головой и испустил торжествующий вопль. Еще бы! Он стал обладателем
таких ценностей, которые ни одному порядочному дикарю даже не снились.
Но вот вождь как-то неудачно повернулся, и пуговицы с треском
посыпались на истоптанную сотнями босых ног землю. Брюки, расползшиеся
по швам и лишенные пуговиц, свалились с ног вождя, представив взорам
дикарей достаточно неприглядную картину. Вождь сразу помрачнел и глухо
зарычал. Его взгляд, брошенный на Мухина из-под густых насупленных
бровей, не предвещал ничего хорошего. Такого позора местный властитель
простить пленнику не мог.
Мухин понял это, и сердце его сжалось от страха. Бежать! Бежать
куда глаза глядят! Другого выхода не было... Подумав хоть немного,
Мухин бы понял, что бежать некуда, а если бы даже и было куда, то все
равно его догонят, но рассудок нашего героя был всецело во власти ужаса
перед грядущей расправой, поэтому требовать от него разумного решения в
этой ситуации было бы просто нелепо. Тем не менее именно это решение
спасло ему жизнь.
-- Ки-и-ия! -- завизжал Мухин, подражая где-то слышанному боевому
кличу каратистов, и бросился в самую гущу толпы. Дикари, стоявшие ближе
всех, машинально отскочили в сторону, давая дорогу свихнувшемуся
пленнику; те, что стояли в гуще толпы, последовали их примеру, открывая
тем самым путь к бегству.
-- Бей рыжих! -- орал Мухин, приводя в трепет и недоумение своих
далеких предков.
Во все времена безумие почиталось у дикарей как нечто священное.
Люди, лишенные рассудка, внушали им чувство благоговейного трепета и
животного ужаса. Неписаные законы требовали от дикарей всех эпох и
континентов всячески оберегать жизнь безумных, не говоря уж, -- не дай
Бог! -- о посягательстве на нее, а также содействовать им в их
"священных" деяниях. Именно такого человека увидели дикари в несущемся
на них с вытаращенными глазами, одуревшем от страха пленнике.
И именно поэтому ему беспрепятственно дали бежать. И лишь когда
Мухин был уже за пределами первобытного стойбища, вождь яростно
заревел, призывая своих подданных вернуть беглеца. Дюжина рыжих атлетов
ринулась в погоню.
Организм, отравленный алкоголем, не выдерживал этой бешеной гонки,
но желание выжить придавало силы бедному Мухину, и он несся по холмам,
гонимый страхом и вновь вспыхнувшей надеждой на избавление от этого
первобытного кошмара. Едкий пот заливал глаза, воздух с хрипом
вырывался из прокуренных легких, ноги подкашивались от чрезмерного
напряжения, но он бежал, одержимый единственной мыслью: уйти от
преследователей. Он бежал наугад, не разбирая дороги, поминутно падая и
чертыхаясь. Расстояние между ним и погоней неумолимо сокращалось. Мухин
задыхался, понимая, что только чудо может спасти его. И чудо произошло.
Когда силы, казалось, окончательно покинули его хилое тело,
справа, на холме, показался автобус. Мухин круто повернул вправо.
-- А-а-а!.. -- заорал он срывающимся голосом. -- Я здесь!..
Автобус мчался вниз с холма навстречу беглецу. Краем глаза Мухин
заметил, что преследователи в нерешительности сбавили шаг, но погони не
прекратили.
"Спасен! Спасен! -- ликовал в душе Мухин, различая уже силуэт
водителя в кабине автобуса. -- Спасен!"
Близость помощи воодушевила нашего героя, придала ему силы и
уверенности в себе. Но опасность все же была еще слишком велика.
Несмотря на нерешительность преследователей, расстояние между ними и
Мухиным продолжало сокращаться.
-- Скорее! -- задыхаясь, хрипел Мухин. -- Я больше не могу...
Он вытянул руки навстречу автобусу, как бы пытаясь ускорить момент
встречи со своими избавителями, но тут...
...но тут Мухин натолкнулся на невидимую преграду. Чей-то голос
возмущенно произнес:
-- Вы что, гражданин, рехнулись, что ли? Да отпустите же в конце
концов мой нос!
Глава восьмая
Лепешкина похоронили в тот же вечер на берегу безымянной реки,
метрах в трехстах от лагеря. Борис притащил откуда-то огромный валун,
которым решено было увенчать могилу бедного бухгалтера. В молчании
стояли люди у погребенных останков своего товарища, на печальные лица
их, обращенные к заходящему солнцу, легла тень то ли надвигающейся
ночи, то ли возможных опасностей, которые теперь, после смерти одного
из них, стали более реальными. Люди, наконец, почувствовали, что все
это слишком серьезно и жизнь их оценивается иными мерками, нежели в
двадцатом столетии.
-- Жаль, -- нарушил общее молчание Олег Павлович, -- что могила
останется безымянной.
-- Да, не по-человечески как-то, -- вытирая глаза кончиком
носового платка, произнесла Мария Семеновна. -- Надо бы надпись
какую-нибудь сделать. Человек все-таки.
-- Надпись мы сделаем, -- заверил ее Климов -- но не сейчас, а
после завершения работ по укреплению лагеря. Правда, надпись будет
всего из двух слов: "Бухгалтер Лепешкин", ведь мы даже имени его не
знаем.
-- Не знаем, -- вздохнула Мария Семеновна.
-- Да, странная судьба у человека, -- задумчиво произнес Олег
Павлович. -- Умереть за сто тысяч лет до своего рождения.
...Прошло несколько дней. За это время в лагере произошли заметные
изменения. Были заготовлены бревна для частокола, и уже началось его
возведение, параллельно с этим готовился сруб. Большую роль в повышении
обороноспособности колонистов сыграло, разумеется, обеспечение их
арбалетами, мастерски изготовленными Климовым. Пользоваться новым
оружием было довольно-таки просто, и вскоре даже женщины без промаха
били по цели.
Однажды за ужином Олег Павлович поинтересовался у Николая, сколько
у того осталось горючего.
-- Когда отправлялся, полный бак был. А что?
-- На сколько его хватит?
-- Часов на десять -- двенадцать.
-- Не густо, -- подытожил Олег Павлович, что-то прикинув в уме. --
Я вот к чему это спрашиваю. Пора отправляться на поиски выхода. Сидеть
здесь и ожидать Божьей милости -- это, знаете ли, все равно, что ждать,
когда гора к Магомету пожалует. Чтобы из нашей затеи хоть что-нибудь
получилось, необходимо передвигаться, по крайней мере, шансов на успех
будет гораздо больше. Иначе мы никогда не вернемся обратно.
-- Ура! -- заорал Борис. -- Значит, будем пытаться?
-- Обязательно будем. Иного выхода нет. Я предлагаю каждый день
хотя бы по часу отводить на поездки по близлежащей местности в поисках
злосчастной трещины.
-- А когда горючее кончится?
Олег Павлович развел руками:
-- Тогда и решим. А пока будем надеяться на лучшее.
Восход солнца застал мужчин за работой. Сегодня надлежало
закончить строительство частокола и приступить к сооружению жилища для
колонистов. Инструментов для работы не хватало; вместо топора
обходились одной небольшой ножовкой, которая оказалась в чемоданчике
запасливого Климова, да коротким ломом из запасов Николая. Работали
весело, с огоньком.
Женская часть колонии тоже не сидела сложа руки. Девушки по мере
сил помогали мужчинам, а Мария Семеновна, взявшая на себя
ответственность за приготовление пищи, хлопотала у костра. Но за
работой не забывали поглядывать на часы; все ждали одиннадцати. Именно
на этот час была назначена первая поездка на автобусе. Надежды на
возвращение в двадцатый век было мало, но она все же была, именно она
заставляла случайных попутчиков с замиранием сердца ждать назначенного
часа.
В половине одиннадцатого все работы приостановились, и
проголодавшиеся люди принялись за завтрак. Жареная медвежатина с
грибами показалась им верхом кулинарного искусства, и не одним
благодарным взглядом в этот день была удостоена искусная повариха.
Ровно в одиннадцать заревел мотор "Икаруса".
-- На поездку отводится ровно час, -- дал последнее указание
Николаю Олег Павлович. -- В двенадцать мы должны вернуться, если,
конечно, не случится ничего непредвиденного.
Решено было двигаться вдоль реки в западном направлении,
положившись на удачу и счастливый случай.
Люди сидели молча и, затаив дыхание, смотрели в окна. Все ждали
чуда, ждали и боялись одновременно. А вдруг это опасно? Вдруг переход в
другую временную плоскость сопряжен с риском для жизни? Правда, один
такой прыжок во времени ими уже был проделан, но тогда его не ждали и
не готовились к нему, а сейчас... И где гарантии, что автобус попадет
именно в двадцатое столетие и в нужный им год, а не в какую-то другую
эпоху? И все же люди понимали, что риск необходим.
Через десять минут река круто повернула на север. Николай повел
автобус в том же направлении. Лес остался позади, справа расстилалась
холмистая равнина с редким кустарником и небольшими березовыми
рощицами. День выдался чудесный. Пьянящие запахи молодой травы и
весенних цветов, стрекотание кузнечиков, шелест стрекоз, мелькание
невиданной красоты бабочек заставляли путешественников забыть о
превратностях судьбы и отдаться созерцанию окружавшему их чуду. Жаль
все же, что, возможно, придется покинуть этот отмеченный Богом уголок
земли, не тронутый еще человеческой деятельностью. Люди с грустью
смотрели на эту землю, не до конца, может быть, сознавая, что природа
раскрывалась перед ними в своей первозданной красоте. Человек здесь
пока что еще только гость, а не хозяин.
Дорога пошла вверх. Холм, на который, словно муравей, взбирался
"Икарус", был одним из самых высоких в округе. Достигнув вершины,
Николай остановился. Далеко впереди, наперерез курсу автобуса,
двигалась группа людей, причем один из них несколько опережал
остальных. У самой реки сгрудились неказистые хижины, которые
составляли первобытную деревушку дикарей.
-- Товарищи! -- обратился по микрофону Николай. -- Прямо по курсу
дикари!
Встревоженные люди столпились у кабины водителя и не отрываясь
глядели на двигавшиеся вдалеке человеческие фигурки. Хотя расстояние до
бегущих людей, -- а они именно бежали, -- было велико, все же бросалось
в глаза, что тот, кто бежал впереди, заметно отличался от остальных. Он
был среднего роста, довольно хлипкой комплекции, на поясе его болтались
какие-то лохмотья; передвигался человек как-то неуверенно, с трудом, то
и дело падая. Зато остальные пять или шесть преследователей воинственно
размахивали копьями, в то время как первый был безоружен.
-- Да ведь это погоня! -- догадался Борис. И как бы в
подтверждение его слов один из преследователей, не сбавляя шага,
замахнулся и метнул копье в убегающего. Но оно, к счастью, не задев
несчастного беглеца, воткнулось в землю правее его.
-- Николай, дуй наперерез! -- крикнул Олег Павлович. -- Мы должны
ему помочь.
Автобус рванул с места и стрелой понесся вниз. В этот момент и
преследователь, и преследуемый одновременно заметили мчащийся к ним
"Икарус", причем реакция их была столь различна, что удивление
отразилось на лицах большинства пассажиров.
-- Странно, -- прошептал инженер, всматриваясь в бегущего впереди.
Мухин -- а это конечно же был он -- при виде автобуса бросился ему
навстречу, размахивая руками и крича что-то на ходу; к сожалению, слов
его разобрать не удалось, так как ветер относил их в сторону.
Группа преследователей, наоборот, сбавила темп, и, хотя погоня не
прекращалась, в их движениях теперь чувствовалась нерешительность.
-- Странно, -- опять прошептал Олег Павлович. -- Неужели...
И снова копье взвилось в воздух. На этот раз, казалось, оно
достигнет цели, но...
Внезапно беглец исчез. И в ту же секунду копье пронзило
пространство, которое только что занимал окончательно выбившийся из сил
Мухин.
Преследователи, увидевшие, что беглец исчез, в недоумении
остановились и, завыв от ужаса, бросились наутек.
-- Скорее, скорее! -- заорал Олег Павлович. -- Жми, Николай!
-- Куда? За ними?
-- Кой черт за ними! Туда, где он исчез!
-- Понял!
Автобус стрелой промчался по тому месту, где только что был Мухин,
но... ничего не произошло. Неизвестно откуда взявшийся пес вылетел
из-под колес "Икаруса".
