украсть кошелек, обобрать с головы до ног. Кася подозревала,
что если бы у бедного муравья было что красть, доктор наук и
лауреат из непонятной женщинам лихости обязательно попытался бы
это сделать.
-- Как лижутся, -- сказала Кася с отвращением. -- Прямо
как генсеки прошлых лет.
-- Не ревнуй, -- обронил Семен.
-- Я? -- вспыхнула Кася. -- Просто смотреть гадко.
-- А вдруг у них там эрогенные зоны? Касенька, не подходи
с нашими понятиями. Это другой мир. Кстати, замкнутый. Муравьи,
если ты знаешь, не могут жить без коллектива. Даже не могут
переваривать пищу в одиночку. А этот ксеркс жив! Почему?
Подумай. А тем временем просмотри комбинезон. Вон у тебя под
коленом присосался мерзкий по виду грибок!
-- Ткань выдержит.
-- Ее проверяли на прочность в лаборатории, а здесь --
джунгли.
-- Ткань выдерживает все мыслимое, -- повысила голос Кася.
-- Яды, кислоты, разрывы, проколы...
Семен смолчал. Его комбинезон блестел. Подобно Владу и
ксерксу, он чистился часто -- Кася ощутила неудобство, женщина,
а вроде замарашки. В Мегамире во всем откапываешь
первоначальный смысл: мода на чистоту явилась из жестокой
необходимости -- грязнули вымирали первыми. Даже в прежнем
Старом Свете.
Тепло из воздуха уходило сперва медленно, затем Кася
ощутила, как судороги пробегают по всему телу. В Старом мире
кожа пошла бы пупырышками, а в Мегамире весь не толще прежней
пупырышки -- холод пронизывает целиком, одновременно с кожей
остывает сердце, печень, внутренности. Чуть передержал, жди
острую режущую боль, если не умеешь заглушать. Старожилы
научились вырабатывать прямо в организмах болеутоляющее, но
неизвестно -- к добру ли. Боль -- сигнал о неблагополучии.
Влад указал на щель у подножья раскидистого мегадерева:
-- Заночуем там.
Семен робко предположил:
-- Не лучше ли... на мегадереве?
Влад не повернул голову:
-- Не лучше.
Они забрались в трещину, сверху закрыли сетью, пропитанной
алломонами. Сеть нашлась у варвара, Семен и Кася никогда не
спали вне Станции. Даже в первом поиске сбежавших генетиков,
они всякий раз к ночи возвращались на Станцию. Правда, всякий
раз -- это дважды. На третий день была авария, тогда впервые
ночь прошла вне Станции, но Глеб и Кася были до того измучены,
что не замечали ужасов -- впали в мертвый сон. А Ковальский из
него почти не выходил.
Варвар почти сразу заснул, стоя, привалившись к стене.
Вообще Кася заметила, что он присаживается редко, а на
четвереньки опускаться избегает вовсе. Ритуальное, предположил
Семен. Запреты жрецов, шаманов. Ужасы наказания. На
четвереньках намного легче бегать. В Мегамире прямоходящего
ждет масса трудностей, любое движение воздуха -- даже не ветер,
валит с ног. Примитивные племена обязаны становиться на
четвереньки! Чересчур велик соблазн.
Семен и Кася долго не спали, переговаривались, опасливо
поглядывая наверх. Там на темном небе появилась огромная
страшная фигура, поводила сяжками, сканируя ночные запахи и
беседуя с Хошей, тот не бросал жвалоносца. Семен удивленно
покачал головой: и здесь, среди странных зверей, свои симпатии,
привязанности! Мог же крохотный дракончик уютно устроиться на
груди варвара в относительном тепле, но остался с ксерксом,
греет другу лоб теплым пузом, скрашивает одиночество ночного
дежурства.
Стены разогретого за ночь ущелья остыли, потянуло холодом.
Семен перехватил капсулку из руки Каси:
-- Будешь разогреваться на ночь?
-- Не могу же... в ночной анабиоз... как насекомые!
-- Первые исследователи каждую ночь впадали. Может быть,
потому и прожили так долго?
-- Журавлев, Немировский?.. Они прожили долго, но все-таки
погибли. А те их коллеги, которые жили по-человечески, умерли
своей смертью.
Она даже во тьме ощутила как покачал головой Семен. Но
промолчал, спорить не стал -- женщина права всегда. А если не
права, то перед ней надо немедленно извиниться и продолжать
заниматься делом.
Семен так и поступил: свернулся и заснул. Кася фыркнула,
мужчины все-таки одинаковы, присела на корточки -- в Мегамире
спят в любом положении -- не проснешься, даже если упадешь.
Хоть с мегадерева.
Холод постепенно взял верх, мертвое оцепенение проникло
вовнутрь. Она ожидала леденящего страха, анабиоз подобен
смерти, он и есть временная смерть, однако странное чувство
покоя разлилось по телу. Она попыталась насладиться им,
прочувствовать глубже...
...но мешал возникший шум. Она недовольно подвигала
плечиком, сердито открыла один глаз. В расщелине было светло,
небо блистало синью, уже не расчерченное защитной сетью, сверху
доносились голоса. Сконфуженная, она поспешно покарабкалась по
стене. Если это был анабиоз, то все равно обычный сон лучше: ей
всегда снились яркие сны!
Семен с варваром скатывали широкий тент. Гигантского
ксеркса не видно, но Хоша торчал столбиком на громадном камне,
чистил перышки и звонко верещал, часто вскидывая к небу
уродливую страшноватенькую морду. "Господи, это еще и
канарейка!" подумала Кася с отвращением.
-- Как спалось? -- спросил Семен жизнерадостно.
-- Никак, -- огрызнулась Кася.
Луч солнца опустился на деревья, быстро соскользнул по
стволам. Все озарилось нестерпимо ярким сказочным светом. Кася
невольно отшатнулась, прикрыла глаза ладонью, щурясь,
остолбенела: всюду -- на широких мясистых листьях, что лежат
прямо на земле на ветвях, развилках стволов, вскинутых листьях
наверху -- сверкают, переливаясь всеми цветами радуги,
искристые шары. Самые мелкие с ее кулачок, самые крупные --
приплюснутые весом -- с нее ростом: прикоснешься, влипнешь как
в жидкий клей.
Семен посматривал искоса, не мешал зачарованно любоваться:
считанные секунды длится сказочная красота. Затем блестящая
пленка пойдет рябью, капля росы прогреется, пойдет бурное
испарение... Солнечный луч прожигает насквозь, через считанные
мгновения от сверкающего шара останется мокрое место, да и оно
тут же высохнет бесследно.
До слуха Каси донесся голос Варвара:
-- Малец спрашивает у взрослого воина, летают ли червяки?
Тот в крик, дурак, ты же видел червей, как же могут летать, у
тебя вместо мозгов одни ганглии, чем ты думаешь... А малец
вякает, мол, Верховный Вождь сказал, что летают! Тут воин снова
орет: дурень, не понимаешь, поганые червяки все-таки летают, но
низко, понимаешь, дурень, низко!
Семен ржал, топал ногами. Кася ощущала вибрацию почвы, как
чувствовала и более далекие толчки, стуки, колебания. Подумала
с удивлением, что наверное почувствовала бы задолго приближение
землетрясения: изнутри обязательно шел бы особый треск, как от
переспелого арбуза.
-- Кася! -- ворвался в уши резкий оклик. -- Катерина!.. Не
спи. Отправляемся.
Ксеркс уже был на поляне, ракетная установка плотно
вцепилась в спину, прижалась как перед прыжком, чтобы не мешать
охотиться в зарослях. С камня с визгом сиганул Хоша, в прыжке
страшно вздыбил гребень и растопырил когтистые лапы -- управлял
полетом, как запоздало поняла Кася, что от ужаса едва не
пустила под себя лужу: страшненький дракончик летел почти на
нее.
Хоша брякнулся Головастику на лоб. Семен и Влад уже сидели
рядом, скалили зубы, явно нашли общую тему для разговоров. Кася
понимала, что это за тема. Когда такие разные мужчины находят
общую тему, ясно, о чем чешут языки.
Она запрыгнула, ракетная установка разгораживала их,
потому Семен тщательно проследил, чтобы девушка прикрепилась
липучками и к спине дима, и к установке. Ксеркс почти прыгнул с
места, Кася сожалеюще оглянулась на поляну, рассеченную
расщелиной: блестящие драгоценные шары уже словно покрылись
трещинами...
Ксеркс с утра бежал осторожно, лавируя между блестящими
шарами. Попадались такие монстры, что даже он не рисковал
задеть: пришлось бы ждать, пока солнце высушит каплю,
освободит. Воздух был чист, плавали только бакты не крупнее
ногтя, всегда голодные, ненасытные, покрупнее -- поднимутся
позже, когда раскроются цветы, выпустят в потеплевший воздух
крохотные частицы сладкой пыльцы.
Кася постепенно оживилась, начала переговариваться с
мужчинами поверх ракетницы. Варвар, как заметила вскоре
ревниво, внимал ей краем уха, больше вслушивался в неумолчный
треск, звон, шорохи, писки, что неслись как раз из далей, до
которых ехать еще полдня. Ноздри начинали жадно раздуваться
именно тогда, когда запахи вроде бы истончались или пропадали
вовсе.
Головастик иногда круто сворачивал без всякой причины.
Кася поинтересовалась ядовито:
-- Кто у нас выбирает дорогу?
-- Впереди богомол, -- ответил Влад, не поворачивая
головы. -- Слева -- стадо тенетников. Всего за полверсты.
Сосредоточившись, он даже на ходу составлял картину,
полученную из запахов, звуков, вибрации почвы. По пению,
треску, писку ясно кто где сидит или висит на стебле, но даже
по отсутствию свадебных трелей -- тоже ясно, ибо запах рисует
пейзаж с роскошным конюшиной, богатой нектаром, но ревки из
мелких джампов молчат, хотя без них и конюшина не конюшина.
Значит, среди зеленых листьев и сиреневых, одуряюще пахнущих
шаров затаился огромный хищный богомол, дорогу пересекает
огромный как богомол и тяжелый как камень неуязвимый хищник,
покрытый толстой броней. Влад однажды видел как он стоял,
широко расставив железные когтистые колонны, по тропе бежали
ксерксы, несли добычу, а жунць хватал сверху, в мгновение ока
выпивал сладкий сок из раздутого абмомена, небрежным рывком
отбрасывал искалеченного муравья. Сердце Влада облилось кровью,
с того момента люто возненавидел жунцей, богомолов и всех
зверей, что обижают добрых и верных муравьев.
Впереди вырастал исполинский лес, раздутый соком
настолько, что Влад сперва не поверил глазам. Сплошная стена
сочной зелени, земли не видно, как не видно и просветов,
деревья разных видов, все плотно притерты друг к другу страшной
борьбой за выживание: миллиарды лет тому -- противники, а
сейчас -- братья, отражающие вторжение других деревьев. Одни
деревья с раздутыми стволами и крохотными листьями, другие --
тонкостволые, вьются вокруг толстяков, нежно удушая, спешат
вскарабкаться к солнцу.
Головастик временами протискивался, даже подползал под
стволами. Сочные листья чиркали по металлу ракетной установки,
тяжелые капли падали Касе на спину, расползались, приклеивая к
бугристой кутикуле. Медленно пробрались мимо двух толстых
могучих деревьев, по стволам стекал густыми волнами сок,
застывал кольцами, там копошились клещи -- любители сладкого,
мекки, ревки, а гибкие деревья спиралями взбирались к небу, уже
усыпанные по всей длине листьями и цветами -- хозяев душили за
отпавшей ненадобностью в них, ибо наверх уже взобрались, можно
опереться на других гигантов, а своего надо изничтожить
непременно: подходит время ронять семена!
Кася все посматривала на варвара, на его блестящий обруч,
что плотно прижимал к затылку светлые волосы, тихонько
прошептала Семену:
-- Не знаешь, в его племени красивые женщины?
Семен вытаращил глаза:
-- С чего ты вдруг?
-- Я в детстве точно так подвязывала волосы. Цветной
лентой! Обруч ему идет, подбирала туземная эстетка со вкусом!
Семен оценивающе пробежал взглядом по кольцу из толстого
металла, хмыкнул:
-- По-моему, там другое назначение.
-- Какое?
-- Ну... можно ухватить противника за уши, треснуть лбом в
