показалась невыносимой перспектива ужина, длинного вечера. Он объявил, что
не ужинает дома, пожал плечами, когда жена ласково спросила, почему он
раньше не предупредил, поцеловал дочку в лоб и, торопясь, вышел.
Им владело одно желание: во что бы то ни стало, сейчас же, разыскать
Магду - судьба не имела права, посулив такое блаженство, притвориться, что
ничего не обещано. Его охватило такое отчаяние, что он решился на довольно
опасный шаг. Он знал,что прежняя ее комната выходила во двор, он знал
также, что она там жила со своей теткой. Туда-то он и направился. Проходя
через двор, он увидел какую-то горничную, стелившую в одной из нижних
комнат у открытого окна постель. "Фрейлейн Петерс? - переспросила она. -
Кажется, съехала. Впрочем, посмотрите сами. Пятый этаж, левая дверь".
Кречмару открыла растрепанная женщина с красными глазами, но цепочки
не сняла, говорила с ним через щелку. "Я хочу узнать новый адрес фрейлейн
Петерс, - сказал Кречмар. - Она тут жила со своей теткой". "С теткой?" -
не без интереса произнесла женщина и только тогда сняла цепочку. Она его
ввела в крохотную комнату, где все дрожало и звякало от малейшего движения
и где на клеенчатой скатерти стояли тарелки с картофельным пюре, соль в
прорванном мешочке, три пустые бутылки из-под пива, и, как-то загадочно
улыбаясь, предложила ему сесть.
"Если бы я была ее теткой, - сказала она подмигнув, - то, вероятно, я
не знала бы ее адреса. Тетки, - добавила она, - никакой, собственно, у нее
нет". "Пьяна", - подумал с тоской Кречмар. "Послушайте, - проговорил он, -
я вас прошу сказать мне, куда она переехала". "Она у меня снимала
комнату", - задумчиво сказала та, с горечью размышляя о неблагодарности
Магды, скрывшей богатого друга и новый свой адрес, который, впрочем,
оказалось нетрудно вынюхать. "Как же быть? - воскликнул Кречмар. - Где же
я могу узнать?" Хозяйке стало жаль его. Она не могла решить, удовольствие
или неприятность доставит она Магде тем, что сообщит адрес этому
нарядному, взволнованному синеглазому господину, - но было так грустно
смотреть на него, что она, вздохнув, дала ему нужную справку. "И за мной
раньше охотились, и за мной, - бормотала она, провожая его, - да-да, и за
мной..."
Было около восьми, легкие сумерки оживлялись нежными оранжевыми
огнями, небо было еще совсем голубое, и от него кружилась голова. "Сейчас
будет рай", - подумал Кречмар, летя в таксомоторе по дымчатому асфальту.
На двери была ее визитная карточка. Угрюмая бабища с красными, как
сырое мясо, руками пошла о нем доложить. "Уже кухарку завела, -
восторженно подумал Кречмар. - Вот мы какие". "Пожалуйте", - сказала та,
вернувшись. Он пригладил волосы и вошел. Магда в кимоно лежала на
цветистой кушетке, заломив обнажившиеся руки; на животе у нее покоилась
корешком вверх открытая книга. Комната была донельзя безвкусно обставлена,
и это его растрогало.
"Ну, здравствуй", - сказала Магда, протягивая руку с несвойственной
ей ленивой томностью.
"Ты как будто знала, что я сегодня приду, - прошептал он, сдерживая
смех. - Спроси, как я выюлил твой адрес".
"Я ж тебе написала адрес", - проговорила она, держа его за пальцы.
"Нет, это было уморительно, - продолжал Кречмар, не слушая ее и с
нарастающим чувством наслаждения глядя на эти подвижные губы, которые он
сейчас поцелует. - Это было уморительно... И ты очень гадкая, что выдумала
тетку".
"Зачем ты ходил туда? - произнесла Магда недовольно. - Ведь я же
написала тебе мой адрес. Справа наверху, совершенно отчетливо".
"Наверху? Отчетливо? - удивленно повторил Кречмар. - О чем ты?"
Она хлопнула по книге и слегка привстала.
"Да ведь письмо ты получил?"
"Какое письмо?" - спросил Кречмар и вдруг приложил ладонь ко рту, и
глаза его расширились.
"Я сегодня утром послала тебе письмо, - сказала Магда, глядя на него
с любопытством. - Я так рассчитала, что ты с вечерней почтой получишь его
и сразу придешь".
"Не может быть", - выговорил Кречмар.
"Ах, я могу тебе пересказать. Дорогой, любимый Бруно, гнездышко
свито, и я жду тебя. Только не целуй слишком крепко, а то у твоей девочки
может закружиться голова... Все".
"Магда, - сказал он тихо. - Магда, что ты наделала... Ведь я ушел
раньше. Ведь почта приходит в без четверти восемь. Ведь сейчас ..."
"Опять я виновата, - сказала она. - Не смей на меня сердиться. Я ему
так мило пишу, а он... Прямо обидно".
Она дернула плечами, взяла книгу и повернулась на бок. На левой
странице была картинка: Грета Гарбо, гримирующаяся перед зеркалом.
Кречмар мельком подумал: "Как странно, - случается катастрофа, а
человек замечает какую-то картинку". Часы показывали без двадцати восемь.
Магда лежала, изогнутая и неподвижная, как ящерица.
"Ты же меня погубила... Ты меня", - начал он, но не докончил и
выбежал из комнаты, загремел вниз по лестнице, замахал проезжавшему
таксомотору, вскочил в него и, сидя на краешке, подавшись вперед, глядел
на спину шофера и бормотал: "Что же это такое, господи... я не успею... я
не успею..."
Автомобиль остановился. Он выпрыгнул. Близ палисадника знакомый
почтальон, расставив ноги хером, говорил с толстяком швейцаром. "Мне есть
письма?" - задыхаясь, спросил Кречмар. "Только что отнес к вам наверх", -
ответил почтальон с дружелюбной улыбкой.
Кречмар поднял глаза. Окна его квартиры были нежно освещены. Он
почувствовал, что теряет власть над собой, и, чтобы только не оставаться
на одном месте, вошел в дом, начал подниматься. Одна площадка. Вторая.
Молодая художница, ей нужно устроить выставку. Знаешь, был вор, я хотел
его схватить... Землетрясение, бездна... Она уже прочла, она уже все
знает. Кречмар, не дойдя до своей двери, вдруг повернул и побежал вниз.
Мелькнула кошка, гибко скользнула сквозь решетку.
Через пять минут он опять вошел в ту комнату, в которую недавно
входил с таким счастливым трепетом. Магда лежала на кушетке все в той же
позе застывшей ящерицы. Книга была открыта все на той же странице -
гримирующаяся Грета. Он сел поодаль на стул и принялся трещать суставами
пальцев.
"Перестань", - сказала Магда, не поднимая головы. "Ну что же, письмо
пришло?"
"Ах, Магда..." - тихо произнес он и прочистил горло. Потом снова
прочистил еще громче и сказал петушиным голосом: "Поздно, поздно,
почтальон уже выходил".
Он встал, прошелся раза два по комнате, высморкался и сел снова на то
же место.
"Она читает все мои письма, ты ведь это знаешь..." - проговорил он,
глядя сквозь дрожащий туман на носок своего башмака и легонько топая им по
расплывчатому узору на ковре.
"Ты бы ей запретил".
"Ах, Магда, что ты понимаешь в этом... Так было заведено, так было
всегда... Особенно по вечерам. Были всякие смешные письма... Как ты
могла... Я просто не знаю, что она сделает теперь. Ведь не может быть
такого чуда... Ну, хоть этот раз, хоть этот, - была занята другим,
отложила, забыла... Ты понимаешь, Магда, что это бессмысленно, - чудес не
бывает".
"Ты только не выходи в прихожую, когда она прикатит. Я одна к ней
выйду".
"Кто? Когда?" - спросил он, неясно представив себе почему-то давешнюю
полупьяную женщину.
"Когда? Вероятно, сейчас. У нее ведь теперь есть мой адрес".
Кречмар все не понимал.
"Ах, ты вот о чем, - сказал он наконец. - Вот о чем... Боже мой,
какая же ты глупая, Магда. Поверь, что как раз это никак не может
случиться. Все - но только не это..."
"Тем лучше", - подумала Магда, и ей стало вдруг чрезвычайно весело.
Посылая письмо, она рассчитывала на гораздо меньшее: муж не показывает,
жена злится, топает ногами, старается вырвать... Первая брешь сомнения
была бы пробита, и это облегчило бы Кречмару дальнейший путь. Теперь же
случай помог, все разрешилось одним махом. Она отложила книгу и посмотрела
с улыбкой на его дрожащие губы. С ним происходило неладное, - наступила
чрезвычайно важная минута, - и если не принять должных мер... Магда
вытянулась, хрустнула плечами, почувствовала в своем стройном теле вполне
приятное предвкушение и сказала, глядя в потолок:
"Пойди сюда, Бруно".
Он подошел; сокрушенно мотая головой, сел на край кушетки.
"Обними же меня, - произнесла она жмурясь, - уж так и быть - я тебя
утешу".
VIII
Берлин, майское утро, еще очень рано. В плюще егозят воробьи. Толстый
автомобиль, развозящий молоко, шелестит шинами, словно по шелку. В
слуховом окошке на скате черепичной крыши отблеск солнца. Воздух еще не
привык к звонкам и гудкам и принимает, и носит эти звуки как нечто новое,
ломкое, дорогое. В палисадниках цветет сирень; белые бабочки, несмотря на
утренний холодок, летают там и сям, будто в деревенском саду. Все это
окружило Кречмара, когда он вышел из дома, где провел ночь.
Он чувствовал мертвую зыбь во всем теле - и есть хотелось, и вместе с
тем поташнивало, и все было какое-то чужое; неуютное прикосновение белья к
коже, нервное ощущение небритости. Не диво, что был он так опустошен: эта
ночь явилась той, о которой он, в конце концов, только и думал с
маниакальной силою всю жизнь. Разнузданность этой шестнадцатилетней
девочки лишь обострила его счастье - уже по тому, как она сводила лопатки,
мурлыкала, закидывала голову, когда он только еще раздевал ее, щекотал ее
губами, Кречмар понял, что не холодноватая поволока невинности ему нужна,
а вот именно эта резвая природная отзывчивость. Тогда и он сразу, как в
самых своих распущенных снах, сбросил с себя привычное бремя робкой и
неуклюжей сдержанности. В этих снах, посещавших его так давно, ему
постоянно мерещилось, что он выходит из-за скалы на пустынный пляж, и
вдруг навстречу - молоденькая купальщица. У Магды был точь-в-точь
снившийся ему очаровательный очерк, - развязная естественность наготы,
точно она давно привыкла бегать раздетой по взморью его снов. Она была
подвижна и неугомонна - жаркое дыхание, акробатические ласки, после
краткого полуобморока она оживлялась снова, - подпрыгивала на матраце и,
смеясь, перелезала через грядку кровати и ходила по комнате, нарочито
виляя отроческими бедрами, глядясь в зеркало и грызя сухую, оставшуюся с
утра булочку.
Заснула она как-то вдруг - будто замолкла на полуслове, - уже тогда,
когда в комнате электричество стало оранжевым, а окно дымно-синим. Кречмар
направился в ванную каморку, но, добыв из крана только несколько капель
ржавой воды, вздохнул, двумя пальцами вынул из ванны мочалку, посмотрел на
подозрительное розовое мыло, подумал, что прежде всего придется научить
Магду чистоте. Брезгливо одевшись и положив на столике записку, он
полюбовался, как спит Магда, прикрыл ее периной, поцеловал в теплые,
растрепанные, темные волосы и тихо вышел.
И теперь, шагая вдоль пустой улицы и проникаясь жалостью к
прозрачному, невинному утру, он понимал, что начинается расплата, - и
постепенно, тяжелыми волнами, приливали думы о жене, о дочери. Когда он
увидел дом, где прожил с Аннелизой так долго, когда тронулся лифт, в
котором лет девять тому назад поднялись румяная мамка с его ребенком на
руках и очень бледная, очень нежная Аннелиза, когда он остановился перед
дверью, на которой холодно и безгрешно золотилась его фамилия, Кречмар
почти был готов отказаться от повторения этой ночи, - только бы случилось
чудо. Он говорил себе, что, если все-таки Аннелиза письма не прочла,
ночное свое отсутствие он объяснит как-нибудь - даже пожертвует своей
репутацией трезвенника, - напился пьян, буянил, мало ли что бывает...
