза его
блестели живо, на пещерника смотрели с интересом.
Олег выхватил факел, подбежал к высокому окну. Рудый подставил спину,
Олег вспрыгнул ему на загривок. Рудый заохал, перекосился, но Олег не
обращал внимания, выглянул, быстро просунул руку с факелом.
Когда спрыгнул на пол, Рудый с трудом разогнулся, сказал обвиняюще:
-- На меде и акридах так не взматереешь!
Снизу в окошко потянуло гарью, начал заползать сизый дым. За стеной
послышался топот, кто-то истошно заорал, затопали еще громче. Олег кивнул
Рудому, тот работал хитрым ножичком, снимал скобы. Олег прислушался, затем
распахнул дверь. Они пронеслись через освещенный пламенем коридор,
вскочили в темную комнату, где распахнутая дверь уже висела на одной
петле.
Затаившись в темноте, они видели на фоне огня темные фигуры, что
растаскивали горящие клочья ковров, рубили деревянные перегородки. Кто-то
катил огромную бочку, из нее хлестала темная, сильно пахнущая струя. Рудый
потянул носом, простонал: "Такое пиво переводят!.. Лучше весь терем в
пепел..."
Олег нетерпеливо кивнул, они перебежали через коридор. С площадки,
где стоял массивный камнемет с отполированными ручками, видно было внизу
пламя, там клубился черный дым, суетились люди.
Рудый равнодушно отмахнулся:
-- Пусть горит. Все равно не наше!
Лицо Олега было черным, как ночь, в глазах вспыхивали и гасли
багровые отблески. Он сказал тяжело:
-- Умилы и Гульчи здесь нет. Я бы ощутил.
Дверь распахнулась с металлическим скрежетом. На пороге появился
ухмыляющийся страж:
-- Эй, черненькая! Тебя изволит видеть князь.
Гульчачак сердито поднялась с холодного каменного пола. Страж
намерился дать ей леща, она отшвырнула его руку -- потную, длинную и
отвратительно волосатую, взбежала по выщербленным ступенькам.
Первый поверх терема-крепости был из камня, но выше шли толстые
бревна, и Гульча сразу перестала ежиться -- от дерева шло почти
человеческое тепло. Она чувствовала ощупывающие глаза стража, но не
оборачивалась. Он всегда смотрел на нее по-хозяйски: возможно, ее обещали
ему.
Они прошли через ряд длинных палат. У каждой двери топтались воины --
в доспехах, в начищенных до блеска шлемах, в руках держали странные копья
с широкими зазубренными остриями. Двое бросали кости, прислонив копья к
стене. Лица их были в шрамах, глаза холодные, движения четкие. Их желтые
от твердых мозолей ладони никогда не уходили далеко от копий.
Последняя дверь была широкой, окованной железными полосами,
украшенной серебром и золотом. Двое стражей скрестили перед Гульчей и
сопровождающим ее воином копья. Их лица были застывшие, но глаза хитро
щурились.
-- В чем дело? -- потребовал длиннорукий сердито.
Один из воинов прорычал с веселой угрозой:
-- Телепень, ты знаешь...
Телепень угрюмо оглядел их ухмыляющиеся рожи, буркнул:
-- Нечего лыбиться, дурни! Теперь это моя корова. Эй, девка,
раздевайся!
Гульча отшатнулась:
-- Я?.. Здесь?
-- На князя трижды за месяц замахивались, ясно? Он как кость в горле
немецкому королю, бодричам, польским князьям... Даже хазарам, наверное.
Гульча смотрела ему в глаза, еще не веря, и он хрюкнул нетерпеливо,
быстро и грубо сорвал с нее одежду. Оба стража захохотали, один сказал
насмешливо:
-- Корова?.. Не тянет даже на коровку. Так, теленок... Дам тебе...
-- Умойся, -- огрызнулся Телепень.
Он потряс одежду Гульчи, ощупал, отбросил, знаком велел сбросить
сапоги, потряс каблуками вверх перед стражами, с отвращением швырнул ей
под ноги. Кожа Гульчи пошла пупырышками от холода и насмешливых взглядов,
но не горбилась, алые кончики грудей застыли, острые и твердые, как
наконечники стрел. Телепень швырнул ей одежду в лицо, гаркнул зло:
-- Одевайся, дура! Обрадовалась, ишь... светишь оттопыренной
задницей!
Стражи опять захохотали. Гульча услышала хриплый голос:
-- Дам три куны... Даже серебряный динарий!
Удерживая слезы, Гульча торопливо натягивала одежду. Когда
наклонилась за сапогами, слезы прорвали запруду, хлынули по щекам.
Телепень ухватил ее за плечо, раскрыл дверь и втолкнул пленницу. Сзади
тяжело захлопнулась дверь.
Гульча очутилась в парадной палате, кое-как поправила одежду.
Помещение было невелико, в три узких окна заглядывали яркие звезды. На
широком и массивном троне сидел князь -- темноволосый воин с жестоким
лицом, широкогрудый, массивный, с холодными, как лед, глазами. В двух
шагах перед ним сидела на широкой лавке Умила, на коленях у нее вяло
ворочался и капризничал Игорь. Лицо княгини было смертельно бледное, под
глазами огромные черные круги. Она смотрела на грозного князя со страхом,
пугливо вздрагивала.
Твердослав окинул Гульчу ледяным взором, поинтересовался:
-- Телепень, ты уже развлекался?
-- Нет, -- присягнул Телепень торопливо. -- Это стражи обыскивали.
Княже, в ее волосах можно спрятать кинжал, а в таких сапогах -- по мечу!
Твердослав буркнул с отвращением:
-- До слез доводить не обязательно... так сразу. Сядь, женщина.
Гульча утерла кулачком глаза, опустилась на лавку поближе к Умиле.
Князь смотрел пристально, не отрывая взгляда. С края лба через скулу
опускался длинный рубец. Князь был в кольчуге, на поясе висел меч, будто
он сидел на коне, а не на троне в своем тереме.
-- С какой целью вы вторглись в мои земли? Сколько вас? -- спросил он
резко.
Гульча независимо пожала плечами:
-- Семь человек. Из них две женщины и один ребенок. Я не знаю более
трусливого племени, чем урюпинцы.
Умила испуганно дернула ее за рукав, но голос Твердислава был таким
же ровным и холодным, безжалостным, как лезвие меча:
-- Среди мужчин признали Рудого. Он сейчас служит у Рюрика Буянского
