48. Вторым был болгарский судмедэксперт доктор Марков,
подтвердивший заключение советского судмедэксперта с позиций
"международной комиссии" 1943 года. Этого геббельсовские
подручные пытаются оболгать и скомпрометировать, но мы уже об
этом написали.
49. Третьим был заместитель бургомистра Смоленска
Меньшагина профессор астрономии Базилевский. Он подтвердил,
что поляки были убиты немцами в 1941 году. Подтвердил со слов
Меньшагина и, разумеется, было бы лучше, если бы сам Меньшагин
это сказал, но он в страхе за свою шею ото всего отказывался и
его на процесс не взяли, хотя советские власти, без сомнения,
могли заставить его говорить. Предатель есть предатель, за
обещание жизни или сокращение тюремного срока он бы показал
что угодно.
"Польская сторона" скомпрометировать показания Базилевского
не способна, бригада Геббельса это доверила в конце 90-х годов
Ю.Зоре. Он это делает так. Он дает показания своего правдивого
и надежного свидетеля - Меньшагина: "..допрашивался мой
заместитель - как начальника города Смоленска, - профессор
астрономии Смоленского пединститута Борис Васильевич
Базилевский. И этот Базилевский сказал, что об убийстве
поляков он узнал от меня, что в 1941 году он узнал, что в плен
попал и находится в немецком лагере его знакомый Кожуховский".
Здесь Ю.Зоря делает сноску: "В показаниях Базилевского
называется фамилия Жиглинского". Запомним это. Меньшагин
продолжает: "Он просил меня, не могу ли я похлопотать об его
освобождении. Я, дескать, охотно согласился на это, написал
ходатайство и сам понес в комендатуру. Вернувшись из
комендатуры, я сказал: "Ничего не выйдет, потому что в
комендатуре мне объявили, что все поляки будут расстреляны".
Через несколько дней, придя оттуда, я снова ему сказал:
"Уже расстреляны". Вот те данные, которыми располагал
Базилевский.
Эти сведения, сообщенные Базилевским, совершенно не
соответствуют действительности. Случай его ходатайства за
Кожуховского действительно имел место в августе 1941 года. И я
возбуждал ходатайство об его освобождении, и через дня
тричетыре после этого ходатайства Кожуховский лично явился ос-
вобожденный, и находился в Смоленске после этого, имея свою
пекарню все время немецкой оккупации города, а впоследствии я
его видел в Минске в 44-м году, где он точно так же имел
кондитерскую. Кожуховского этого я лично знал, так как он
проходил свидетелем по делу хлебозавода N 2, разбиравшемуся
Смоленским областным судом в марте 1939 года. Он проходил
свидетелем по этому делу".
(Мы уже имели возможность восхищаться памятью этого
свидетеля, она действительно изумительна, он помнит все: даже
в каком месяце в 1939 году суд рассматривал дело хлебозавода
N2).
Какое впечатление у нас должно остаться от этого текста,
который нам дает Ю.Зоря? Что на Нюрнбергском процессе
запуганный НКВД Базилевский врал что угодно, не сообразуясь ни
с чем, даже фамилию освобожденного правильно не запомнил и не
запомнил, что его освободили, - в общем, НКВД его очень плохо
подготовило как свидетеля, поэтому Трибунал ему не поверил.
Был бы Зоря не в бригаде Геббельса, то он, конечно, дал бы
слово и Базилевскому, а поскольку мы не в этой бригаде, то нам
ничего не мешает это сделать. Описав, что из себя представлял
лагерь для советских военнопленных N 126 в Смоленске,
Базилевский пишет: "В числе находившихся в лагере и близких к
гибели был и хорошо мне известный смоленский педагог
(заведующий учебной частью 3-й смоленской школы) Георгий
Дмитриевич Жиглинский".
Базилевский дальше рассказал, что просил Меньшагина
походатайствовать не только за Жиглинского, но и за улучшение
содержания всех военнопленных. Когда Меньшагин вернулся от
коменданта фон Швеца, то сообщил Базилевскому, что из-за
просьбы за всех военнопленных комендант не отпустил и
Жиглинского, так как "...получена директива из Берлина,
предписывающая неукоснительно проводить самый жестокий режим в
отношении военнопленных, не допуская никаких послаблений в
этом вопросе.
Я невольно возразил: "Что же может быть жестче
существующего в лагере режима?"
Меньшагин странно посмотрел на меня и, наклонившись ко мне,
тихо ответил: "Может быть! Русские по крайней мере сами будут
умирать, а вот военнопленных поляков предложено просто
уничтожить". "Как так, как это понимать?" - воскликнул я.
- Понимать надо в буквальном смысле. Есть такая директива
из Берлина, - ответил Меньшагин и тут же попросил меня "ради
всего святого никому об этом не говорить" - так показал в
Нюрнберге профессор Базилевский.
И вы видите, что Зоря имел резон не публиковать эти
показания, так как сразу видна брехня Меньшагина. Ему нельзя
признаться, что он был в таком доверии у фон Швеца, что тот
делился с ним самыми тайными вещами, он хочет предстать в роли
этакого, спасающего русских, бургомистра, которого немцы в
свои преступные дела не вмешивали. А Зоря, чтобы помочь
Меньшагину, подгоняет один текст к другому тем, что соединяет
фамилии Жиглинского и Кожуховского воедино - дескать,
Базилевский из ума выжил и ничего не помнит. Теперь ему надо
попробовать еще соединить профессии пекаря с учителем, чтобы
фальшивка была достовернее, и постараться сделать так, чтобы
никто не знал, что в еженедельнике Меньшагина за август 1941
года под N 13 стоит запись: "Ходят ли среди населения слухи о
расстреле польских военнопленных в Коз(ьих) Гор(ах) (Умнову)".
Но ведь судьи Международного Трибунала никаких показаний
Меньшагина не знали, перед ними выступили три свидетеля
обвинения и убедительно показали, что поляков в 1941 году
расстреляли немцы и были у Трибунала предполагаемые убийцы,
которые "доказали" то, что не имело никакого значения - что
они служили не в 537-м строительном, а в 537-м полку связи.
Трибунал не привлек ни других экспертов, ни документов,
ничего. У него было только это. Какие же у него были основания
решать дело в пользу немцев? Какие были основания, начав, не
продолжать расследования?
Мадайчик этого не скрывает от нас (в отличие от Зори) - в
1952 году американский член Трибунала Роберт Х.Джексон
признался, что он получил соответствующее указание от своего
правительства. Того самого, надо думать, президента Трумэна,
который в 1943 году, будучи сенатором, учил, что если будут
побеждать немцы, то надо помогать русским, а если русские - то
немцам.
Но вот вам и пресловутый американский суд, который "в
правовой стране служит только закону". Но обещаю читателям:
дальше в своем расследовании мы еще и не такое увидим.
50. Бригада Геббельса косвенным доказательством считает и
то, что советский обвинитель в Нюрнберге не выступил с
протестом против того, что катынское дело не включено в
доказанные преступления. Но наш обвинитель мог бы протестовать
только в том случае, если бы из-за катынского дела суд не
назначил обвиняемым то наказание, что он просил, а суд это
наказание назначил - все, кто хоть как-то мог отвечать за
убийство польских офицеров, были повешены, куда уж больше. О
чем было протестовать советскому обвинителю, если руководители
стран-союзников и не поручали Международному Трибуналу
катынское дело?
Полагаю, что читатели согласятся, что то, как вели себя
западные судьи на Нюрнбергском процессе, - это не косвенное
доказательство версии Геббельса, а прямое доказательство
подлости Запада по отношению к СССР. И только.
Косвенные доказательства
До момента, пока команда Геббельса не пополнилась
советскими членами, с доказательствами, даже косвенными, было
крайне туго. Их по сути два.
51. Первым является факт прекращения переписки. Нам теперь
понятно, что после суда на Особом совещании при НКВД переписки
и не доложно было быть. Тем, кто на Особом совещании был
осужден, переписка была запрещена. Но все же, запишем это как
условное Доказательство N 4 версии Геббельса, а то уж очень
должно быть обидно для его бригады - мы рассматриваем улики,
собранные только ею, а доказательств, даже условных, нет.
52. Второе доказательство - это отсутствие документов на
трупах с записями позже весны 1940 года. Мы понимаем, что
после того, как немцы предварительно обыскали те трупы, что
они давали осматривать польской и Международной комиссии, этих
документов и не должно было быть.
Кроме того, у бригады Геббельса нет и тех документов, что
найдены на трупах - ведь их сожгли немцы перед капитуляцией.
Тут "польская сторона" поясняет, что она очень хотела
украсть эти документы у немцев, но не удалось. Удалось только
тайно переписать в четырех экземплярах два десятка из них. Эти
объяснения для детского садика уже надоедают, скажите прямо,
что у подручных Геббельса есть в распоряжении копии только тех
документов, что "ловкие" немецкие офицеры им дали для
переписывания в целях, определенных господином министром
доктором Геббельсом.
Все же из жалости к бойцам нацистского идеологического
фронта и этот эпизод запищем как условное Доказательство N 5
версии Геббельса.
Однако бригада Геббельса чрезвычайно говорлива, что и долж-
но быть - отсутствие фактов она пытается заменить
"многозначительными" наблюдениями и замечаниями. В силу
свойств своего интеллекта ее члены редко понимают, о чем они
пишут. Поэтому они попутно дают столько доказательств версий
Сталина, что их и искать не приходится, они прямо бросаются в
глаза любому, кто читает опусы бригады Геббельса
беспристрастно.
Возьмем такую группу доказательств, как фенологические и
связанные с природой. Сами по себе доказательства такого типа
довольно редкие, но в том, что пишут подручные Геббельса, даже
они присутствуют.
53. Скажем, Водзиньский в своем отчете о месте расстрела в
Катынскоми лесу пишет: "15) Нахождение на территории
Катынского леса целого ряда других могил с останками русских и
типичными ранениями черепа позволяло допустить, что Катынский
лес уже в течение длительного времени служил местом
расстрелов.
На основании гнилостного распада трупов в отдельных могилах
с русскими, время их пребывания в земле следовало определить в
границах от пяти до пятнадцати лет."
То есть место расстрела в этом лесу должно было быть очень
глухим местом, иначе какой смысл было "тайно" везти сюда
поляков, если расстреливать их надо было на глазах шляющихся
по лесу дачников и грибников? И глухим это место должно было
быть лет пятнадцать, не менее.
Но вот в начале отчета Водзиньский описывает собственно
место расстрела: "По гребнистым возвышенностям тянулись лесные
дорожки, расходящиеся в стороны от главной лесной дороги..."
Ну вдумайтесь в эти строчки - откуда в глухом месте леса
дорожки? Да за 15 лет в лесу, по которому никто не ходит, не
то что дорожки, а все пустые места покроются опавшей хвоей,
листвой, валежником, зарастут травой и подлеском!
54. А вот пишет Яворовский, тот самый, что в 1948 году
уничтожил доказательства вины русских: "На то, что
преступление было совершено весной, указывали бывшие когда-то
свежими березовые листочки, находящиеся в земле в могилах".
Если убило поляков НКВД, то это весна 1940 года, между нею
и весной 1943 года стоит три лета, три сезона, когда листья
гниют. Если убили немцы, то это осень 1941 года, между нею и
весной 1943 года одно лето, один сезон, когда листья гниют.
Паны профессора! Возьмите, у себя в саду выкопайте весной
ямку, положите туда свежих березовых листочков и закопайте.
