навязчивой мании присоединить к Польше Украину без согласия
украинцев.
23. Профессора также не верят, что пленных нельзя было
вывезти из Смоленска, дескать, начальник лагеря обратился на
железнодорожную станцию за вагонами для пленных 12 июля, а
немцы, дескать, взяли Смоленск 16 июля, а 20 и 16 армии
"вынуждены были отступить" аж 5 августа. "Почему же не вывезли
наших доблестных офицеров?" - с подозрением недоумевают
профессора.
Потому, что проклятая 2-я немецкая армия со 2-й танковой
группой, начав наступление 10 июля в 200 км от Смоленска, 16
июля уже взяла его с юга и никто ее остановить не смог. А не
менее проклятая 9-я немецкая армия с 3-й танковой группой,
зайдя с севера, в это время взяла Духовщину и вела бой за
Ярцево - железнодорожную станцию на востоке от Смоленска. За
это время смоляне успели вывезти на восток целый ряд оборонных
предприятий, включая авиазавод. Не до доблестных польских
офицеров было в это время, своих детей надо было спасать.
Кстати, 20 и 16 армии не "отошли" от Смоленска, а вырвались 5
августа из окружения, в которое они попали северо-западнее
города.
24. Еще "сомнения". Дескать, если бы в такой ситуации
лагеря остались без охраны, то пленные офицеры разбежались бы,
и хотя бы кто-нибудь, да остался жив.
Вроде есть резон в этом сомнении, но только в случае, если
быть уверенным, что эти офицеры хотели драться с немцами. А
они хотели с ними драться точно также, как и генерал Андерс со
своими офицерами. Кроме того, надо учесть, что они
действительно были ожесточены против СССР и до своего
осуждения и ссылки из лагерей военнопленных в ИТЛ, а уж после
- тем более.
Я уже цитировал высказывание офицера Любодзецкого, из книги
Мадайчика, тде этот не любящий москалей офицер, даже будучи в
лагере военнопленных, хотел "...хоть из-под дождя, да под
восточный желоб - под немецкую оккупацию". Продолжим его
мысль, почему он и другие этого хотели. "Не было иллюзий, что
немцы будут мягко обращаться с польскими офицерами;
допускалось, что большинство, а, может быть, и всех, немцы
отправят в лагеря для военнопленных; однако считали, что они
будут обходиться с ними в соответствии с принятыми
международными нормами..."
Поскольку вопрос, почему пленные не разбежались, остается
без ответа, то мы можем сослаться на бригаду Сталина, у
которой есть данные, что попытка конвойных частей увести
военнопленных на восток пешком не удалась. Пленные
взбунтовались, с конвоем ушли только несколько человек, евреев
по национальности, остальные остались ждать "обхождения в
соответствии с принятыми международными нормами..." И
дождались.
25. Однако, захватывая мелкой сеткой любые подозрения,
которые только могут придти в голову, профессора, помимо
курьезов и своего непонимания тогдашних условий, выловили и
факты подтасовки улик, фальшивые улики в комиссии Бурденко.
В общем-то, они вполне резонно заявляют, что не верят, что
из всего обслуживающего персонала и конвоя мог спастись всего
один человек - начальник лагеря N 1-ОН. Если в основу брать,
что в этих лагерях было 10-12 тысяч человек (в Ровенском
лагере для военнопленных, занимавшемся строительством
шоссейной дороги на Львов, было на 23 июля 1940 года 14599
человек), то конвой и администрация лагерей вряд ли были
меньше 1-2 тысяч человек.
Правда, война была ужасна по потерям убитыми и пленными в
своем начальном периоде. Мой отец в начале войны был
начальником штаба отдельного батальона, части примерно в 700
человек. Приняв первый бой в Бессарабии, они отходили на
Одессу. Из их дивизии в Одессе собралось всего 111 человек (из
примерно 13-16 тысяч) без штабных документов и без знамени. А
из батальона, правда, со знаменем, в Одессу попало всего трое.
Тем не менее на правом берегу Днепра, где и располагались
лагеря, бились в окружении части 16 и 20 армий, и эти армии из
окружения вышли. Если конвой и администрация покинули лагеря,
то они могли покинуть их только в направлении этих армий,
левый берег Днепра был занят немцами очень быстро. Пусть
поляки сдались немцам в полном составе, но полная гибель и
сдача в плен 1-2 тысяч советских бойцов, да еще в трех отдель-
ных командах, действительно маловероятна.
Но вот вопрос - их не было вообще (если пленных расстреляло
НКВД в 1940 году) или их просто не вызвали в свидетели в 1944?
Попробуем ответить на этот вопрос в следующем эпизоде.
26. Комиссия Бурденко представила свидетеля - начальника
лагеря с поляками под Смоленском. Бригада Геббельса называет
его комендантом лагеря N 1-ОН, "свидетелем майором
Ветошниковым". Вероятно, так он фигурировал в "Сообщении"
комиссии в 1944 году. Но в "Справке" этой комиссии (напоминаю
- совершенно секретной и поэтому достоверной) он и не майор, и
не свидетель.
Там его физически нет. Есть рапорт на имя начальника УПВИ
Сопруненко от лейтенанта госбезопасности В.М.Ветошникова. Его
звание соответствовало тогда званию капитана, и если его
действительно потом задействовали как свидетеля, то к 1944
году он мог быть и майором. Тут все сходится. Профессора
пишут, что его не знали в лагерях военнопленных. И не должны
были знать - он в них не служил.
Вранье в другом. В Справке написано:
"Начальник лагеря N1-ОН лейтенант госбезопасности
Ветошников В.М., давая объяснения о судьбе порученного ему
лагеря, в своем рапорте на имя начальника Управления по делам
военнопленных и интернированных НКВД СССР от 12 августа 1941
года пишет: "После того, как я получил от Вас указание
подготовить лагерь к эвакуации, я принял к этому необходимые
меры.
Охрана и пленные поляки были мною предупреждены.
Я ожидал приказа о ликвидации лагеря, но связь со
Смоленском прервалась. Тогда я сам с несколькими сотрудниками
выехал в Смоленск для выяснения обстановки. В Смоленске я
застал напряженное положейие. Я обратился к начальнику
движения Смоленского участка Западной железной дороги тов.
Иванову с просьбой обеспечить лагерь вагонами для вывоза
военнопленных поляков. Но тов. Иванов ответил, что
рассчитывать на получение вагонов я не могу. Я пытался
связаться с Москвой для получения от Вас разрешения двинуться
пешим порядком, но мне это не удалось.
К этому времени Смоленск был уже отрезан немцами, и что
стало с поляками и оставшейся в лагере охраной, я не знаю".
Читатели уже поняли, что автор этой книги скорее подручный
Сталина, чем беспристрастный исследователь. Но и он в этом
случае должен сказать, что этот рапорт на 99% липа, фальшивка.
Да, есть 1%, что так и было, но не более 1%. Можно предста-
вить, что с началом войны Сопруненко дал какой-то циркуляр по
УНКВД областей подготовить всех военнопленных, где бы они ни
находились, к эвакуации. А из УНКВД поступила в лагерь команда
со ссылкой на Сопруненко. Можно полагать, что после выхода из
окружения Ветошникова задержала советская контрразведка и
допросила. В ходе допросов Ветошников написал этот рапорт, но
в ходе последующих боев рапорт так и остался в контрразведке
армии или фронта, а уж потом в 1944 году его нашли. На войне
все бывает, в том числе и это, но вряд ли.
Во-первых. Нельзя прийти на железную дорогу и попросить
вагоны, даже один вагон. А их Ветошникову нужно было штук 60.
Советские железные дороги (гвардия Кагановича) - это
государство в государстве. Они чихать хотели на любых ходоков
с любыми погонами. У них есть свои приказы - планы перевозок,
и никто никому помимо плана не даст не то что вагона... тачки
не даст. А в рапорте совершенно отсутствует это
обстоятельство, не видно, было ли какое-то указание от
Управления Западной железной дороги на перевозку пленных, ни
что делал Ветошников, чтобы втиснуть своих пленных в план
перевозок. Это журналист или профессор может прийти, попросить
вагоны и уйти, ничего не получив. Но не офицер, у которого эти
пленные - единственная забота, и за которых он отвечает.
Его ближайшие начальники находились рядом - Смоленское
УНКВД, а он и словом не обмолвился, что обращался к ним за
помощью или хотя бы за тем, чтобы просто переложить свою
ответственность на кого-либо другого. Его лагерь был на правом
берегу Днепра, а там немцев долго не было. Черт с ними, с
пленными, но он бросил своих подчиненных, он обязан был их
возглавить и вывести из окружения. За такой рапорт его обязаны
были расстрелять немедленно после прочтения.
Во-вторых. Он прямо "вешает" военнопленных на Сопруненко.
Получается, что тот знал про эти лагеря, более того, раз он
давал но ним команду, то и отвечал за них, и эти пленные
должны были стоять у него в списках. Получается, что он в
своих совершенно секретных справках вводил Сталина в
заблуждение. Этого быть не может. Сопруненко не самоубийца.
Когда мы дойдем до его допроса, мы это покажем. Он
действительно ничего не знал и не мог знать про эти лагеря.
Но ведь и "Справка" комиссии Бурденко с грифом "Совершенно
секретно". Получается, что следователи этой комиссии сочинили
фальшивку и тоже для Сталина! Они получили очень много данных,
более чем достаточно, чтобы доказать, что поляков убили немцы.
И все эти данные они получили в Смоленске. Рапорт Ветошникова
- это единственное, что они получили не в Смоленске - не на
доске же объявлений они его нашли!
Более того, им этот рапорт был не нужен. У них был надежный
свидетель - инженер службы движения Иванов, он был настолько
надежен, что его не боялись допрашивать при корреспондентах.
Без всяких сомнений - этот рапорт был им прислан из Москвы
с указанием приобщить к делу. И они его приобщили, так как он
дополнял показания Иванова, рассказавшего похожий эпизод, но
не помнившего, кто именно и когда к нему приходил за вагонами.
Очень все получалось у следователей хорошо, но очень хорошо -
тоже не хорошо.
Это, видимо, поняли в Москве, когда готовили "Сообщение"
комиссии Бурденко, и рапорт лейтенанта госбезопасности из него
ушел и появился свидетель, майор Ветошников.
Естественен вопрос - зачем Москва на это пошла? Ведь речь
идет об убийстве, а то, что убийство было совершено немцами,
доказано многочисленными показаниями, фактами, уликами. Зачем
нужно было фальсифицировать показания в неимеющем отношения к
убийству эпизоде? Ведь Ветошников - это не свидетель убийства,
к чему он вообще в деле?
К этому времени Советский Союз уже признал, что пленные
офицеры были на работах, а это прямое указание на то, что они
уже были не военнопленные, а каторжники. СССР не мог
допустить, чтобы этот факт выплыл наружу. А никто из
свидетелей, найденных в Смоленске, не мог по этому вопросу
дать объяснений, успокаивающих мировую общественность и,
главное, еще не сдавшихся в плен немецких офицеров.
Для этого потребовался Ветошников. Смотрите, в его рапорте
на 70 слов четыре раза употребляется слово "военнопленные" или
"пленные" и сам рапорт на имя начальника Управления по делам
военнопленных и интернированных. Рапорт преследует цель
доказать, что не было в СССР никаких офицеров-каторжников,
только военнопленные.
С этой же целью в качестве свидетелей не был назван ни один
сотрудник лагеря, поскольку первый же вопрос, который им
обязаны были бы задать иностранные корреспонденты, - почему
военнопленные офицеры работали? А на этот вопрос не было у
советского правительства вразумительного ответа.
Во время войны правду редко говорят, и уж, во всяком
случае, ее не говорят, если она идет на пользу противнику.
