полезным, приобретшим откуда-то немного научных знаний и не стремившимся к
величию. Мало зная о том, что имеет, он попытался использовать свои
знания для постройки огромной сверкающей башни, которая вдохновляла бы
людей своей красотой и величием. Был заложен фундамент, и долгое время
казалось, что он преуспеет. К сожалению что-то вышло не так и
подействовало на его мозг. Его эксперимент вышел из-под контроля, и в
результате появились зыбучие пески, имевшие особые и неестественные
свойства и нигде больше не встречавшиеся.
В скором времени и с чувством огромного облегчения мы пролетели над
цветами и зыбучими песками. Я видел их только ночью, при свете мчавшихся
по небу лун, но и беглого взгляда оказалось достаточно, чтобы сказать мне,
что Хул Хаджи не преувеличивал. От медленно перемещавшейся внизу гряды
снизу раздавались странные крики, безумный бред, казавшийся иногда
членораздельными словами, но я не мог разобрать в них никакого смысла, да
и не очень-то и старался.
К утру мы пролетели над несколькими сверкающими озёрами, усыпанными
зелёными островами, и иногда по огромным просторам водяной глади скользила
лодка.
Я заметил Хул Хаджи, что это приятный контраст, и он согласился. Пока
мы пролетали над предыдущей территорией, он тревожился больше, чем
признавался мне в этом. Я спросил его, не будет ли разумным попытаться
приземлиться, поскольку двигатель теперь работал с большими перебоями и
вскоре обязательно вообще заглохнет. Он сказал мне, что это будет
безопасно, так так на островах живут просвящённые и умные люди, способные
развлечь и привести в восторг любого гостя озёр. Пока мы пролетали, он
указывал названия. Среди всех имелся один пышный остров, стоявший
несколько в стороне от остальных.
- Этот остров называется Драллаб, - сообщил Хул Хаджи. - Его народ лишь
изредка контактирует с соседями, но хотя он, похоже и не играет большой
роли в деятельности других островов, оказывает на них немалое
художественное влияние и очень гостеприимен. Жители его принимали однажды
меня, когда я путешествовал по островам, и я наслаждался каждым мгновением
пребывания там.
Появился ещё один остров. Он выглядел странным контрастом, совмещая в
себе черты всех островов. Это был К`кокрум, как уведомил меня Хул Хаджи.
Остров, всего лишь несколько лет назад поднявшийся из озера и всё ещё по
большей части ненаселённый, хотя жившие там люди казались народом странных
контрастов, иногда дружелюбные к чужакам, иногда - нет.
Мы решили не приземляться там и пролетели ещё над несколькими
островами, а Хул Хаджи с большой любовью сообщал их названия. Тут имелись
С`сидла с нежным ландшафтом высоких сильных деревьев и широких тёмных
прогалин, и Носирра, суровое, здоровое на вид местечко с большими, как
сообщил мне Хул Хаджи, пока ещё не добытыми сокровищами.
Я горел желанием услышать всё это, даже хотя часть моего внимания
сосредоточилась на двигателе, так как всё, что я слышал, больше и больше
очаровывало меня по-прежнему лишь частично исследованным мною миром, и чем
больше я буду знать о нём, тем лучше буду подготовлен к выживанию здесь.
В скором времени мы сумели осторожно провести воздушный корабль над
всеми островами и увидели перед собой на материке город, который, как мы
решили, будет лучшим местом для приземления на случай, если двигатель
окажется неподдающимся ремонту, город, называвшийся, как сказал мне Хул
Хаджи, КендАмрид. Жители его, сообщил он мне, хорошо известны своим
ремесленничеством и умением обращаться с немногими, бывшими в ходу на
Марсе, техническими устройствами. Они могут нам помочь больше, чем островитяне, хотя островитяне были, возможно, дружелюбнее.
Я поманипулировал с управлением, и мы начали снижаться к Кенд-Амриду.
Позже мне пришлось пожалеть, что мы не приземлились на одном из
островов, ибо Хул Хаджи обнаружил, что Кенд Амрид изменился с известного
ему времени, когда он, как скитавшийся изгнанник, провёл некоторое время в
этом городе.
А когда наступил вечер, погрузивший тёмные башни города в густую тень,
мы проплыли над ним с облегчением в сердце.
Место это было безмолвное, и огней горело мало, но я отнёс это к тому
факту, что обитатели его являлись людьми, по словам Хул Хаджи, упорно
трудившимися, с простыми удовольствиями, и празднества проходили только
при свете солнца.
Мы снизились на окраине города, и я выстрелил якорь-кошку, вонзивший в
землю острые лапы и давший мне возможность спуститься по лесенке и
прикрепить канаты к паре росших поблизости чахлых деревьев.
*
Глава вторая: ГОРОД ПРОКЛЯТЬЯ.
Когда мы приблизились к Кенд-Амриду, рука Хул Хаджи инстинктивно легла
на рукоять меча. Хорошо зная его, я заметил этот жест и нашёл его
тревожным.
- Что-нибудь не так? - спросил я.
- Не уверен, друг мой, - ответил он.
- Мне кажется, что ты говорил, что Кенд-Амрид - безопасное место для
нас.
- Я так думал. Но мне неспокойно. Я не могу объяснить это чувство.
Его настроение передалось мне, и в мозг стали закрадываться мрачные
мысли.
- Я устал, - пожал плечами Хул Хаджи. - Мне кажется, что всё дело в
этом.
Я принял это объяснение, и мы пошли к воротам города, чувствуя себя
немного менее встревоженными.
Ворота стояли открытыми, и никто не охранял их. Если жители настолько
щедры душевно, чтобы позволять себе такое, то не возникает никаких
затруднений с нахождением помощи.
Хул Хаджи, однако, пробормотал что-то о том, что это необычно.
- Они - народ необщительный.
Мы шли по безмолвным улицам. Высокие тёмные здания казались лишёнными
признаков жизни, словно декорации, возведённые на сцене для какой-то
экстравагантной постановки - и сцена в данный момент была пустой.
Когда мы шли, наши шаги вызывали гулкое эхо. Хул Хаджи шёл впереди,
направляясь к центру города.
Немного позже я услышал ещё что-то кроме эха и остановился, коснувшись
ладонью руки Хул Хаджи.
Мы прислушались.
Вот оно - тихие шаги, такие, какие издаёт человек, идущий в суконных
шлёпанцах или в сапогах из очень мягкой кожи.
Звуки донеслись до нас. Рука Хул Хаджи снова инстинктивно легла на
рукоять меча.
Из-за угла появилась фигура, закутанная в чёрный плащ, сложенный на
голове в форме капюшона. В одной руке он держал букет цветов, в другой -
белый плоский ящик.
- Приветствую тебя, - формально обратился я к нему в марсианском
приветствии. - Мы - гости в вашем городе, и ищем помощи.
- Какую помощь может оказать Кенд-Амрид любому человеческому существу?
- мрачно пробормотал закутанный в плащ человек, и в голосе его не было ни
единой вопросительной ноты.
- Мы знаем, что ваш народ практичен и полезен, когда речь заходит о
машинах. Мы думали... - заявление Хул Хаджи оборвал странный смех
закутанного в плащ незнакомца.
- Машины! Не говорите мне о машинах!
- Почему же это?
- Не спрашивайте ни о чём! Покиньте Кенд-Амрид, пока можете!
- Почему нам не следует говорить о машинах? Ввели какое-то табу? Народ
теперь ненавидит машины? - Я знал, что в некоторых обществах Земли
страшились машин, и общественное мнение отвергало их, поскольку в них
видели бесчеловечность, и упор на машинерию заставлял некоторых философов
обеспокоиться, что человеческие существа могут стать в перспективе слишком
искусственными. На Земле я, как учёный, сталкивался иногда с такой
позицией на вечеринках, где меня обвиняли во всех смертных грехах из-за
того, что моя работа имела отношение к ядерной физике. Я гадал, не довели
ли жители этого города подобные взгляды до воплощения в жизнь и не
запретили ли машины, поэтому решил задать такой вопрос.
Но человек в плаще снова засмеялся.
- Нет, - ответил он, - жители города не ненавидят машины - если они не
ненавидят друг друга.
- Твоё замечание невразумительно, - нетерпеливо бросил я. - Что
случилось? - Я начал думать, что первый встреченный нами человек в
Кенд-Амриде оказался сумасшедшим.
- Я же вам сказал, - он быстро огляделся по сторонам, словно нервничал.
- Не задерживайтесь здесь, чтобы выяснить, что случилось. Покиньте
Кенд-Амрид сейчас же. Не оставайтесь ни на секунду дольше. Этот город
проклят!
Наверное, нам следовало бы послушаться его совета, но мы не
послушались. Мы принялись спорить, и это оказалось в известном смысле
ошибкой, о которой нам пришлось пожалеть.
- Кто ты? - спросил я. - Почему ты единственный, кто в это время
разгуливает по улицам?
- Я врач, - ответил он, - или б ы л им!
- Ты хочешь сказать, что тебя исключили из гильдии врачей? -
предположил я. - Тебе не позволяют заниматься практикой?
Снова бесконечно горький смех - смех на грани безумия.
- Меня не исключили из нашей гильдии. Я просто больше не врач. В наше
время я известен, как Обслуживатель Типов 3-ей Градации. Эти Типы 3-ей
Градации - человеческие существа! - эти слова перешли в крик страдания. -
Я был доктором - всё моё образование побуждало меня сочувствовать своим
пациентам. - А теперь я, - зарыдал он, - механик. Моя работа -
осматривать человеческие машины и решать, можно ли заставить их
функционировать с минимальным уходом. Если я решаю, что их нельзя
заставить работать таким образом, то должен обозначить их для отправки в
лом, а части пойдут в банк для использования в здоровых машинах.
- Но это же чудовищно!
- Это чудовищно для всякого жителя, - тихо отозвался он. - А теперь вы
должны немедленно покинуть этот проклятый город. Я и так уже слишком много
сказал.
- Но как возникло такое положение? - настойчиво спросил Хул Хаджи. -
Когда я в последний раз был в Кенд-Амриде, жители показались мне
обыкновенным практичным народом - тускловатым, может быть, но это всё.
- Есть практичность, - ответил врач, - и есть человеческий фактор в
человеке. Вместе они означают Человека. Но дайте одному фактору поощрение,
а другой зажимайте, и вы получите одну из двух крайностей - с точки зрения
человечности.
- И какие же они? - спросил я, заинтересовавшись этими рассуждениями.
- Вы получите либо Зверя, либо Машину, - просто ответил он.
- Мне кажется, это примитивное представление, - заметил я.
- Так оно и есть. Но мы имеем дело с обществом, ставшим
сверхъупрощённым, - сказал он, понемногу оживляясь, когда разговор зашёл
на эту тему, бросая однако, нервные взгляды направо и налево по улице. -
Здесь поощряют Машину в Человеке и,если вам угодно, поощряла её именно
глупость Зверя - ибо Зверь не может предвидеть, а Человек может. Зверь в
Человеке приводит его к созданию Машин для своего благополучия, а Машина
многое добавляет сперва к его удобствам, а потом к знаниям. В здоровой
семье всё это за относительно долгое время разрешилось бы само собой. Но
народ Кенд-Амрида слишком многого лишил себя. И теперь Кенд-Амрид стал
очень нездоровым местом.
- Но должно быть что-то, вызвавшее это. Должен быть какой-то фактор,
который ввёл в Кенд-Амрид это безумие, - сказал я.
- В Кенд-Амриде правят Одиннадцать, ни один человек не доминирует.
Диктатор, сконцентрировавший в себе всю власть, существовал во все века -
если только не верны рассказы о бессмертных шивах.
- Ты говоришь о Смерти, - сказал я.
- Да. И форма, принимаемая Смертью в Кенд-Амриде - одна из самых
ужасающих.
- Какова же она?
- Болезнь - напасть. Диктатор Смерть принёс страх, а страх привёл
Одиннадцать к их доктрине.
- Но в чём именно заключается их доктрина? - спросил Хул Хаджи.
Врач собирался было ответить, как вдруг с шипением втянул в себя воздух
и кинулся обратно в ту сторону, откуда пришёл.
- Бегите! - прошептал он, обернувшись. - Сейчас же бегите!
Его страх так повлиял на нас, что мы были почти готовы последовать его
совету, когда впереди на длинной тёмной улице появилось невероятное
зрелище.
Это походило на огромный портшез, огромный ящик с ручками по всем
четырём нижним сторонам, несомый на плечах примерно сотни людей,
