последовать за нами дальше на запад. Ближайшие дни были отмечены
рядом сильных гроз - или, может быть, одна и та же гроза
продвигалась через всю страну грузными лягушечьими скачками, и
мы так же неспособны были ее отряхнуть, как сыщика Траппа: ибо
именно в эти дни передо мной предстала загадка Ацтеково-Красного
Яка с откидным верхом, совершенно заслонившая собой тему
Лолитиных любовников.
Любопытно! Я, который ревновал ее к каждому встречному
мальчишке, - любопытно, до чего я неверно истолковал указания
рока! Возможно, что за зиму мою бдительность усыпило скромное
поведение Лолиты; и во всяком случае даже сумасшедший вряд ли
был бы так глуп, чтобы предположить, что какой-то Гумберт Второй
жадно гонится за Гумбертом Первым и его нимфеткой под
аккомпанемент зевесовых потешных огней, через великие и весьма
непривлекательные равнины. У меня поэтому явилась догадка, что
вишневый Як, пребывавший милю за милей на дискретном расстоянии
от нас, управляем был сыщиком, которого какой-то досужий
хлопотун нанял с целью установить, что именно делает Гумберт
Гумберт со своей малолетней падчерицей. Как бывает со мной в
периоды электрических волнений в атмосфере и потрескивающих
молний, меня томили галлюцинации. Допускаю, что это было нечто
посущественнее галлюцинаций. Мне неизвестно, какой дурман
однажды положили она или он в мой джин, но он плохо
подействовал, и ночью я ясно услышал легкий стук в дверь
коттеджа; я распахнул ее и одновременно заметил, что я
совершенно гол и что на пороге стоит, бледно мерцая в
пропитанном дождем мраке, человек, державший перед лицом маску,
изображающую Чина, гротескного детектива с выдающимся
подбородком, приключения которого печатались в комиксах. Он
издал глухой хохоток и улепстнул; я же, шатаясь, вернулся к
постели и тотчас заснул опять, - и как ни странно, мне до сих
пор не ясно, была ли это действительность или дурманом вызванное
видение. Впрочем, я с тех пор досконально изучил особый юмор
Траппа, и это мне представляется довольно правдоподобным его
образцом. 0, как это было грубо задумано и вконец безжалостно!
Какой-то коммерсант, полагаю, зарабатывал на том, что продавал
эти маски ходких чудищ и оболтусов. Ведь заметил же я на другой
день, как два мальчугана рылись в мусорном ящике и примеряли
личину Чина? Совпадение? Результат метеорологических условий?
Будучи убийцей, наделенным потрясающей, но неровной,
норовистой памятью, не могу вам сказать, милостивые государыни и
государи, с какого именно дня я уже знал достоверно, что за нами
следует вишневый Як с откидным верхом. Зато помню тот первый
раз, когда я совсем ясно увидел его водителя. Как-то под вечер я
медленно ехал сквозь струившийся ливень, все время видя красный
призрак, который расплывался и трепетал от сладострастия у меня
в боковом зеркальце. Но вот шумный потоп полегчал, застучал
дробно, а там и вовсе пресекся. Прорвавшись сквозь облака,
ослепительное солнце прохлестнуло по всему шоссе; мне захотелось
купить черные очки, и я остановился у бензозаправочного пункта.
То, что происходило, казалось мне болезнью, злокачественной
опухолью, против которой ничего нельзя было сделать, а потому я
решил попросту игнорировать нашего хладнокровного
преследователя, который, в закрытом виде, остановился немного
позади нас, у какого-то кафэ или бара с идиотской вывеской:
"ТУРНЮРЫ", а пониже: "Протанцуйте тур с Нюрой". Машину мои
напоили, и я отправился в контору, чтобы купить очки и заплатить
за бензин. Подписывая "путевой" чек, я попытался сообразить, в
каком месте нахожусь, и случайно взглянул в окно. Там я увидел
нечто ужасное. Мужчина с широкой спиной, лысоватый, в бежевом
спортивном пиджаке и темнокоричиевых штанах, слушал, что
сообщает ему Лолита, которая, высунувшись из нашего автомобиля,
говорила очень скоро и при этом махала вверх и вниз рукой с
растопыренными пальцами, как бывало, когда дело шло о чем-то
очень серьезном и неотложном. Меня особенно поразила - поразила
с мучительной силой - какая-то речистая свобода ее обращения,
которую мне трудно описать, но это было так, словно они знали
друг дружку давно, - больше месяца, что ли. Затем я увидел, как
он почесал щеку, кивнул, повернулся и пошел обратно к своей
машине - широкого сложения, довольно коренастый мужчина моих
лет, несколько похожий на покойного Густава Траппа, швейцарского
кузена моего отца, с таким же, как у дяди Густава, ровно
загорелым лицом, более округлым, чем мое, подстриженными темными
усиками и дегенеративным ртом в виде розового бутончика. Лолита
изучала дорожную карту, когда я вернулся к автомобилю.
"О чем спрашивал тебя этот хам, Лолита?"
"Какой хам? Ах - тот. Ах, да. Ах, не знаю. Спрашивал, есть
ли у меня карта. Заблудился, верно".
Мы поехали дальше, и я сказал:
"Теперь послушай, Лолита. Не знаю, лжешь ли ты или нет, и
не знаю, сошла ли ты или нет с ума, и мне это все равно в данную
минуту; но этот господин ехал за нами весь день, и я вчера видел
его машину у нас на постоялом дворе, и я подозреваю, что он
полицейский агент. Тебе хорошо известно, что случится и куда
пошлют тебя, если полиция пронюхает что-либо. А теперь скажи
абсолютно точно, что он сказал, и что ты сказала ему".
Она засмеялась.
"Если он действительно полицейский", ответила она
пронзительно крикливо, но довольно разумно, "то глупее всего
было бы показать ему, что мы испугались. Игнорируй его, папаша".
"Он спросил тебя, куда мы едем?"
"Ну, уж это он сам знает!" (издевательский ответ).
"Во всяком случае", сказал я, сдаваясь, "я теперь
рассмотрел его рожу. Красотой он не отличается. Между про-
чим он удивительно похож на одного моего двоюродного
дядю, по фамилии Трапп".
"Может быть, он и есть Трапп. На твоем месте я бы - ах,
смотри, все девятки превращаются в следующую тысячу. Когда я
была совсем маленькая", неожиданно добавила она, указывая на
одометр, "я была уверена, что нули остановятся и превратятся
опять в девятки, если мама согласится дать задний ход".
Впервые, кажется, она так непосредственно припоминала свое
догумбертское детство; возможно, что сцена научила ее таким
репликам. В полном молчании мы продолжали катиться. Погоня
исчезла.
Но уже на другой день, как боль рокового недуга, которая
возвращается по мере того, как слабеют и морфий и надежда, он
опять появился за нами, этот гладкий красный зверь. Проезжих на
шоссе было в тот день мало; никто никого не обгонял; и никто не
пытался втиснуться между нашей скромной синенькой машиной и ее
властительной красной тенью: весельчак чародей, точно заворожил
интервал, установив зону, самая точность и устойчивость которой
таили в себе нечто хрустальное и почти художественное. Наш
преследователь, с этими набитыми ватой плечами и дядюшкиными
усиками, напоминал манекен в витрине, его автомобиль двигался,
казалось, только потому, что невидимый и неслышный шелковистый
канат соединяет его с нашим убогим седанчиком. Мы были во много
раз слабее его роскошно-лакированного Яка, так что даже и не
старались ускользнуть от него. Е lente currite, noctis equi! 0
тихо бегите, ночные драконы! Мы брали длительно-крутой подъем и
катились опять под гору. Мы слушались указаний дозволенной
скорости. Мы давали возможность перейти - в следующий класс -
детям. Мы плавными мановениями руля воспроизводили черные
загогулины на желтых щитах, предупреждающие о повороте; и где бы
мы ни проезжали, зачарованный интервал продолжал, не меняясь,
скользить за нами математическим миражем, шоссейным дубликатом
волшебного ковра. И все время я чувствовал некий маленький
индивидуальный пожар справа от меня: ее ликующий глаз, ее
пылающую щеку.
Руководивший движением полицейский, в аду так и сяк
скрещивающихся улиц, в четыре тридцать дня, у въезда в фабричный
город, оказался той дланью судьбы, которая рассеяла наваждение.
Он поманил меня, приказывая двинуться, и затем той же рукой
отрезал путь моей тени. Длинная череда автомобилей тронулась и
поехала по поперечной улице, между Яком и мной. Я далеко вынесся
- и затем ловко свернул в боковой переулок. Воробей снизился с
большущей крошкой хлеба, был атакован другим и потерял крошку.
Когда после нескольких мрачных остановок и умышленных
петель я вернулся на шоссе, моей тени нигде не было видно.
Лолита презрительно фыркнула и сказала: "Если он - сыщик,
как было глупо улизнуть от него".
"Мне теперь положение представляется в другом свете",
ответил я.
"Ты проверил бы свое... светопредставление... если бы
остался в контакте с ним, мой драгоценный папаша", проговорила
Лолита, извиваясь в кольцах собственного сарказма. "Какой ты
все-таки подлый", добавила она обыкновенным голосом.
Мы провели угрюмую ночь в прегадком мотеле под
широкошумным дождем и при прямо-таки допотопных раскатах грома,
беспрестанно грохотавшего над нами.
"Я не дама и не люблю молнии", странно выразилась Лолита,
прильнувшая ко мне, увы, только потому, что болезненно боялась
гроз.
Утренний завтрак мы ели в городе Ана, нас. 1001 чел.
"Судя по единице", заметил я, "наш толстомордик уже тут
как тут".
"Твой юмор", сказала Лолита, "положительно уморителен,
драгоценный папаша".
К этому времени мы уже доехали до полынной степи, и я был
награжден деньком-другим прекрасного умиротворения (дурак,
говорил я себе, ведь все хорошо, эта тяжесть зависела просто от
застрявших газов); и вскоре прямоугольные возвышенности уступили
место настоящим горам, и в должный срок мы въехали в городок
Уэйс.
Вот так беда! Какая-то произошла путаница, она в свое время
плохо прочла дату в путеводителе, и Пляски в Волшебной Пещере
давно кончились! Она, впрочем, приняла это стойко, - и когда
оказалось, что в курортноватом Уэйсе имеется летний театр и что
гастрольный сезон в разгаре, нас естественно понесло туда - в
один прекрасный вечер в середине июня.
Право, не могу рассказать вам сюжет пьесы, которой нас
угостили. Что-то весьма пустяковое, с претенциозными световыми
эффектами, изображавшими молнию, и посредственной актрисой в
главной роли. Единственной понравившейся мне деталью была
гирлянда из семи маленьких граций, более или менее застывших на
сцене - семь одурманенных, прелестно подкрашенных, голоруких,
голоногих девочек школьного возраста, в цветной кисее, которых
завербовали на месте (судя по вспышкам пристрастного волнения
там и сям в зале): им полагалось изображать живую радугу,
которая стояла на протяжении всего последнего действия и,
довольно дразнящим образом, понемногу таяла за множеством
последовательных вуалей. Я подумал, помню, что эту идею "радуги
из детей" Клэр Куильти и Вивиан Дамор-Блок стащили у Джойса, - а
также помню, что два цвета этой радуги были представлены
мучительно-обаятельными существами: оранжевое не переставая
ерзало на озаренной сцене, а изумрудное, через минуту
приглядевшись к черной тьме зрительного зала, где мы, косные,
сидели, вдруг улыбнулось матери или покровителю.
Как только кончилось, и кругом грянули рукоплескания (звук,
невыносимо действующий на мои нервы), я принялся тянуть и
толкать Лолиту к выходу, ибо мне не терпелось поскорее разрешить
мое вполне понятное любовное возбуждение в надежной тишине
нашего неоново-голубого коттеджа под звездами изумленной ночи: я
всегда утверждаю, что природу изумляет то, что ей приходится
