самого Сен-Ландри. Поль, который шел с Христианой, вдруг остановился.
- Ого! - воскликнул он. - Недурно! Право, недурно! Маэстро Сен-Ланд-
ри, несомненно, талантлив. Если б это играл настоящий оркестр, впечатле-
ние было бы большое. - И он спросил Христиану: - Вы любите музыку?
- Очень.
- А меня она мучает. Когда я слушаю любимую вещь, то первые же звуки
как будто срывают с меня кожу, вся она тает, растворяется, словно и нет
ее на моем теле; все мои мышцы, все нервы обнажены и беззащитны перед
натиском музыки. Право же, оркестр играет на моих обнаженных нервах, и
они вздрагивают, трепещут, отзываясь на каждую ноту. Я воспринимаю музы-
ку не только слухом, я ощущаю ее всем телом, и оно вибрирует с ног до
головы. Музыка!.. Сколько она дает мне наслаждения, вернее - счастья!..
Ничто с ним не может сравниться.
Христиана улыбнулась.
- Какие у вас бурные чувства!
- Ах, боже мой, да стоит ли жить, если нет этих бурных чувств! Не за-
видую тем людям, у которых сердце обросло кожей бегемота или покрыто щи-
том черепахи. Счастлив только тот, у кого ощущения так остры, что причи-
няют боль, кто воспринимает их как потрясения и наслаждается ими, как
изысканным лакомством. Ведь надо осознавать все переживания, и радостные
и горькие, наполнять ими душу до краев и, упиваясь ими, испытывать самое
острое блаженство или самые мучительные страдания.
Она подняла на него глаза, удивленная его речами, как и всем, что
слышала от него за неделю их знакомства.
И правда, этот новый друг, - он сразу же стал ее другом, несмотря на
первое неприятное впечатление, - уже целую неделю непрестанно смущал по-
кой ее души, поднимая в ней волнение, как будто бросал камни в чистое,
прозрачное озеро. И немало больших камней он кидал в эту мирную глубину.
Отец Христианы, как это свойственно отцам, все еще смотрел, на нее
как на маленькую девочку, с которой незачем говорить о серьезных вещах;
брат умел ее посмешить, но не способен был натолкнуть на какие-то раз-
мышления; мужу даже и в голову не приходило, что с женой можно разгова-
ривать о чем-либо, выходящем за пределы житейских интересов совместной
жизни, и до сих пор Христиана жила в какой-то безмятежной сладкой дремо-
те.
И вот пришел человек, который ударами мысли, подобными ударам топора,
пробил стену, замыкавшую ее узкий кругозор. Да еще человек этот принад-
лежал к тому типу мужчин, которые нравятся женщинам, всем женщинам, са-
мим своим складом, силой и остротой переживаний. Он умел говорить с жен-
щинами, все передать, все заставить понять. Богато одаренный, но неспо-
собный к длительным усилиям, всегда одержимый страстной любовью или не-
навистью, обо всем говоривший с неподдельной искренностью и яростной
убежденностью переменчивой и восторженной натуры, он в избытке обладал
женскими чертами - впечатлительностью, обаянием, душевной гибкостью, со-
четавшимися с более широким, деятельным и проницательным мужским умом.
К ним быстрым шагом подошел Гонтран.
- Обернитесь, - сказал он. - Взгляните на любопытную супружескую па-
ру.
Они обернулись и увидели доктора Онора под руку с толстой старой жен-
щиной в голубом платье и в шляпке, похожей на клумбу из ботанического
сада, - столько на ней было насажено разнообразнейших цветов и растений.
Христиана удивленно спросила:
- Неужели это его жена? Да ведь она старше его лет на пятнадцать?
- Угадала, ей шестьдесят пять лет. Бывшая повивальная бабка. Подцепи-
ла себе доктора в мужья на каких-нибудь родах. Впрочем, их супружеская
жизнь проходит в постоянных стычках.
Услышав громкие возгласы и гул толпы, они повернули обратно, к кази-
но. Перед входом на больших столах были разложены выигрыши лотереи, а
Петрюс Мартель при содействии мадемуазель Одлен из Одеона, миниатюрной
темноволосой особы, вытаскивал и громогласно объявлял номера, потешая
при этом столпившуюся публику балаганными шутками. Подошел маркиз вместе
с Андерматом и сестрами Ориоль.
- Ну, как? - спросил он. - Останемся или уйдем? Уж очень тут шумно.
Решили прогуляться в горы по дороге в Ла-Рош-Прадьер.
На дорогу поднялись гуськом, через виноградники, по узкой тропинке.
Впереди всех быстрым, упругим шагом шла Христиана. С первых же дней при-
езда в Анваль она чувствовала, что живет как-то по-новому: самые обычные
удовольствия приобрели неожиданную яркость, и никогда еще она не испыты-
вала такой радости жизни. Быть может, причина была в том, что от ванн ее
здоровье укрепилось, организм избавился от недомоганий, которые всегда
угнетают человека и вызывают как будто беспричинное уныние; теперь она
свободнее могла воспринимать впечатления и наслаждаться природой. А мо-
жет быть, она была так радостно возбуждена просто оттого, что теперь ря-
дом с нею постоянно был загадочный для нее человек, открывавший ей в
своих пылких речах столько нового.
Она шла, вдыхая воздух полной грудью, и вспоминала, что он говорил ей
об ароматах, которые несет с собою ветер. "А ведь правда, - думала она,
- он научил меня различать их в воздухе". Теперь она и сама различала
все эти ароматы, особенно благоухание цветущих виноградников, такое лег-
кое, тонкое, ускользающее.
Наконец все выбрались на дорогу и пошли по ней парами. Андермат и Лу-
иза, старшая из сестер Ориоль, ушли вперед, беседуя о доходности
овернских земель. Юная овернка, истая дочь своего отца, унаследовавшая
его практичность, знала до мелочей, как ведется в Оверне сельское хо-
зяйство; она рассказывала о нем ровным, спокойным голоском, серьезно и
скромно, с интонациями благовоспитанной барышни, усвоенными в пансионе.
Андермат слушал, поглядывал на нее сбоку и находил очаровательной эту
девицу, такую молоденькую и такую положительную, уже прекрасно знакомую
с деловой стороной жизни. Иногда он выражал некоторое удивление:
- Как! В Лимани, вы говорите, цены на землю доходят до тридцати тысяч
за гектар?
- Да, сударь, если она засажена хорошо привитыми яблонями, которые
дают лучшие десертные сорта яблок Ведь почти все фрукты, которые съедает
Париж, поставляют наши края.
Тут Андермат обернулся и с уважением посмотрел на равнину Лимани, - с
горной дороги был виден ее бескрайний простор, как всегда, затянутый
мглистой голубоватой дымкой.
Христиана и Поль тоже остановились, залюбовавшись этими нежно затума-
ненными далями, и не могли наглядеться на них.
Дорогу теперь осеняли огромные ореховые деревья, и в их густой тени
стояла приятная прохлада. Подъем уже кончился, дорога извивалась по
склону, покрытому виноградниками, а ближе к вершине - низкой травой; все
было зелено до самого гребня горного кряжа, не очень высокого в этом
месте.
Поль тихо сказал:
- Какая красота! Скажите, ведь правда красиво? Почему так захватывает
этот пейзаж, почему он так мил сердцу? Какое-то удивительное, глубокое
очарование исходит от него, а главное, что за ширь! Глядишь отсюда на
равнину, и кажется, что мысль расправляет крылья и взмывает ввысь, па-
рит, кружит в поднебесье, а потом пронесется над этой гладью и летит да-
леко-далеко, в волшебную страну наших мечтаний, которую мы не увидим ни-
когда. Да, это прекрасно, потому что больше походит на сказку, на грезу,
а не на осязаемую, зримую действительность.
Христиана слушала молча, исполненная смутных ожиданий, какой-то на-
дежды, непонятного волнения, и жадно ловила каждое его слово. Ей и в са-
мом деле чудились вдали иные, неведомые края, лазурные, розовые, чудес-
ные, сказочные края, недостижимые, но всегда манящие, прекраснее всех
стран земных.
Он сказал еще:
- Да, это прекрасно, потому что прекрасно. Много есть пейзажей, более
поражающих взгляд, но нет в них такой гармонии. Ах, красота, гармоничес-
кая красота! Это - самое важное в мире! Вне красоты ничего, ровно ничего
не существует. Но лишь немногие понимают ее. Линии человеческого тела
или статуи, очертания горы, колорит картины или вот этой шири, нечто не-
уловимое в улыбке Джоконды, слово, пронизывающее душу волнением, ма-
ленькая черточка, которая художника обращает в творца, равного богу, -
кто же, кто из людей замечает это?
Нет, я должен прочесть вам две строфы Бодлера:
Ты вестница небес иль ада - все равно,
О красота, фантом, прелестный и ужасный!
Твой взор, твой лик, твой шаг откроют мне окно
В любимый мною мир, безвестный, но прекрасный.
Ты ангел или зверь, ты бог иль сатана, -
Не все ли мне равно, волшебное виденье!
С тобой, о свет и ритм, о ветер и волна,
Не так уродлив мир и тяжелы мгновенья.
Христиана смотрела на него с недоумением, удивляясь его восторженнос-
ти, и глаза ее спрашивали: "Что ж необыкновенного находишь ты в этих
стихах?"
Он угадал ее мысли и, рассердившись на себя за то, что не сумел при-
общить ее к своим восторгам, - а ведь он так хорошо прочитал эти стихи,
- сказал с легким оттенком презрения:
- Какой я, право, глупец!.. Вздумал читать женщине стихи самого утон-
ченного поэта! Но, я надеюсь, настанет день, когда вы все это почувству-
ете, поймете, как и я. Женщины все воспринимают больше чувством, чем со-
знанием, они постигают сокровенную тайну искусства лишь в ту пору своей
жизни, когда голос его находит сочувственный отклик в их душе. - И, пок-
лонившись, он добавил: - Я постараюсь вызвать в вас этот сочувственный
отклик.
Слова его не показались ей дерзкими, а только странными. Да она уж и
не пыталась больше понять его - ее поразило открытие, которое она сдела-
ла только сейчас: она обнаружила, что он очень изящен и одет с тонким,
изысканным вкусом, но это в нем не сразу заметно потому, что он слишком
высок ростом, широкоплеч, облик у него слишком мужественный.
Да и в чертах лица у него было что-то грубое, незавершенное, усили-
вавшее на первый взгляд впечатление тяжеловесности. Но вот теперь, когда
черты эти стали для нее привычными, она увидела, что в нем есть обаяние
властной силы, а минутами у него в ласковых интонациях всегда глуховато-
го голоса сквозит мягкость.
Впервые заметив, как тщательно он одет с головы до ног, Христиана по-
думала:
"Удивительные бывают люди, - все, что в них есть привлекательного,
открывается лишь постепенно, одно за другим. Вот и он такой".
Вдруг они услышали, что их догоняет Гонтран. Он весело кричал:
- Христиана! Стой, погоди!
И, догнав их, он, смеясь, заговорил:
- Ах, идите скорей, послушайте младшую сестрицу! До чего она забав-
ная, остроумная! Прелесть! Папа в конце концов ее приручил, и она нам
рассказывает преуморительные истории. Подождем их.
И они остановились, дожидаясь маркиза, который шел с Шарлоттой Ори-
оль.
Она с детским увлечением и лукавством рассказывала смешные деревенс-
кие истории, рисующие и простодушие и хитрость овернцев. Она подражала
их жестам, повадкам, медлительной речи, их выговору и черрртыханью, ус-
нащающему их споры, комически изображала их мимику, от которой ее хоро-
шенькое личико становилось еще милее. Живые глаза ее блестели, рот, до-
вольно большой, красиво приоткрывался, сверкали белые ровные зубы, нем-
ного вздернутый носик придавал ей задорный вид, и вся она была такая
очаровательная, дышала такой свежестью едва распустившегося цветка, что
хотелось ее расцеловать.
Маркиз почти всю жизнь прожил в своем поместье, Христиана и Гонтран
выросли в родовой усадьбе, хорошо знали дородных и важных нормандских
фермеров, которых, по старинному обычаю, иногда приглашали в господский
дом к столу; вместе с их детьми они ходили к первому причастию, играли
вместе и обращались с ними запросто, - и теперь им нетрудно было найти
нужный тон с этой крестьяночкой, почти уже барышней, говорить с ней
по-дружески просто, с ласковой непринужденностью, и она расцвела довер-
чивостью и весельем.
Андермат и Луиза дошли до деревни и, повернув обратно, присоединились
