позволяет. Неизвестно только, сколько времени на это уйдет... но начать я
решил немедленно.
Не знаю, сколько времени я скреб и корябал старый цемент и яростно
тряс прут; в конце концов я совершенно выбился из сил, а работа
продвинулась весьма незначительно. Шепотом ругаясь последними словами, я
лег отдохнуть на кровать. В этот момент Эрмара заявилась во второй раз.
Теперь на ней не было штанов и рубахи. Босая, завернувшаяся в
какое-то покрывало, она походила на женщину моей эпохи, вышедшую из
ванной. Однако грязные засаленные волосы - а когда она подошла ближе, то и
запах пота - развеивали эту иллюзию.
- Ну, ты все еще сердишься? - спросила она отвратительно кокетливым
тоном.
- Сержусь, - пробурчал я.
- Напрасно. Настало время помириться, - с этими словами она скинула
покрывало и осталась совершенно голой. Ее грудь была слишком плоской, а
тело - слишком мускулистым для женщины; но единственным по-настоящему
крупным изъяном была левая рука. Именно эту уродливую клешню я и
рассматривал. Проследив направление моего взгляда, Эрмара покраснела и
спрятала руку за спину.
Она не имела ни малейшего понятия о технике обольщения и, должно
быть, полагала, что достаточно просто стоять вот так, чтобы любой мужчина
на нее набросился. Возможно, с ее прежними любовниками-мутантами так оно и
было; в отличие от пресыщенных и развращенных аристократов северных
королевств или людей моего времени, мутанты, по-видимому, не нуждаются в
сексуальной изощренности.
- Ну же! - сказала она, теряя терпение.
Я смотрел на нее без всякого интереса или неприязни, со скучающим
равнодушием.
- Я же говорил - ничего у тебя не выйдет.
- Но ты же можешь! - воскликнула она.
- Но не хочу, - спокойно ответил я.
Прежде мне приходилось читать, что женщина, чьи сексуальные
домогательства отвергнуты, приходит в куда большую ярость, чем мужчина в
аналогичной ситуации. Теперь я мог наглядно в этом убедиться. Казалось,
Эрмара вот-вот набросится на меня с кулаками. Но вместо этого она
подобрала с пола свое покрывало и порывистым движением завернулась в него.
- Пока не передумаешь, еды больше не получишь, - заявила она, уходя.
43
Когда она удалилась, я выждал из осторожности некоторое время, а
затем снова принялся за работу. Я понял слова Эрмары буквально и поначалу
решил, что мне придется только поголодать, что было неприятно, но не
слишком меня беспокоило; однако через несколько часов я убедился, что
остался также и без воды. Это заставило меня удвоить усилия. К ночи мне
удалось довольно заметно раскрошить цемент; прут уже ощутимо шатался.
Отчаянно мечтая о кружке воды, я улегся спать.
Проснулся я рано, почти на рассвете (что вообще-то для меня
нехарактерно), с ощущением жуткой сухости во рту. Прежде мне никогда не
приходилось подолгу переносить жажду, и я понял, что времени у меня не
много. Если я не справлюсь с решеткой в ближайшее же время, то за глоток
воды буду готов на все.
Эрмара не появлялась целый день; у нее достало решимости ждать, пока
я сломаюсь. Наконец я почувствовал, что вот-вот сумею вырвать из щели
нижний конец прута, и решил на этом пока остановиться, поскольку
результаты моей работы уже были заметны со стороны, хотя и не бросались в
глаза. Я подошел к двери и принялся барабанить по ней кулаками и звать мою
тюремщицу.
- Ты передумал? - услышал я наконец ее голос из-за двери.
- Да! Но сначала дай мне напиться!
- Хорошо, - сказала она. - Я тебе поверю. Надеюсь, ты оправдаешь
доверие.
Через полминуты она вошла с кувшином в руке. На этот раз на ней не
было даже покрывала. Я ждал ее, сидя на кровати, полуприкрытый простыней.
Естественно, на окно она даже не взглянула. Она протянула мне кувшин, не
выпуская его из рук, и дала мне сделать лишь несколько жадных глотков.
- Остальное потом, - деловито сказала она и поставила кувшин на пол.
Я заставил себя улыбнуться. Она улыбнулась в ответ и наклонилась,
приготовившись скользнуть в мои объятия. Я резким движением бросил на нее
простыню и, схватив Эрмару за горло, опрокинул ее на пол. Возможно, в
первое мгновение она восприняла мои действия как неожиданную ласку, но уже
в следующий момент принялась яростно сопротивляться. Мне даже не удалось с
размаху ударить ее головой о каменный пол, как я рассчитывал. В то же
время простыня закрыла ей лицо, и она вынуждена была бороться вслепую.
Как я уже упоминал, Эрмара была весьма развита физически; если бы
наша схватка произошла вскоре после моего прибытия в эту эпоху, то я,
изнеженный цивилизацией интеллектуал, имевший лишь номинальное воинское
звание, не получил бы ни единого шанса. Однако за время пребывания здесь я
кое-чему научился и теперь старательно пережимал пульсировавшие под моими
пальцами артерии на ее горле, в то время как она наносила мне довольно
болезненные удары и все старалась добраться до моего лица и шеи. Потом
инстинкт самосохранения взял в ней верх, и она принялась отрывать от горла
мои руки. В какой-то момент ей это почти удалось, но затем ее хватка
ослабла и руки бессильно упали в стороны. Ее тело застыло подо мной.
Возможно, в каком-то смысле она и получила от меня то, что хотела - смерть
от асфиксии нередко сопровождается острыми сексуальными ощущениями.
Я откинул простыню и посмотрел на ее исказившееся лицо, а затем
полностью накрыл труп. Я был по-прежнему зол на Эрмару и не жалел о ее
смерти, хотя и не желал ее. Я убил ее не из-за злости, а просто потому,
что это был самый простой и надежный способ обезопасить дальнейшую работу
по моему освобождению.
Первым делом я допил воду из кувшина, а затем, немного передохнув
после схватки, снова занялся прутом. Вскоре мне удалось вытащить из щели
его нижний конец, а повиснув на нем всей тяжестью и продолжая раскачивать,
я вырвал и верхний. Оставалось самое ответственное - цепь. Все мои расчеты
строились на том, что с помощью прута удастся с ней справиться; если же
нет - тогда жуткий конец, описанный Эрмарой, становился реальностью...
Я сел на пол, вставил конец прута в одно из звеньев цепи и начал
поворачивать, перекручивая цепь. Один оборот, второй, третий... Она
лязгала, натягиваясь по всей длине, металлическое кольцо все сильнее
впивалось в мою лодыжку. Постепенно я придвигался ближе к стене; цепь
укорачивалась, резко складываясь изгибами и петлями, которые увеличивали
мой рычаг. Звенья скрипели и скрежетали друг о друга, с них осыпалась
ржавчина. Крутить становилось все труднее; наконец настал момент, когда я,
даже навалившись всем телом на рычаг, не мог больше выиграть ни градуса.
Все же я продолжал наваливаться, стиснув зубы от злости и боли в ноге. Я
еще помнил из курса физики, что, даже если сила недостаточна для
мгновенного разрушения материала, при постоянно приложенном напряжении
деформация накапливается; закрыв глаза, я пытался вообразить эти
постепенно расходящиеся атомы, эти микротрещины, бегущие во все стороны от
дефектов кристаллической решетки и проеденных коррозией каверн, словно мое
воображение могло их подстегнуть. Через некоторое время я дал себе
передышку, ослабив нажим; затем приподнялся и рывком навалился на
стержень, потом снова и снова. На двадцать какой-то раз, когда прут уже
заметно погнулся, а я начал склоняться к мысли, что скорее сломаю себе
ногу, нежели цепь, наконец-то раздался треск, и я рухнул на пол. Лопнуло
одно из звеньев; однако, осмотрев всю цепь, я увидел, что мог бы
освободиться и раньше, так как еще во время моих предыдущих попыток слегка
разошлось кольцо, крепившееся к стене посредством штыря.
Итак, я наконец был свободен! Пусть голый и с обрывком цепи на ноге,
но теперь я принадлежал только себе. Взглянув с некоторым даже злорадством
на накрытый простыней труп Эрмары, я подхватил цепь и отправился
исследовать дом.
В комнате, бывшей, по всей видимости, спальней Эрмары, я нашел ключ,
которым отомкнул кольцо на ноге; нашел я также оружие - арбалет с колчаном
стрел и два ножа, а на кухне - разделанную тушу какого-то копытного,
добытого, как видно, этим же утром. Но вот чего я не обнаружил нигде, так
это своей одежды - впрочем, эти лохмотья все равно мало на что годились.
Оставалось воспользоваться одеждой Эрмары. В обществе мутантов, где
женщины работают и сражаются наравне с мужчинами, не существует
какого-либо разделения фасонов по половому признаку; единственное
неудобство составляли размеры. И если штаны и куртку мне кое-как удалось
на себя натянуть, то с сапогами было сложнее. В конце концов, вооружившись
ножом, я вырезал из них некое подобие сандалий - конечно, подошвы у этих
сандалий были явно маловаты, но выбирать не приходилось.
Меж тем уже смеркалось; я решил переночевать в доме, а наутро
отправиться в путь. Мысль о ночевке в одном доме с телом убитой мною
женщины не вызвала у меня дискомфорта; со времени бегства из Проклятого
Века я навидался трупов. И если в ту ночь, лежа на кровати Эрмары, я долго
не мог заснуть, то совсем по другой причине: я обдумывал, что делать
дальше.
Чем больше я размышлял на эту тему, тем больше убеждался, что в одном
мутантка была права - мне нечего делать на севере. Почему там считается,
что из страны мутантов не возвращаются? Ведь я уже знал, что побеги были,
да и по логике, их не могло не быть. Значит, вернувшиеся предпочитают не
афишировать этот факт, а начинать новую жизнь на новом месте; очевидно, им
грозят опасные обвинения - от шпионажа до ереси. Но, предположим, я
вернусь в Грундорг - до которого надо еще добраться через контролируемые
мутантами территории - и начну там новую жизнь; что это будет за жизнь?
Второго герцога Раттельберского уже не найти. Снова поступить в солдаты?
Нет уж, хватит. Если уж и рисковать жизнью, то ради собственных интересов,
а не ради королевского тщеславия. С другой стороны, какие альтернативы
возвращению? Остаться жить в этом доме? Некоторое время я думал об этом.
Пожалуй, убежище было довольно безопасным; существовала высокая
вероятность, что еще много лет сюда не заглянет ни один мутант.
Продовольствие, по всей видимости, можно добывать охотой, вода тоже должна
быть где-то поблизости. Но мысль об остатке жизни, проведенном в этой
глуши без всякого занятия, кроме заботы о пропитании, привела меня в ужас.
Что остается еще? На западе мутанты, на востоке джунгли с людоедами. На
юге... Эрмара говорила, что к югу проходящая здесь полоса бесплодных
земель переходит в пустыню, за которой вроде бы живут люди. Пожалуй, этому
можно верить - если мутантка и искажала истину, то отнюдь не в сторону
приукрашивания, она ведь хотела убедить меня, что бежать мне некуда и
незачем. Вполне возможно, что эти люди не слишком агрессивны к чужакам...
может, и пустыни-то никакой нет. Постепенно я все более уверял себя, что
путь на юг лучше любого другого, и наконец, приняв твердое решение, заснул
со спокойной совестью.
44
На другой день я проснулся довольно поздно; солнце уже жарило вовсю.
Я вдруг подумал, что Эрмару следовало бы похоронить; однако, осматривая
дом накануне, я не видел ни одной лопаты, да и притрагиваться к трупу,
который, учитывая особенности южного климата, уже начал разлагаться, мне
не хотелось. Итак, я оделся, положил в торбу съестные припасы, огниво и
фляжку с водой, заткнул за пояс ножи, взял арбалет и навсегда покинул
