таблетку и в продолжении десяти минут воевал с исчадьями
призрачного пространства. Постепенно наладился некий квартет;
сопрано: такого номера нет в Бердслее; альт: мисс Пратт уехала в
Англию; тенор: Бердслейская школа не звонила; бас: звонить она
не могла, так как все равно никто не знал, что в этот именно
день я буду именно в этой колорадской гостинице. Больно
уязвленный мной горбоносый служащий любезно согласился выяснить,
вызывали ли меня вообще из "Бурдолея". Оказалось - не вызывали.
Вероятно, какой-то местный шалун набрал номер и смылся. Я
поблагодарил служащего. Он ответил: ради Бога. Побывав в
журчащем писсуаре и зарядившись в баре, я пустился в обратный
путь. С первой же терассы я увидел наш корт: он казался
величиной с детскую грифельную доску - плохо вытертую.
Золотистая Лолита участвовала в игре смешанных пар. Она
двигалась как прекрасный итальянский ангел - среди трех
отвратительных калек фламандской школы. Один из них, ее партнер,
меняясь с ней сторонами, шутовским жестом хлопнул ее по заду
ракетой. У него была удивительно круглая голова; его коричневые
штаны совершенно не подходили для тенниса. Произошло краткое
замешательство - он увидел меня на лестнице и, отбросив ракету -
мою ракету! - стал карабкаться по крутому газону, отделявшему
теннис от бульвара. Он тряс кистями рук и локтями,
нарочито-комически изображая птицу с недоразвитыми крыльями, и
долез так, на кривых ногах, до улицы, где его ждал дымчато-серый
автомобиль. В Следующую минуту и он и серая дымка исчезли. Когда
я сошел к корту, оставшаяся тройка уже собирала и рассматривала
мячи, сортируя их: я утром купил полдюжины новых; на чужих были
домодельные отметины кровавого цвета.
"Скажите, мистер Мид, кто был этот господин?"
Сперва Билль, потом Фэй с очень серьезным видом
отрицательно покачали головой.
"Представьте себе", объяснила Фэй, "какой-то нелепый нахал
присоединился к нам, чтобы составить вторую пару. Неправда ли,
Долли?"
Она уже была для них Долли. Рукоятка моей ракеты все еще
была омерзительно теплая на ощупь. Перед тем как подняться в
отель, я увел ее в узкую аллейку, наполовину заросшую душистым
кустарником в сизых цветах, и уже собрался дать волю назревшим
рыданиям, - собрался умолять ее, зачарованную, равнодушную,
чтобы она рассеяла как-нибудь, хотя бы ложью, тяжкий ужас
обволакивающий меня - как вдруг мы очутились прямо позади
странно корчившейся пары, - вроде того как сталкивается чета с
четой в идиллической обстановке старых комедий. Билль и Фэй
совершенно изнемогали от смеха - мы видимо пришли посреди
какой-то их приватной шуточки. Это не имело больше значения.
Таким тоном, как будто это не имело большого значения, как
будто жизнь автоматически продолжала катиться по кругу
всегдашних забав, Лолита сказала, что пойдет переодеться для
купанья, - хотела поваландаться до вечера у бассейна: ведь день
был дивный, Лолита!
21
"Ло! Лола! Лолита!" - слышу себя восклицающим с порога в
солнечную даль, причем акустика времени, сводчатого времени,
придает моему зову и его предательской хриплости так много
тревоги, страсти и муки, что право же, будь Лолита мертва,
рывком раскрылся бы ее застегнутый на молнию нейлоновый саван.
Я, наконец, настиг ее посредине гладкой муравчатой террасы, -
она убежала, пока я еще переодевался. Ах, Лолита! Там она играла
с собакой - с собакой, а не со мной. Пес (какой-то полутерьер)
ронял и снова защелкивал в зубах - да еще как-то пригонял к
челюсти - мокрый красный гуттаперчевый мячик; передними лапами
брал быстрые аккорды на упругом газоне; и куда-то ускакивал. Мне
только хотелось узнать где она, я вce равно не мог купаться
из-за ужасного состояния моего сердца, но кому какое было дело,
и вот она играла с собакой, а я стоял тут же, в халате, и уже не
звал ee; но вдруг чтo-то в узоре ее движений поразило меня...
она кидалась туда-сюда в своих ацтеково-красных плавках и
бюстгальтерчике, и было что-то восторженное, чуть ли не безумное
в ее резвлении, далеко превосходившее простое веселие. Даже
собака казалась означенной ее преувеличенным ликованием. Я
поглядел кругом и тихо положил руку на грудь. Бирюзовый бассейн
за террасой уже бы не там, а у меня в грудной клетке, и мои
органы плавали в нем, как плавают человеческие испражнения в
голубой морской воде вдоль набережной в Ницце. Один из
купальщиков отошел от бассейна и, наполовину скрытый павлиньей
тенью листвы, замер, держась за концы полотенца, накинутого на
него, и янтарным взглядом следя за Лолитой. Так он стоял,
закамуфлированный светотенью, искаженный ягуаровыми бликами и
замаскированный собственной наготой; влажные черные волосы -
вернее, остатки волос - прилипли к его круглому черепу, усики
над красной губой казались мокрой кляксой, шерсть на груди
ширилась двукрылым трофеем, пульсировал пуп, яркие брызги
стекали по косматым ляжкам, тесные, мокрые черные купальные
трусики чуть не лопались от здоровой силы там, где выпуклым
очерком обозначалась чудовищная мошна, круто подтянутая кверху и
толстым щитом находившая на запрокинутую снасть сатира. И пока я
глядел на его круглое, орехово-коричневое лицо, меня осенило,
что ведь узнал-то я его по отражению в нем образа моей дочери, -
это была та же гримаса блаженства, но только превратившаяся в
нечто уродливое в переводе на мужеский лад. А кроме того, мне
было ясно, что девочка, моя девочка, зная, что он смотрит на
нее, наслаждается его похотливым взглядом и напоказ для него
скачет и веселится, - мерзкая, обожаемая потаскушка! Кинувшись
за мячом и не поймав его, она Повалилась на спину, бешено
работая в воздухе неприличными, молодыми ногами; со своего места
я почуял мускус 'ее возбуждения; и туг, окаменев от священного
отвращения, я увидел, как мужчина прикрыл глаза, обнажил ровные,
противно-маленькие зубы и прислонился к дереву, в листве
которого целая стая пятнистых приапов исходила дрожью. Тотчас
после этого произошла необыкновенная метаморфоза. Он уже был не
сатир, а мой чрезвычайно добродушный и глупый швейцарский дядя -
тот Густав Трапп, не раз упомянутый мной, который, бывало,
пытался нейтрализовать запой (хлестал пиво, смешанное с молоком,
свинюга) тем, что заправским штангистом поднимал тяжести,
шатаясь и крякая, на берегу озера, в старомодном купальном
костюме, лихо спущенном с одного плеча. Теперешний Трапп заметил
меня издали и, растирая затылок натянутым между руками
полотенцем, с притворной беспечностью удалился по направлению к
бассейну. И, как если бы погасло озарявшее ее игру солнце,
Лолита притихла и медленно встала с земли, игнорируя мячик,
который терьер удобно положил перед ней. Кто может сказать,
какие глубокие обиды мы наносим собаке тем, что прекращаем
возню! Я начал говорить что-то, но вдруг сел на траву с
совершенно невероятной болью в груди, и меня вырвало потоком
каких-то бурых и зеленых веществ, которых, насколько мне
помнилось, я не ел.
Я увидел глаза Лолиты: их взгляд мне показался скорее
расчетливым, чем испуганным. Я услышал, как она сказала доброй
даме, подошедшей к нам, что с ее папой приключился "какой-то
припадок". Затем я долгое время лежал на шезлонге и опорожнял
рюмочку за рюмочкой. Уже на другое утро я почувствовал себя
достаточно окрепшим, чтобы продолжать путешествие (чему доктора,
лечившие меня впоследствии, не могли поверить).
22
Двухкомнатный коттедж, вперед задержанный нами, под знаком
Серебряной Шпоры, в Эльфинстоне (не дай Бог никому услышать их
стон), оказался принадлежащим к лакированной, смугло-сосновой,
избяной породе, которая так нравилась Лолите в дни нашей первой
беззаботной поездки. Ах, все теперь изменилось... Я говорю не о
Траппе или Траппах... В конце концов... ну, сами понимаете... В
конце концов, господа, становилось достаточно ясно, что все эти
идентичные детективы в призматически-меняющихся автомобилях были
порождением моей мании преследования, повторными видениями,
основанными на совпадениях и случайном сходстве. Soyons
logiques, кукарекала и петушилась галльская часть моего
рассудка, прогоняя всякую мысль, что какой-нибудь очарованный
Лолитой коммивояжер или гангстер из кинокомедии и его
приспешники травят меня, надувают меня и разными другими
уморительными способами пользуются моим странным положением
перед законом. Помнится, я что-то напевал, заглушая панику. Мне
даже удалось выработать теорию, объясняющую подложный вызов из
"Бурдолея"... Но если я мог не думать о Траппе, как я не думал о
недавних своих конвульсиях на газоне в Чампионе, я никак не мог
поладить с другой мукой: знать, что Лолита так близка и вместе с
тем так горестно недостижима, и так любить ее, так любить как
раз накануне новой эры, когда по моим волховским исчислениям она
бы должна была перестать быть нимфеткой, перестать терзать
меня...
В Эльфинстоне судьба подготовила мне добавочную, гнусную и
совершенно лишнюю заботу. Моя девочка была какая-то скучная и
неразговорчивая в течение последнего перегона - двести миль по
горам, неоскверненным ни дымчато-серыми ищейками, ни
зигзагообразно снующими гаерами. Она едва взглянула на
знаменитую, странного вида, великолепно алеющую скалу, ту самую,
которая выступом нависала над горами и послужила трамплином для
прыжка в нирвану темпераментной актрисе. Город был недавно
отстроен, или перестроен, посреди плоской долины на высоте семи
тысяч футов над уровнем моря; мне хотелось, чтобы он скоро
надоел Лолите; тогда мы покатили бы в Южную Калифорнию,
направляясь к мексиканской границе, к баснословным заливам, к
сагуаровым пустыням и фата-морганам. Хозе Лизачовендоа, в
известном романе Меримэ, собирался увезти свою Кармен в Etats-
Unis. Я представил себе мексиканское теннисное состязание, в
котором Долорес Гейз и разные хорошенькие девочки-чемпионки из
Калифорнии участвовали бы, сверкая передо мной. Добрососедские
турнэ на этом улыбчивом уровне стирают различие между паспортом
и спортом.- Почему думалось мне, что мы будем счастливы за
границей? Перемена обстановки - традиционное заблуждение, на
которое возлагают надежды обреченная любовь и неизлечимы
чахотка?
Фамилия хозяйки мотеля произносилась так же, как Гейз (но
писалась иначе). Эта бодрая, нарумяненная вдова с кирпичным
лицом и голубыми глазами спросила, не швейцарец ли я часом?
Сестрица у нее вышла за лыжного инструктора родом из Швейцарии.
Я ответил утвердительно, добавив, что моя дочь наполовину
ирландка. Я расписался. Миссис Гейз дала мне ключ с искрящейся
улыбкой и, продолжая искриться, показала, где поставить машину.
Лолита выползла из нее и зябко повела плечами: лучезарный
вечерний воздух был действительно прохладноват. Войдя в коттедж,
она села на стул у раскладного стола, опустила голову на руку и
сказала, что чувствует себя ужасно. Притворяется, подумал я,
притворяется, верно, чтобы избежать моих ласк; меня сжигала
страсть, но бедняжка принялась очень как-то нудно хныкать, когда
я полез к ней. Лолита больна! Лолита умирает! Она вся горела. Я
поставил ей градусник, в ротик, затем посмотрел формулу
записанную, к счастью, у меня в книжечке, и когда я наконец
перевел бессмысленную для меня цифру с Фаренгейтовской шкалы на
близкую мне с детства стоградусную, оказалось, что у нее сорок и
две десятых, чем по крайней мере объяснилось ее состояние. Я
