заставил меня отказаться от этой мысли.
Во дворе уже собралась целая толпа таких, как я. Грязные, обросшие, в
лохмотьях, они мало походили на людей. Я содрогнулся при мысли, что сам
выгляжу так же. Стражники с копьями, похоже, собирались выгнать нас
наружу, в чумной город. Я вспомнил, как входил в этот город несколько
месяцев назад, в хорошей одежде, с кошельком, полным медных денег...
Подумать только, _т_о_г_д_а_ я считал свое положение отчаянным!
В этот момент с улицы донеслось цоканье копыт, и во двор въехал
офицер в сопровождении нескольких солдат.
- Слушайте, вы, отребье! - обратился он к нам. - Вам предоставляется
редкий шанс. Его величество король не только прощает ваши прежние
преступления, но и готов взять вас на службу. Чума нанесла урон славной
королевской армии; Грундоргу нужны солдаты. Все, кто хочет поступить на
службу, должны следовать за нами. Мы будем ехать не слишком быстро, но и
не слишком медленно; те, кто отстанут, могут возвращаться в город - королю
не нужны дохляки.
Стоя босиком на обледенелых камнях тюремного двора посреди
охваченного чумой города, без единого гроша в кармане (да и карманов-то на
моем тряпье не было), мог ли я дожидаться лучшего предложения? Надо
сказать, не все освобожденные были того же мнения; последовать за
всадниками решило что-то около половины, у остальных же, очевидно, имелись
свои планы. По всей видимости, они рассчитывали, что в охваченном
эпидемией городе есть чем поживиться и ради этого пренебрегали опасностью;
впрочем, средневековые нарушители закона, невежественные и суеверные, куда
легкомысленней цивилизованных. Итак, мы, три десятка бывших узников,
побежали за офицером и солдатами. Всадники торопились скорей покинуть
чумной город, и бежать приходилось изо всех сил. К тому моменту, как мы
добрались до городских ворот, несколько человек уже отстали; я и сам
чувствовал, что недолго выдержу подобный темп. Мы миновали заставу, в
обязанности которой входило блокировать въезд и выезд из чумного города, и
оказались на дороге, ведущей на юг. Здесь нам дали небольшую передышку; я
надеялся, что теперь мы получим хоть самое плохонькое обмундирование,
однако испытание еще не закончилось, и мы должны были и дальше бежать за
всадниками босиком и в лохмотьях. Солдаты ехали уже не так быстро, но путь
оказался длинным. Я затрудняюсь сказать, какое расстояние мы преодолели -
думаю, больше пяти миль. Казалось, дороге не будет конца; некоторые падали
в грязь и оставались лежать, иные, чувствуя, что вот-вот отстанут,
пытались ухватиться за еще державших темп; их грубо отпихивали. Я тоже
пару раз заехал таким локтем в ребра. Удивительно, что я сам выдержал этот
забег. Я задыхался, во рту стоял мерзкий металлический привкус, ступни,
казалось, совершенно онемели - боль от множества мелких ран пришла потом.
Наконец показался лагерь грундоргского полка; из числа бывших арестантов
до него добралось шестнадцать человек.
Всех нас поместили в разгороженный надвое деревянный барак, где нам
предстояло провести почти две недели в карантине - предосторожность,
пожалуй, излишняя, ибо карантином для нас уже послужила тюрьма. Уголовники
были не слишком приятным обществом, однако благодаря физическим
упражнениям в камере я находился в неплохой (по меркам столь же
ослабленных узников) форме; убедившись, что я могу дать отпор и в то же
время не претендую на лидерство, меня оставили в покое. Наконец карантин
кончился; мы привели себя в порядок и получили обмундирование. Только
теперь, оказавшись в грундоргской казарме, я узнал, что за время моего
заключения в большой политике произошли большие перемены.
Как и опасался Элдред Раттельберский, молодой и честолюбивый принц
Крэлбэрек, наскучив ожиданием, в конце концов сверг своего дядю Ральтвиака
и занял грундоргский трон. Сразу же после этого он двинул армию к границам
разоренного и ослабленного Корринвальда и выдвинул Гродрэду ряд
ультимативных требований. Тот, естественно, согласился на все; даже и
лучший правитель на его месте попросту не смог бы собрать достаточно сил
для противостояния грундоргскому вторжению. В результате Корринвальд
лишился ряда территорий на юго-западе, а также вынужден был бросить на
произвол судьбы своих союзников - небольшие королевства вдоль западной
границы; самое южное из них было вскоре оккупировано Грундоргом. Ирония
судьбы: Элдред затеял свой поход на Траллендерг, желая сделать страну
сплоченной, сильной и богатой; в результате же она оказалась
раздробленной, слабой, разоренной и униженной. Вполне возможно, что в
скором будущем Корринвальд вообще перестанет существовать как единое
государство.
Итак, к концу зимы Крэлбэрек добился немалых военных и
дипломатических побед. Однако разразившаяся эпидемия чумы - довольно
обычное средневековое бедствие, обыкновенно обогащающее церковь, ибо люди
стремятся откупиться от "гнева божьего" - эпидемия чумы заставила молодого
короля поумерить свои планы. Он отказался от дальнейшей экспансии в
цивилизованные области, ограничившись удержанием новых границ; но, чтобы
не терять времени даром, решил двинуть экспедиционный корпус на юг, в
Дикие Земли. Активное участие в южном походе должен был принять и полк,
солдатом которого я теперь стал.
36
Как я упоминал в предыдущей рукописи, которая покоится ныне в кейсе,
зарытом в лесу под Линдергом, жители королевств почти ничего не знают о
Диких Землях. Об этих территориях, площадь которых значительно превосходит
суммарную площадь королевств, ходит великое множество смутных, обычно
жутких и нередко противоречивых легенд. Просвещенные люди нынешней эпохи
(к коим в первую очередь следует отнести главных душителей знания - высшее
духовенство) не исключают, что за поясом Диких Земель могут находиться
другие "цивилизованные" государства. Однако считается, что в пределах
досягаемости, возле южных границ Корринвальда, Грундорга и их соседей,
ничего подобного нет, а есть лишь варвары, дикие звери и разнообразные
чудовища. Естественно, подобные противники не заслуживают того же
уважения, что и армии "цивилизованных" соседей, и части, посланные
Крэлбэреком на юг, были далеко не отборными. Комплектовались они из кого
попало; то, как я там оказался, служит ярким тому примером. Более половины
личного состава составляли новобранцы; вскоре после моего зачисления в
полк нас всех выстроили на плацу и велели выйти вперед тем, кто уже имеет
воинские навыки. Я, разумеется, воспользовался этой возможностью, надеясь
пробиться в офицеры или хотя бы в капралы; однако унтеры, оценивавшие наши
способности, нашли, что я довольно посредственный солдат. В самом деле,
ведь до сих пор мне приходилось воевать в основном на командных
должностях. Отныне мне предстояли ежедневные упражнения - гимнастика и
учебные бои; но все же я избежал той жуткой муштры, которая
предназначалась новичкам, впервые взявшим в руки оружие.
Грундоргская армия по структуре своей напоминает и корринвальдскую, и
раттельберскую; уровень централизации в ней заметно выше, чем в первой, но
ниже, чем во второй. Оружие в основном такое же, как в Корринвальде.
Наиболее распространенные доспехи, в отличие от корринвальдских кольчуг и
раттельберских панцирей, состоят из соединенных металлических пластин,
похожих на квадратную чешую. Щиты легкой пехоты и кавалерии квадратные, с
острыми углами, нередко с металлическим шипом посередине - такой щит может
служить и оружием. Офицеры при Ральтвиаке назначались исключительно из
дворян, и вообще знатность играла едва ли не решающую роль в карьере, но
Крэлбэрек сломал эту традицию. Однако в нашем, как я уже отметил, отнюдь
не лучшем полку большинство офицеров были старой закваски.
Наконец, после месячной подготовки, начальство сочло, что остальному
мы обучимся непосредственно в ходе боевых действий, буде таковые
возникнут. (Многие в полку всерьез полагали, что южные дикари побегут от
одного нашего вида; при этом их отнюдь не смущало, что за последнее
столетие граница Грундорга не отодвинулась к югу ни на милю - впрочем,
возможно они, как и я в то время, просто не знали об этом.)
Итак, в конце весны мы выступили в поход. Прежде, чем вторгнуться в
таинственные и враждебные Дикие Земли, нам предстояло пересечь Грундорг с
севера на юг. Этот путь длиной примерно в 350 миль - Грундорг, в отличие
от Корринвальда, вытянут не с севера на юг, а с запада на восток - занял у
нас три недели. По дороге, в соответствии с неведомыми мне планами
командования, происходили постоянные переформирования, какие-то части и
подразделения присоединялись к нам, какие-то уходили, так что в южных
областях состав экспедиционного корпуса сильно уже отличался от того
полка, что выступил с севера - но, кажется, общий уровень не повысился.
Меня все эти перемены не затронули. Никаких особенно интересных наблюдений
по дороге я не сделал: во-первых, потому что средневековая жизнь вообще
невероятно скучна, и если не считать войн, пожаров и прочих бедствий,
оживляют ее лишь казни да мистерии по праздникам; во-вторых, ежедневные
долгие переходы в полном вооружении - довольно утомительное занятие, чтобы
глазеть по сторонам. Лишь одна картина врезалась в мою память.
Это было уже ближе к концу пути; мы проходили через один из южных
городов. У пересечения двух самых широких улиц нас остановили. Даже по
линдергским меркам лето уже прочно вступило в свои права, а в этих широтах
тем более; солнце припекало во всю, хотелось поскорее выбраться из душного
города, и тем более раздражала внезапно возникшая заминка. По главной
улице, видимо, двигалась какая-то процессия; я слышал радостные крики
мальчишек и непристойные ругательства взрослых; кого-то дразнили. Затем в
общем шуме я различил цоканье копыт, звон железа и щелканье бичей; вскоре
показались и главные участники зрелища.
Дюжина кавалеристов конвоировала около полусотни совершенно голых
людей, мужчин и женщин. Все пленники были закованы в кандалы по рукам и
ногам; кроме того, общая цепь соединяла их железные ошейники. Было видно,
что идут они уже давно и еле держатся на ногах от усталости и боли;
всадники нещадно хлестали их бичами по обнаженным плечам и спинам -
очевидно, не столько для того, чтобы принудить идти быстрее, сколько ради
удовольствия толпы. Более всего меня поразила нагота пленников: хотя по
обычаям средневековья унижение побежденного считается делом не только
естественным, но и необходимым, церковная мораль никогда не допустит,
чтобы обнаженное человеческое тело было выставлено напоказ. Однако, когда
странная процессия приблизилась, я начал понимать, в чем тут дело. Эти
тела могли пробудить вожделение разве что у самых извращенных натур.
На всех пленниках лежала печать редкого уродства. Кожу многих из них
покрывали безобразные язвы, волдыри и наросты, у многих не хватало пальцев
на руках и ногах или, напротив, обнаруживались лишние. Я видел страшно
искривленные, высохшие или покрытые гноящейся сыпью конечности; кости,
выпиравшие из-под натянувшейся кожи в самых разных местах; тела согнутые,
перекошенные, перекрученные, горбатые; ужасно деформированные, сплющенные,
вдавленные, раздутые черепа; лица с чудовищно искаженными чертами,
гроздьями гигантских бородавок, сросшимися или заплывшими жировыми
наростами ртами, носами, глазами. У одного мужчины вместо правой руки был
