рушатся стены и башни крепостей, как храмы нечестивых богов превращаются в
руины, как пылают города и льется кровь, как горит и светится
могущественный талисман, око великого королевства, сгусток живого огня...
Тот же, в чьих руках сияло это сокровище, был высок, смугл, черноволос, и
глаза его отливали глубокой синевой закатного неба.
Ночь уже прикрыла звездным шатром пустыню, вулкан и горную цепь на
севере, когда наставник очнулся. Долгое время он сидел, обратив лицо
вверх, к искрам вечного огня, что неторопливо вершили свой путь над его
головой, покорные течениям и водоворотам астрала. Он думал и вспоминал; он
пытался сложить из кусочков мозаики цельную картину, некое гигантское
полотно, окаймленное сценами битв и осад, портретами полководцев и магов,
королей и воинов, нагими женскими телами, яростными ликами чудовищ и
демонов - пестрый и красочный рисунок грядущего, в середине которого был
запечатлен высокий черноволосый мужчина с короной на голове - тот, в чьих
руках сиял огненный талисман.
Наконец Учитель поднялся и твердым шагом направился к пещере. Он был
всего лишь человеком (хотя на сей счет имелись разные мнения) и не спорил
с велениями судьбы и божества, коему служил преданно и верно. Омм-аэль!
Сам Пресветлый Податель Жизни хочет подвергнуть этого киммерийца искусу и
соблазнам, ввести во грех и дать возможность искупления, закалить, как
булатный клинок на ледяном ветру, испытать могуществом, удачей и бедой,
радостью и горем...
Что ж, Владыка Света прав! - подумал старец. Ибо лишь познавший все
это сумеет стать великим владыкой и занести карающую руку над Злом, что
готовится покачнуть Весы Мира. Такова воля Митры!
Наставник неторопливо шагал к темному провалу входа, и губы его чуть
заметно шевелились, словно он творил молитву Пресветлому. Но тот, кто смог
бы разобрать шепот старика, услышал бы иное...
- Он сокрушит их! Он уничтожит Черный Круг на юге, растопчет Белую
Руку на севере, сотрет память о Красном Кольце в странах востока... Он
будет ловцом, они же - его добычей... Омм-аэль! Наступит день, и он,
сражавшийся прежде с демонами и колдунами, сможет противостоять даже
богам... Омм-аэль! Он совершит грех, он искупит его и не узнает об
искуплении... Омм-аэль! Да свершится воля Митры!
Миг просветления завершился, и старец, забыв многое из виденного в
тумане грядущего, твердой поступью вошел в пещеру. Там, уронив голову на
стол, храпел Секира, новый его ученик; и завтра ему предстояло начать
шлифовку сего неограненного алмаза.
16. УЧЕНИК
Итак, Конан превратился в Ученика, согласившись стать оружием в руках
светоносного Митры. Однако оружие это, хотя и крепкое, по мнению
наставника нуждалось в заточке и полировке, в удалении ржавых пятен,
смазке и наведении окончательного глянца. Это заняло немалое время, ибо
северный варвар не был сырой и покорной глиной в руках гончара; он многое
умел и многое мог - в том числе и такое, о чем не догадывался сам.
Прозрение, однако, было еще впереди, а пока киммериец постигал то великое
искусство, в котором, как мнилось ему прежде, являлся мастером. Он
трудился день за днем, одновременно изучая и новое свое жилище, и тот
крохотный уголок огромного мира, в который привели его божественное
провидение и собственная настойчивость.
Большая пещера, где Конан уснул после первой встречи с наставником,
служила старцу арсеналом, местом для трапез и приготовления пищи; почивал
же он в келье, расположенной справа от входа, в которую вел неширокий
проход. Ученику была отведена каморка напротив, довольно тесная, но
уютная. Каменные стены ее на ощупь казались теплыми и сухими, пол и
деревянный топчан выстилали циновки, плетенные из травы, а в небольшое
оконце, глядевшее на юг, с утра до вечера струился солнечный свет. Кроме
соломенных матов, деревянного ложа да железного крюка, вбитого в стену при
входе, в камере не имелось ничего. Впрочем, Конану ничего и не
требовалось; перевязи с мечами Рагара он повесил на крюк, изношенные
сапоги швырнул в угол - на том и завершилось его вселение.
В качестве ученика ему полагалось выполнять несложные обязанности -
мести пол и готовить еду, овощную похлебку и лепешки из плодов хлебного
дерева; мясо и рыба в рационе наставника отсутствовали начисто. Труд этот
не занимал много времени, но было в нем и кое-что необычное, вызывавшее у
киммерийца в первые дни если не страх, то почтительное удивление. Густая
похлебка из моркови, капусты и свеклы варилась, как положено, в бронзовом
котле; овощи росли в небольшом огородике на нижней террасе, воду же
полагалось черпать в каменной выемке неподалеку от очага - над этой
природной чашей звучал тихий несмолкаемый плеск падающих капель. Но кроме
котелка, овощей и воды требовался еще и огонь, а значит, дрова. Однако
дров не было.
Не было ни сухого дерева, ни черного угля, ни горючего сланца, ни
масла, ни той темной жирной влаги, густой и тягучей, что в некоторых
местах сочилась из земли; не было ничего, кроме чистых незакопченных
очажных камней. Над ними Учитель дважды в день, утром и вечером, простирал
руки, потом сосредотачивался на миг - и в очаге с негромким резковатым
хлопком вспыхивало пламя.
Несомненно, то был волшебный огонь, совсем непохожий на яркие алые
языки, что вздымаются над сухим хворостом, или на стремительный перепляс
багровых струй, порожденных пылающим углем. И то, и другое Конан помнил
слишком хорошо: ему довелось разжигать немало походных костров в лесах и
степях, уголь же горел в горне отцовской кузницы, в далекой Киммерии. Но
это пламя, на которое он глядел, раскрыв в изумлении рот, было другим,
синеватым, почти призрачным, и не дробилось на струйки, завитки и язычки;
меж днищем котелка и очажными камнями висел жаркий сияющий шар, похожий на
сферу из голубого хрусталя. Он выглядел точь-в-точь таким же, как
порожденный некогда ладонями Рагара - разве что не стрелял молниями и не
плавил камень. Он просто нагревал котелок и жаровню, а затем покорно гас,
стоило только наставнику прищелкнуть пальцами.
- Закрой рот, Секира, - говорил он новому ученику, - скоро и ты
сможешь возжигать искру Силы. Омм-аэль! Благодари Великого за этот дар!
- Омм-аэль! - повторял Конан, снимая с треноги котелок.
Но пока до пробуждения дарованной богом способности к чародейству
было еще далеко. Конан вообще сомневался, что владеет чем-то подобным, ибо
в роду его случались великие воины и вожди, кузнецы, разбойники и
непоседливые души, бродившие по свету; однако насчет колдунов он ничего
припомнить не мог. Учитель, впрочем, говорил, что дар Силы нельзя считать
магией, поскольку вызывается она не заклинаниями, не талисманами или
чудодейственными амулетами, но самой человеческой природой. Из слов его
выходило, что всякий человек связан с богом - хотя бы в снах своих или
молитвах; но для некоторых глас Митры звучал особенно ясно, или мог так
звучать, если б они пожелали прислушаться повнимательней к самим себе. Дар
сей являлся врожденным, и обладавшие им получали доступ к частице
божественной Силы - разумеется, после обучения под присмотром опытного
наставника. Подобный же наставник был в мире лишь один.
Вечерами, устремив немигающий взгляд на звездное небо, он толковал
Конану о вещах загадочных и чудесных: о Первосотворенных гигантах, что
поддерживают мир, о Великом Равновесии и его божественном хранителе, об
астральной Силе, невидимой энергии, нисходящей с небес на землю,
пронизывающей мертвое и живое. Последнее интересовало киммерийца более
всего; устроившись напротив наставника на каменной скамье под дубом, он
слушал его резкий голос, похожий на клекот хищной птицы, запоминая приемы
и навыки, коими полагалось владеть ученику.
Приобщение к Силе Митры позволяло не только возжигать огонь и метать
молнии; то была лишь внешняя, видимая ее сторона. Столь же важным являлось
умение затаиться за невидимым и неощутимым щитом, окружить свое тело и
разум непроницаемым коконом, отражавшим и сталь, и камни, и злые заклятья.
Разумеется, это требовало времени и особой подготовки, зато позволяло
избежать нежелательного внимания приспешников тьмы; адепты Сета и жрецы
Нергала тоже владели многими тайными искусствами, и в поединках с ними
нужен был не только меч, но и надежный панцирь.
Другой полезный прием касался исцеляющих свойств Силы, позволявшей
осуществлять некую телесную трансформацию. Хотя ученик не мог изменять
свое обличье, прикидываясь, подобно чародею, птицей, зверем или ползучим
гадом, плоть его, впитавшая астральную энергию, противостояла холоду и
жаре, голоду и жажде, болезням и ранам. Теперь киммериец понимал, что
Рагар сражался с огненными демонами не только при помощи своих молний; он
был защищен невидимым барьером, и пламенный жар лавовых потоков не мог
причинить ему вреда.
Но все же он погиб... От чего? По словам Учителя, существовал предел
концентрации Силы, некий губительный и опасный уровень, к которому
смертному не следовало приближаться - если только того не требовал долг.
Божественная Сила позволяла творить многие чудеса, но избыток ее сжигал
человека, превращая плоть в обугленную головешку. Эта граница была
различной для каждого из учеников; одни могли плавить скалы и сражаться с
огнедышащими вулканами, другие - лишь разжигать синее сферическое пламя.
Теперь нередко Конан задумывался о том, что будет доступно ему, когда он
обучится использовать астральную мощь, накапливать ее, исторгать в
пространство... Где ляжет его предел? Сумеет ли он метать пламенные копья
подобно Фаралу, серому страннику, забрасывать врагов потоками
стрел-молний, как делал то аргосец Рагар?.. Или все кончится синеватым
шариком, ничтожной искоркой Силы, казавшейся ему сейчас пустой игрушкой?..
Временами он вспоминал о Маленьком Брате, малыше-бритунце, который не
мог делать даже этого. Правда, Податель Жизни даровал ему другой талант -
умение пробуждать добрые чувства в сердцах людей, - но такая перспектива
Конана не привлекала. Он хотел исторгать молнии, губительное пламя,
способное повергнуть ниц орды врагов и стены крепостей! Только так, и не
иначе!
Но до подобных свершений было еще далеко. Раньше ему предстояло
овладеть искусством медитации, умением погружаться в транс, ловить потоки
астральной энергии, нисходившие не только с высоких небес, но и от всего,
что находилось на земле - от трав и деревьев, от камней и песка, от
равнин, гор и стремительных вод. Он должен был научиться слушать повеления
Митры, внимать божественному гласу - ибо как иначе он смог бы узнать и
выполнить Его волю? Наконец ему требовалось отточить свое тело и дух в
непрерывных упражнениях, дабы подготовиться к приятию частицы Силы.
Для этой первой ступени обучения предназначалась верхняя терраса,
нависавшая над пещерой Учителя. Она была круглой и абсолютно ровной,
усыпанной толстым слоем хорошо утрамбованного песка; дальний ее конец
глубоко вдавался в склон горы. В самом центре этого карниза, напоминавшего
золотую монету, располагалась тренировочная арена шириной в бросок копья;
арену обрамляло множество странных устройств и приспособлений из дерева,
металла и камня, большинство из которых Конану не приходилось видеть
прежде.
Тут было нечто напоминавшее борону с острыми бронзовыми зубцами,
