дежурство, а потом я ухожу в отпуск. Когда еще удастся с вами
встретиться! А дело неотложное.
-- Кто вы? -- тоже шепотом спросил Мухин, на всякий случай
натягивая одеяло до подбородка.
-- Я санитар, работаю в этой больнице. Днем вместе с профессором я
был у вас. Вы-то, наверное, не обратили на меня внимания?
-- Не обратил, -- признался Мухин. -- Что вы хотите от меня?
-- Вы меня, пожалуйста, извините, товарищ Мухин, но профессор
считает вас душевнобольным, да и все вокруг тоже. А вашему рассказу
никто не верит. Кроме меня.
-- Кроме вас? -- удивился Мухин. -- А вы-то чем лучше остальных?
-- Понимаете, в чем дело. Я живу на улице Коненкова, недалеко от
того места, где пропал шестьсот второй. Вы ведь на шестьсот втором
ехали?
-- Когда? На каком шестьсот втором? Никуда я не ехал. И вообще,
оставьте меня в покое. Я спать хочу.
-- Но ведь вы же ехали на пропавшем автобусе! -- с жаром произнес
санитар. -- Профессор считает ваш рассказ бредом сумасшедшего, а я
сразу понял, что вы именно с того автобуса. Вы ведь и живете где-то в
тех краях. Ну что же вы молчите? Расскажите мне, как все было!
-- Не буду я ничего рассказывать! -- возмутился Мухин. -- Вы сами
душевнобольной. Какой автобус? Никакого автобуса я не знаю! И знать не
хочу! И никуда я не ехал. Ни на шестьсот втором, ни на каком другом. И
нечего меня беспокоить среди ночи, а то я милицию вызову. Милиция!
-- Да тише вы, Мухин! -- зашипел на него санитар, боязливо
оглядываясь. -- Не кричите. Я ведь ничего дурного вам не сделал.
Единственное, что я хотел, так это получить ответы на некоторые
вопросы. И все. А вы -- милиция...
-- Все, что я знал, я уже рассказал вашему профессору. Больше мне
добавить нечего. И хватит об этом. А о ваших автобусах поговорите с
кем-нибудь другим. Все! -- отрезал Мухин. -- Покиньте помещение!
Может быть, Мухин и рад был бы что-нибудь рассказать, но, как
помнит читатель, в день пропажи шестьсот второго наш герой был в
чрезвычайном подпитии, и в течение нескольких часов до и после
феноменального скачка во времени его память отключилась на все сто
процентов.
Раздосадованный санитар махнул рукой и пошел к двери.
-- Идиот, -- пробормотал он, выходя в коридор. -- Прав Скворешня,
он действительно псих.
Виктор Буханцов, работавший санитаром в психиатрической клинике
вот уже пятнадцать лет, считал свое место наиболее для себя подходящим,
то есть работал, как говорится, по призванию. Он был добрым и
отзывчивым и от души жалел несчастных больных. Но не одна работа
увлекала его. Была у Буханцова тайная страсть, которой он отдавал всего
себя целиком в свободное от работы время. А страсть эта называлась
фантастикой.
Да, да, самой обыкновенной фантастикой! Он зачитывался романами
Уэллса, Беляева, Брэдбери, Азимова, Лемма, братьев Стругацких, Кира
Булычева, Артура Кларка и многих других мастеров этого увлекательного
жанра. Его книжные полки ломились от фантастического чтива; там были и
книги, и журналы, и газетные вырезки, и даже от руки переписанные
редкие произведения писателей-фантастов. Его интересовало все
экстраординарное, таинственное, необычное, из ряда вон выходящее, он
собирал различные заметки о НЛО, экстрасенсорике, левитации, медитации,
гипнозе, йогах, Бермудском треугольнике и тому подобных вещах.
Потому-то исчезновение шестьсот второго, тем более почти у самого
его дома, так сильно заинтересовало и заинтриговало санитара Буханцова.
Он старался быть в курсе всех событий, наведывался даже в отделение
милиции за недостающими подробностями, рыскал, словно профессиональная
ищейка, в окрестностях магазина "Яхонт" и досконально изучил трассу, по
которой шел шестьсот второй, -- но ничего не нашел. И именно отсутствие
результатов привело его к определенному мнению, которое он, правда,
держал в строжайшей тайне от окружающих. Его ум, постоянно живущий в
фантастическом мире книг, легко мог допустить самое невероятное, самое
потрясающее происшествие. Другому бы на его месте и в голову не пришло
такое, а Буханцов не только предположил, но и сам поверил в свою
версию. Что же это была за версия?
Действовавший методом исключения, любитель фантастики пришел к
выводу, что данное происшествие выходит за рамки обычного и что здесь
не обошлось без вмешательства неведомых науке сил, приведших к разрыву
временной оси и перемещению автобуса во времени либо вперед, в будущее,
либо назад, в прошлое.
Рассказ Мухина прозвучал для Буханцова словно гром среди ясного
неба. С замиранием сердца он сопоставил факты, уже известные ему, со
словами Мухина и обнаружил между ними тесную связь, одному лишь ему
видимую. Он, единственный из всего персонала больницы, поверил Мухину,
зная, что кроется за его словами. Поэтому-то и пришел к Мухину ночью,
надеясь выяснить подробности необычного происшествия. Но Мухин, как мы
видели, сам ничего не помнил об исчезновении шестьсот второго.
Огорченный санитар ушел ни с чем, но присутствия духа не потерял.
Так получилось, что Буханцов присутствовал при переодевании
Мухина, когда тот только поступил в больницу. Полувысохшие листья
лопуха, опоясывавшие длительное время стан нашего героя, полетели в
мусорное ведро. Тогда санитар не придал персоне Мухина никакого
значения, но после его рассказа, а в особенности после появления
собственной версии относительно пропажи автобуса, Буханцов вспомнил про
выброшенные листья. Он кинулся к мусорному ведру. К великой его
радости, листья лопуха мирно покоились под слоем обычного больничного
мусора. Дрожащей рукой санитар выудил из ведра драгоценную находку,
аккуратно завернул ее в газету и с нетерпением стал ждать окончания
своей смены. В девять часов утра, после неудачного разговора с Мухиным,
он стремглав бросился домой, разложил листья на столе и начал
разглядывать их в увеличительное стекло. Но визуальный осмотр не дал
никаких результатов. И тогда он вспомнил про Пашку Девяткина. С Пашкой
Буханцов учился в одном классе, но с тех далеких школьных времен
виделся с ним раза три, не больше. Зато по телефону бывшие школьные
товарищи созванивались каждую неделю. Они могли часами трепаться с
трубкой у уха, выкладывая друг другу все новости, какие могли только до
них дойти.
В отличие от Буханцова Пашка Девяткин быстро пошел в гору.
Институт, аспирантура, диссертация, ответственная работа в каком-то
секретном НИИ -- вот этапы жизненного пути бывшего одноклассника
Буханцова. Пашка не любил распространяться о своей работе, но Буханцов
знал, вернее, догадывался, что Девяткин занимается чем-то таким, о чем
даже фантасты предположить не смеют.
Ему-то и решил позвонить Буханцов и поделиться своими мыслями по
поводу найденных им листьев.
-- Алло, кто это? -- послышалось на том конце провода.
-- Пашка, это я!
-- Вить, ты, что ли?
-- Я, я! Слушай, Пашка, дело у меня к тебе есть на сто миллионов.
-- Ну, валяй...
-- Мне необходимо с тобой встретиться. Ты меня слышишь?
-- Да, слышу. Какое дело-то?
-- Это не по телефону. Паш, давай встретимся через час, и я тебе
все объясню.
-- Н-да, задал ты мне задачку. У меня тут, понимаешь, встреча с
одним товарищем из... ну, в общем, издалека. Давай вечером, на
Кузнецком мосту, часиков этак в восемь. Идет?
-- Идет. Только готовься к неожиданности, я тебя ошарашу.
В условленное время друзья встретились, и Буханцов поведал Павлу
Девяткину всю историю о шестьсот втором, а также свои догадки по поводу
причин, вызвавших это необычайное происшествие.
Надо было такому случиться, что именно институту, в котором Павел
Девяткин работал старшим научным сотрудником, "сверху" дали указание
разобраться и предоставить свои соображения по поводу этого самого
дела, то есть дела о пропавшем автобусе, причем именно Девяткин
возглавлял группу, занимающуюся причинами исчезновения. Гипотез было
много, и очень смелых, но ни одна не выдерживала проверок скептически
настроенных оппонентов из специально созданной комиссии при АН СССР.
Наряду с другими выдвигалась гипотеза и о временной трещине, в которую
провалился автобус, но комиссия требовала доказательств, а их не было.
Ничего этого Павел Девяткин своему школьному товарищу, разумеется,
не сообщил. Он молча выслушал рассказ Буханцова, но когда тот достал
сверток с листьями лопуха и пояснил их происхождение, у Павла Девяткина
загорелись глаза. Стараясь не выдать волнения, он с трепетом взял из
рук санитара драгоценную находку и пообещал провести анализ по
определению ее возраста. На этом друзья расстались.
Биохимический анализ показал, что листья были сорваны не более
недели назад, так как еще не окончательно высохли, а состав их
практически совпадал с набором химических элементов, содержащихся в
подмосковной почве. Зато спектральный анализ изумил группу Девяткина
чрезвычайно. Результаты обоих анализов были настолько противоречивы,
что сотрудники группы подумали о случайно вкравшейся ошибке в ходе
исследований. Провели повторные анализы. И опять та же картина, опять
жуткая разница в результатах. Дело в том, что, согласно проведенному
спектральному анализу возраст листьев лопуха, используемых Мухиным в
качестве набедренной повязки, определялся сотней тысяч лет! Этот факт,
-- а то, что это был факт, Девяткин уже не сомневался, -- не вязался ни
с какими научными теориями ни в физике, ни в биологии, но зато он
хорошо объяснялся версией о провале автобуса во временную трещину,
если, конечно, допустить, что Мухин действительно ехал в том автобусе.
А все говорило за то, что это именно так. И Девяткин решил, что
проблема решена. Доказательства, наконец, получены.
Буквально за три дня Павел Девяткин подготовил подробный отчет о
результатах исследований, проведенных его группой, где детально изложил
свое толкование событий, происшедших со злосчастным автобусом, и снова
привел версию о разрыве временной оси, теперь уже снабженную
доказательствами. Упоминались в отчете и источники полученной
Девяткиным информации, то есть Мухин и Буханцов, а Мухин (который,
кстати, по недоразумению находится сейчас в психиатрической клинике),
помимо всего прочего, фигурировал в научном труде еще и в качестве
одного из главных участников трагических событий.
Специальная комиссия тщательно изучила отчет и пришла к
единодушному мнению, что на этот раз версия требует более пристального
внимания. Решено было командировать двух членов комиссии в
психиатрическую клинику для встречи с Мухиным. По просьбе руководства
НИИ третьим взяли Павла Девяткина.
Утром второго июня в кабинет профессора Скворешникова вошли трое
мужчин респектабельного вида.
-- Профессор Скворешников? -- осведомился представительный
гражданин с длинными седыми усами.
-- Чем могу служить? -- настороженно спросил профессор, вставая
навстречу гостям.
-- Здравствуйте, Валерий Афанасьевич, -- протянул руку гражданин с
усами. -- Мы по делу.
Профессор руки не подал, более того, он отступил назад и спрятался
за кресло.
-- С кем имею честь? -- снова спросил он, внимательно рассматривая
гостей.
Озадаченные приемом, трое мужчин переглянулись. Вперед выступил
Девяткин.
-- Товарищ профессор, -- с жаром начал он, -- мы работаем над
разрешением одной загадочной проблемы. Нас интересует ваш пациент,
некто Мухин.
-- Мухин? -- переспросил профессор. -- Мухин, Мухин... А, Мухин!
Как же, помню. Конченый тип. И к тому же алкоголик. Абсолютно
неизлечим.
-- Вот как? -- гости снова переглянулись.
-- Предъявите, пожалуйста, ваши документы, -- вдруг попросил
профессор.
-- Да, да, конечно, -- последовал торопливый ответ, и на стол
легли три маленькие книжечки.
-- Гм... -- промычал профессор, с пристрастием изучая
удостоверения и искоса поглядывая на их владельцев. -- Ладно, будет вам
Мухин. Вам он нужен лично или достаточно разговора со мной? Я его
непосредственно наблюдаю.
