Главная · Поиск книг · Поступления книг · Top 40 · Форумы · Ссылки · Читатели

Настройка текста
Перенос строк


    Прохождения игр    
Roman legionnaire vs Knight Artorias
Ghost-Skeleton in DSR
Expedition SCP-432-4
Expedition SCP-432-3 DATA EXPUNGED

Другие игры...


liveinternet.ru: показано число просмотров за 24 часа, посетителей за 24 часа и за сегодня
Rambler's Top100
Классика - Набоков Вл. Весь текст 408.53 Kb

Другие берега

Предыдущая страница Следующая страница
1 2 3 4 5 6 7 8  9 10 11 12 13 14 15 ... 35
или  как  ее  мать  в  необыкновенном  кринолине на приложенной
картинке необыкновенно аппетитными манипуляциями вернула  кукле
зрение,  и  потом  с криком утонула во время кораблекрушения по
пути в Америку, а кузен Поль под необитаемой пальмой высосал из
ноги капитана яд змеи--когда я опять читаю всю эту чепуху, я не
только переживаю щемящее упоение, которое  переживал  дядя,  но
еще  ложится  на  душу  мое  воспоминание  о  том,  как  он это
переживал.  Вижу  нашу  деревенскую  классную,  бирюзовые  розы
обоев,  угол  изразцовой печки, отворенное окно: оно отражается
вместе с частью наружной водосточной трубы в  овальном  зеркале
над  канапе,  где  сидит  дядя  Вася,  чуть  ли  не  рыдая  над
растрепанной    розовой    книжкой.     Ощущение     предельной
беззаботности,  благоденствия,  густого летнего тепла затопляет
память и образует такую  сверкающую  действительность,  что  по
сравнению  с  нею  паркерово  перо  в моей руке, и самая рука с
глянцем  на  уже  веснушчатой  коже,   кажутся   мне   довольно
аляповатым  обманом. Зеркало насыщено июльским днем. Лиственная
тень играет по белой с  голубыми  мельницами  печке.  Влетевший
шмель, как шар на резинке, ударяется во все лепные углы потолка
и  удачно отскакивает обратно в окно. Все так, как должно быть,
ничто никогда не изменится, никто никогда не умрет.

     ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

     1

     В обиходе таких семей как наша была давняя  склонность  ко
всему  английскому:  это слово, кстати сказать, произносилось у
нас с классическим ударением (на первом слоге), а бабушка М. Ф.
Набокова говорила уже совсем по  старинке:  аглицки.  Дегтярное
лондонское  мыло,  черное как смоль в сухом виде, а в мокром --
янтарное  на  свет,  было  скользким   участником   ежеутренних
обливаний, для которых служили раскладные резиновые ванны--тоже
из  Англии.  Дядька намыливал всего мальчика от ушей до пят при
помощи особой оранжево-красной губки,  а  затем  несколько  раз
обливал   теплой  водой  из  большого  белого  кувшина,  вокруг
которого обвивалась черная фаянсовая лоза. Этот  мой  резиновый
tub  я взял с собой в эмиграцию, и он, уже заплатанный, был мне
сущим спасением  в  моих  бесчисленных  европейских  пансионах;
грязнее  французской  общей  ванной  нет на свете ничего, кроме
немецкой.
     За  брекфастом  яркий  паточный   сироп,   golden   syrup,
наматывался  блестящими  кольцами  на  ложку,  а оттуда сползал
змеей на деревенским маслом  намазанный  русский  черный  хлеб.
Зубы  мы  чистили  лондонской  пастой,  выходившей  из  тубочки
плоскою лентой. Бесконечная череда удобных,  добротных  изделий
да  всякие  ладные вещи для разных игр, да снедь текли к нам из
Английского  Магазина  на  Невском.  Тут  были   и   кексы,   и
нюхательные  соли,  и  покерные  карты,  и  какао,  и в цветную
полоску  спортивные  фланелевые  пиджаки,  и  чудные  скрипучие
кожаные  футболы,  и  белые  как  тальк,  с девственным пушком,
теннисные  мячи  в  упаковке,  достойной  редкостных   фруктов.
Эдемский сад мне представлялся британской колонией.
     Я  научился  читать  по-английски  раньше,  чем по-русски;
некоторая неприятная для непетербургского слуха  --  да  и  для
меня  самого,  когда  слышу  себя  на пластинке -- брезгливость
произношения в разговорном русском языке сохранилась у  меня  и
по  сей  день  (помню при первой встрече, в 1945 что ли году, в
Америке, биолог Добжанский  наивно  мне  заметил:  "А  здорово,
батенька,  вы позабыли родную речь"). Первыми моими английскими
друзьями были незамысловатые  герои  грамматики  --  коричневой
книжки  с  синяком  кляксы во всю обложку: Ben, Dan, Sam и Ned.
Много было какой-то смутной возни с установлением их личности и
местопребывания. "Who is Ben?", "Не is Dan", "Sam is  in  bed",
"Is  Ned  in  bed?"  ("Кто  такой  Бен?"  "Это  -- Дэн", "Сэм в
постели", "В постели ли Нэд?" (англ.)) и тому  подобное.
Из-за  того,  что  в  начале  составителю  мешала необходимость
держаться  односложных  слов,  представление  об   этих   лицах
получилось  у  меня  и  сбивчивое и сухое, но затем воображение
пришло  на   помощь,   и   я   увидел   их.   Туполицые,
плоскоступые,  замкнутые оболтусы, болезненно гордящиеся своими
немногими орудиями  (Ben  bas  an  axe),  они  вялой  подводной
походкой   медленно   шагают   вдоль   самого  заднего  задника
сценической моей  памяти;  и  вот,  перед  дальнозоркими  моими
глазами  вырастают  буквы  грамматики,  как  безумная азбука на
таблице у оптика.
     Классная разрисована ломаными лучами солнца. Брат смиренно
выслушивает отповедь англичанки. В запотевшей стеклянной  банке
под  марлей  несколько  пестрых,  с  шипами, гусениц, методично
пасется  на  крапивных  листьях,  изредка  выделяя   интересные
зеленые  цилиндрики  помета. Клетчатая клеенка на круглом столе
пахнет клеем. Чернила пахнут  черносливом.  Виктория  Артуровна
пахнет  Викторией  Артуровной. Кроваво-красный спирт в столбике
большого наружного градусника восхищенно показывает 24  Реомюра
в тени. В окно видать поденщиц в платках, выпалывающих ползком,
то  на корточках, то на четвереньках, садовые дорожки: до рытья
государственных каналов еще далеко. Иволги в зелени издают свой
золотой, торопливый, четырехзвучный крик.
     Вот прошел Ned, посредственно играя младшего садовника. На
дальнейших страницах слова удлинялись,  а  к  концу  грамматики
настоящий  связный  рассказец  развивался  взрослыми  фразами в
награду маленькому читателю. Меня сладко волновала мысль, что и
я   могу   когда-нибудь   дойти   до   такого    блистательного
совершенства.  Эти  чары  не  выдохлись,--  и  когда  ныне  мне
попадается  учебник,  я  первым  делом  заглядываю  а  конец--в
будущность прилежного ученика.

     2

     Летние  сумерки  ("сумерки"--какой  это  томный  сиреневый
звук!).  Время   действия:   тающая   точка   посреди   первого
десятилетия   нашего  века.  Место:  пятьдесят  девятый  градус
северной широты, считая от экватора и сотый восточной  долготы,
считая   от  кончика  моего  пера.  Июньскому  дню  требовалась
вечность для угасания: небо, высокие цветы, неподвижные воды --
все это как-то повисало в бесконечном замирании вечера, которое
не разрешалось, а продлевалось  еще  и  еще  грустным  мычанием
коровы  на  далеком лугу или грустнейшим криком птицы за речным
низовьем,  с  широкого   туманного   мохового   болота,   столь
недосягаемого,   что   еще  дети  Рукавишниковы  прозвали  его:
Америка.
     Брата уже уложили; мать, в гостиной, читает мне английскую
сказку перед сном. Подбираясь к страшному месту,  где  Тристана
ждет  за холмом неслыханная, может быть роковая, опасность, она
замедляет чтение, многозначительно разделяя слова, и прежде чем
перевернуть страницу, таинственно кладет на нее маленькую белую
руку с  перстнем,  украшенным  алмазом  и  розовым  рубином;  в
прозрачных  гранях  которых,  кабы  зорче тогда гляделось мне в
них, я мог бы различить ряд комнат, людей, огни, дождь, площадь
-- целую эру эмигрантской жизни, которую предстояло прожить  на
деньги, вырученные за это кольцо.
     Были  книги  о  рыцарях,  чьи  ужасные,--  но  удивительно
свободные от инфекции  --  раны  омывались  молодыми  дамами  в
гротах.  Со  скалы,  на  средневековом  ветру,  юноша в трико и
волнисто-волосатая  дева  смотрели  вдаль  на  круглые  Острова
Блаженства.   Была  одна  пугавшая  меня  картинка  с  каким-то
зеркалом, от которой я всегда  так  быстро  отворачивался,  что
теперь   не   помню  ее  толком!  Были  нарочито  трогательные,
возвышенно  аллегорические  повести,  скроенные  малоизвестными
англичанками  для  своих  племянников и племянниц. Особенно мне
нравилось, когда текст,  прозаический  или  стихотворный,  лишь
комментировал   картинки.  Живо  помню,  например,  приключения
американского Голивога. Он представлял собою крупную,  мужского
пола  куклу  в  малиновых  панталонах и голубом фраке, с черным
лицом, широкими губами  из  красной  байки  и  двумя  бельевыми
пуговицами  вместо  глаз.  Пять  деревянных,  суставчатых кукол
составляли его скромный гарем. Из них  две  старших  смастерили
себе   платья   из   американского   флага:  Пегги  взяла  себе
матронистые полоски, а Сарра Джейн -- грациозные звезды, и  тут
я  почувствовал  романтический  укол,  ибо  нежно-голубая ткань
особенно женственно облекала ее нейтральный  стан.  Две  других
куклы, близнецы, и пятая, крохотная Миджет, остались совершенно
нагими, и следовательно бесполыми,
     В  рождественскую  ночь  проснулись  игрушки  и так далее.
Сарру  Джейн  испугал  и  по-видимому  ушиб  какой-то  лохматый
наглец,  взвившийся на пружинах из своей разукрашенной коробки,
и  это  было  неприятно  (бывало,  в  гостях  нравившаяся   мне
какая-нибудь  девочка,  прищемив  палец  или шлепнувшись, вдруг
превращалась  в  страшного  багрового  урода  --  ревущий  рот,
морщины).   Затем  им  попался  навстречу  печальный  восточный
человечек, тосковавший в чужой Америке. Выйдя  на  улицу,  наши
друзья  бросались  снежками.  В  других  сериях  они  совершали
велосипедную поездку в страну бежевых каннибалов  или  катались
на проглотившем аршин красном автомобиле тех времен (около 1906
года),  причем  Сарра  Джейн  была наряжена в изумрудную вуаль,
окончательно меня покорившую. Однажды Голивог построил  себе  и
четырем   из   своих   кукол  дирижабль  из  желтого  шелка,  а
миниатюрному Миджету--собственный маленький воздушный шар.  Как
ни  было  увлекательно  путешествие  голивогской  группы,  меня
волновало  другое:  со  страстной   завистью   я   смотрел   на
лилипутового  аэронавта,  ибо  в гибельной черной бездне, среди
снежинок  и  звезд,  счастливец   плыл   совершенно   отдельно,
совершенно один.

     3

     Затем   вижу:   посреди   дома,   вырастая   из  длинного,
залоподобного  помещения  или  внутренней  галереи,  сразу   за
вестибюлем,  поднимается  на  второй  этаж,  широко  и  полого,
чугунная  лестница;  паркетная  площадка  второго  этажа,   как
палуба,  обрамляет  пролет  с  четырех  сторон,  а  наверху  --
стеклянный свод  и  бледно-зеленое  небо.  Мать  ведет  меня  к
лестнице  за  руку,  и я отстаю, пытаюсь ехать за нею, шаркая и
скользя  по  плитам  зала;  смеясь,  она  подтягивает  меня   к
балюстраде; тут я любил пролезать под ее заворот между первым и
вторым столбиком, и с каждым летом плечам и хребту было теснее,
больнее: ныне и призрак мой пожалуй бы не протиснулся.
     Следующая  часть  вечернего обряда заключалась в том, чтоб
подниматься   по   лестнице   с   закрытыми   глазами:   "Step"
(ступенька),  приговаривала  мать,  медленно  ведя  меня вверх.
"Step, Step",-- и в самодельной темноте лунатически сладко было
поднимать и ставить  ногу.  Очарование  становилось  все  более
щекотным,  ибо  я  не  знал,  не  хотел  знать,  где  кончается
лестница.  "Step",--говорила  мать  все  тем  же   голосом,   и
обманутый   им,   я   лишний  раз  --  высоко-высоко,  чтоб  не
споткнуться -- поднимал ногу, и на мгновение захватывало дух от
призрачной упругости отсутствующей  ступеньки,  от  неожиданной
глубины    достигнутой    площадки.   Страшно   подумать,   как
"растолковал" бы мрачный  кретин-фрейдист  эти  тонкие  детские
вдохновения.
     С   удивительной   систематичностью   я   умел  оттягивать
укладыванье. На верхней площадке, по четырем  сторонам  которой
белелись   двери   многочисленных  покоев,  мать  сдавала  меня
Виктории Артуровне или француженке. В  доме  было  пять  ванных
комнат,   а   кроме   того   много  старомодных  комодообразных
умывальников с  педалями:  помню,  как  бывало  после  рыданий,
стыдясь  красных  глаз,  я отыскивал такого старца в его темном
углу, и как, при нажатии на ножную педаль, слепой фонтанчик  из
крана  нежно  нащупывал  мои  опухшие  веки  и  заложенный нос.
Клозеты, как везде в Европе, были отдельно от ванн, и  один  из
них,   .внизу,  в  служебном  крыле  дома,  был  до  странности
Предыдущая страница Следующая страница
1 2 3 4 5 6 7 8  9 10 11 12 13 14 15 ... 35
Ваша оценка:
Комментарий:
  Подпись:
(Чтобы комментарии всегда подписывались Вашим именем, можете зарегистрироваться в Клубе читателей)
  Сайт:
 

Реклама