густой и вязкий, какого ему не приходилось видеть никогда.
- Не знаю, как туда спуститься, - наконец признал Конан. - Может,
просто спрыгнуть? - Он невесело усмехнулся и сплюнул в пропасть. - Если
пресветлый Митра решил погубить меня, так погубит; а захочет спасти - так
спасет... Как ты думаешь, малышка?
Пушистые брови Рины сошлись на переносице.
- Спрыгнуть? Нет, - она покачала головой. - Даже тот, кто владеет
Силой, не способен летать... быть может, лишь Учитель... Нет, мы должны
придумать что-то другое.
Их руки переплелись на толстом стебле цветка, что плавно покачивался
вверху - огромный, сияющий, прекрасный; символ жизни, яркий ее огонек, что
мерцал над бездной неведомого.
- Ах, если б у нас были крылья... - со вздохом сказала Рина.
- Тогда бы мы стали птицами, а не людьми, - сильные пальцы Конана
сжали кисть девушки, словно киммериец боялся, что она выпустит сейчас
стебель и ринется в пропасть. - Не надо мне крыльев. Вот от лестницы или
веревки в десять тысяч локтей я бы не отказался!
- Мне кажется, что в бездне под нами побольше десяти тысяч локтей, -
заметила Рина. - И эти белые скалы выглядят как-то странно... Знаешь, у
меня такое ощущение, что они живые...
- Живые? - Конан приподнял бровь. - Кром, что ты хочешь этим сказать?
Хмм... живые... И опасность, которую ты чувствуешь, исходит от них?
- Нет, оттуда, из темноты, - девушка вытянула руку с дротиком к
противоположной стороне провала. - Оттуда, Конан! Но давай пока забудем о
ней. Нам надо решить, как спуститься вниз.
Отступив от края пропасти, киммериец поднял голову. Огромный цветок
сиял над ним, едва заметно покачивался в потоках теплого воздуха,
струившегося из бездны. Треугольные лепестки, окружавшие нижнюю часть
карминово-красной сферы, были величиной в человеческий рост; под ними
висела густая сеть стеблей толщиной в руку, похожая на небрежно сплетенную
корзинку.
- Странно, - заметил Конан, - тот цветок, который мы видели в лесу,
был другим... поменьше и не таким ярким.
Ухватившись за стебли, Рина легко подтянулась вверх, проникнув внутрь
живой корзины, и положила ладонь на лепесток. Пальцы ее порозовели,
озаренные алым сиянием; прикрыв глаза, девушка глубоко вздохнула и
замерла.
- Да, этот цветок другой, - ее рот удивленно приоткрылся. - Другой,
Конан! Он созрел и несет в себе семя новой жизни...
- Не значит ли это, что ему пора в путь? Что семени надо подыскать
подходящую почву? - Киммериец постучал носком сапога по толстому
центральному стеблю. - Я думаю, этот цветок - не первый, который падает с
ветви в пропасть... Может, он и нас прихватит с собой?
- Но выдержит ли он такую тяжесть? - с сомнением произнесла Рина.
- Смотри, как велик этот шар! - Конан, внезапно преисполнившись
надежды, протиснулся меж стеблей и встал рядом с девушкой. - Видишь,
теперь цветок идет вниз... да, идет вниз, но совсем медленно... Не эти ли
крылья, - он звонко шлепнул ладонью по огромному лепестку, - посылает нам
Митра? Шар опустится на самое дно, и мы вместе с ним... Клянусь Кромом!
Как это не пришло мне в голову раньше? Лететь куда лучше, чем лезть по
отвесной скале, по веревке или лестнице! И гораздо быстрее, а мне стоит
поторопиться!
- Отличная мысль, - согласилась Рина, - но не повредим ли мы ему?
Ведь он - живой!
Конан ухмыльнулся.
- Живая скала, живой цветок... Ну, раз он живой, спроси у него!
- Спрошу, - глаза Рины вдруг стали серьезными. - Спрошу... Сейчас...
Ее лицо напряглось, потом на губах заиграла улыбка, и пальцы нежно
погладили упругую плоть лепестка; казалось, она и в самом деле ласкает
живое существо - любимую кошку или собаку. Конан снова усмехнулся.
- Ну, я вижу, твой цветок не возражает! - и, выхватив меч, он сильным
ударом перерубил центральный стебель.
Огромный карминовый шар вверху покачнулся, затем поток воздуха
подхватил его, увлек за собой, протащив наискось по ветви; в следующее
мгновение Конан и Рина повисли над бездной. С замирающим сердцем киммериец
ждал, что произойдет - рухнут ли они в пропасть или вознесутся к небесам.
Но древесный цветок опускался - опускался медленно, неторопливо и плавно,
скользил вниз в серебристом сиянии, парил, словно один из тех волшебных
летающих ковров, о коих складывали сказки в Туране.
Пьянящее чувство полета охватило Конана. Он выпрямился во весь рост,
стиснул в обеих руках толстые стебли - надежные, как корабельные канаты -
и заревел, зарычал во всю силу могучей глотки.
- Кром! Владыка Курганов! Мы летим! Летим! А-хой!
Обхватив рукой его колени, Рина свесила ноги вниз, просунув их меж
стеблями; Конан ощущал ее горячее взволнованное дыхание. Черты девушки
разгладились, тревога растаяла в серых глазах - видно, это плавное
скольжение в теплом воздухе доставляло и ей огромное удовольствие.
Гигантская ветвь нависла над ними, потом медленно ушла вверх; промелькнул
край обрыва, округлый, странно сглаженный, и красная сфера цветка начала
опускаться в пропасть. Легкий ветерок относил ее к белокаменной стене,
пока до гладкой сияющей поверхности не осталось с полсотни локтей.
- Наверно, мы можем снять мешки, - сказала девушка.
- Да, пожалуй.
Конан вытащил веревку, затем помог Рине освободиться от тюка и
привязал их поклажу к стеблям - пониже, так, чтобы на мешках можно было
сидеть. Копье и свои мечи он тоже обкрутил веревкой, закрепив рядом с
грузом, но арбалет не снял, инстинктивно чувствуя, что в воздухе стрела -
лучшая защита. Теперь они с Риной расположились спина к спине,
придерживаясь за верхнюю часть стеблей; Конан сел лицом к белым утесам,
девушка наблюдала за противоположной стороной пропасти, тонувшей в вязкой
и непроницаемой тьме. Красные лепестки трепетали и изгибались над ними,
словно большой зонт с вырезным фестончатым краем.
- Что ты видишь? - спросила Рина.
- Скалу, - ответил Конан, - огромную белую скалу. Она гладкая, словно
полированные стены стигийских пирамид, и светится, как драгоценный камень.
Тут нет никаких расселин, - добавил он мгновением позже, - и я думаю, что
мы не сумели бы спуститься по ней. Кром! Тут просто некуда поставить
ногу...
- С моей стороны только темнота... темнота и мрак... Мне кажется, это
серебристое сияние от скалы тянется на четыре или пять сотен шагов, потом
тонет в сумерках, а за ними - тьма... И я чувствую, Конан, что в ней
копошатся какие-то твари.
Полуобернувшись, киммериец ободряюще похлопал девушку по плечу.
- Вряд ли порождения мрака рискнут выбраться на свет, - заметил он. -
Ну, а если так случится, угостим их стрелой или одним из твоих дисков.
Край провала, оставшийся вверху, был уже не виден - его заслоняли
огромные лепестки. Над ними нависла карминовая сфера цветка, отсекая
пурпурный лес, небо и тучи; теперь они видели только серебристый свет с
одной стороны и тьму с другой. Казалось, белое и черное смыкаются где-то в
вышине, не то сражаясь, не то лаская друг друга; кроме этих красок в мире
не существовало больше ничего. Снизу, со дна пропасти, доносились шорохи и
отдаленное громыханье.
- Как ты думаешь, насколько мы спустились? - произнес Конан.
- Ненамного, - голос Рины был напряженным и чуть хриплым. - Может
быть, на тысячу или полторы локтей.
Они замолчали. Нахмурив брови, Конан разглядывал медленно уплывавшую
вверх белую стену, от которой исходило призрачное сияние. Этот чудовищных
размеров утес, простиравшийся на тысячи локтей, и в самом деле был
отполирован не хуже камней стигийских пирамид, но, в отличие от их
откосов, он не выглядел ровным. Поверхность отвесного склона будто бы
состояла из округлых впадин и выпуклостей, и каждое из этих образований
тянулось по вертикали на добрый десяток полетов стрелы, одновременно уходя
влево и вправо на значительно большее расстояние. Впадины и выпуклости
чередовались и шли чуть наискось; казалось, их нанесла поперек скалы
огромная растопыренная пятерня, сперва пробороздившая гигантские канавы, а
потом сгладившая их. Размеры впадин и округлых уступов меж ними были
слишком велики, чтобы их представлялось возможным разглядеть с близкого
расстояния; человек, рискнувший спуститься по белой стене, наверняка
ничего бы не заметил. И, разумеется, они не помогли бы скалолазу добраться
до дна.
Такого Конану еще не приходилось видеть. Он родился среди гор и
провел в них детство; он не раз странствовал в горах, то выслеживая
добычу, то скрываясь от погони; он знал и любил горы. В его представлении
они являлись надежным убежищем, и чем круче и неприступней были их склоны,
тем безопасней он себя чувствовал. Он был горцем, сыном гор, плотью от их
твердой и несокрушимой плоти, и до сих пор полагал, что не найдется
человека, который смог бы обогнать его, запутать и обойти в лабиринте
ущелий и скал, среди заснеженных вершин и крутых перевалов. Но горы в его
представлении были совсем не такими, как эта титаническая белая скала, что
бесконечным чередованием впадин и уступов тянулась сейчас перед его
глазами. Горы были гигантскими глыбами дикого камня, вознесенного к
небесам; ни руки богов, ни людской труд не сглаживали их склонов,
прорезанных трещинами, ущельями и каньонами, покрытых бесформенными
валунами и выступами, засыпанных обломками и щебнем. Эта же белая скала,
превосходившая высотой величайшие пики киммерийских хребтов, казалась
Конану неестественной.
Тем не менее, она ему что-то напоминала. Что-то очень знакомое, но
никак не связанное с горами и утесами, с осыпями и расселинами, с
перевалами и ущельями. Почти инстинктивно он сунул руку за глубокий вырез
туники, провел ладонью по мощной выпуклой пластине грудной мышцы, потом
пальцы его спустились к ребрам. Выпуклость, впадина... округлые,
закованные в панцирь твердых мускулов, прикрытые гладкой кожей... Забавная
мысль!
Он с новым интересом уставился на скалу. Пожалуй, если б не это
странное свечение, ее поверхность и в самом деле напоминала бы
человеческую кожу. Теперь Конану чудилось, что она не чисто белая -
скорее, чуть розоватая... смугло-розоватая, если говорить совсем точно...
В волнении он снова ощупал свою грудь и бок, словно собственное тело могло
дать ему ответ на загадку; потом, вытащив руку, потер лоб. Кажется, Рина
что-то говорила насчет этой скалы... что-то весьма удивительное...
Обернувшись, он прикоснулся к плечу девушки, по-прежнему созерцавшей
мрак на другой стороне провала.
- Эта белая скала, что передо мной... Что ты о ней думаешь?
Не поворачивая головы, Рина пробормотала:
- От нее не исходит опасность. Надо следить за тьмой... да, за тьмой,
Конан. Светлое нам не грозит.
- И все же?
На мгновение Рина прижалась щекой к его ладони, будто бы в молчаливой
просьбе не тревожить ее по пустякам. Однако она ответила, и с первых же
слов Конан припомнил все, о чем говорилось раньше, - там, на огромной
ветви, с которой начался их полет.
- Твоя скала - живая... словно живая, я хочу сказать. Но ты можешь не
беспокоиться - она не вырастит зубы и не сожрет нас. Она...
- Погоди, - перебил девушку Конан, - я ничего не понимаю. Живая или
словно живая? В этом есть разница, как ты считаешь?
- Вероятно.
- Вероятно! Клянусь Кромом, женщина, ты меня совсем запутала! Цветок,
на котором мы летим, живой, и мы с тобой тоже... А скала?
