бесхитростно - в кармане.
Ключ от номера был у меня с собой, не люблю оставлять их у портье.
Все было в порядке, меня никто не ждал. Я внимательно осмотрел номер. Не
то чтобы никто не любопытствовал, однако все было в пределах правил игры -
любознательность, но чисто служебная, без злого умысла. Я вынул из
внутреннего кармана компакт-диск; под яркой оберткой коробка была запаяна
в пластиковый мешочек - для защиты от влажности и нескромности.
Поэтому я взял ее с собой в ванную, чтобы она постоянно находилась у
меня на глазах - пока не перестанет быть нужной и не подвергнется
уничтожению (просто стереть запись - слишком мало). С удовольствием
вымылся, костюм оставил на диване, чтобы не забыть завтра сдать в чистку.
Поколебался - не заказать ли легкий ужин; но есть не хотелось.
Выпивка была в номере, однако я давно уже пью только при крайней
необходимости - по большим праздникам, дням рождения или при знакомстве с
женщиной. Но до дней рождения было далеко, а женщина, отношения с которой
я собирался восстановить, как оказалось, сегодня не захотела меня видеть.
Так что дружбу нашу (или как это назвать) можно будет восстановить лишь
через некоторое время. Я искренне надеялся, что оно окажется достаточно
кратким и кончится уже завтра.
Хотя кто-то, видимо, придерживался другого мнения - судя по нынешнему
происшествию, - о чем меня своевременно предупредил шейх; но я не внял, а
обещанная им помощь, судя по всему, не сработала. Итак, открылась охота не
только на Претендента-2, но и на меня.
Интересно: чьих рук дело? Не знаю; но мне почему-то казалось, что
данные об организаторе моей неприятности, в числе прочих, находятся на том
самом диске, с которым мне вскоре и предстояло ознакомиться.
Впрочем, это всего лишь удобный оборот речи: "почему-то казалось". На
самом деле вовсе не казалось; я был в этом более чем убежден. И у меня
были на то свои причины.
По совести говоря, мне следовало сразу же, не дожидаясь никаких
дальнейших событий, разобраться с полученной информацией. Но, как ни
стыдно признаваться в этом, я чувствовал себя не лучшим образом; нервишки
поизносились, и пустяковый, по сути, эпизод в Неопалимовском требовал
какого-то времени, чтобы я смог привести себя в порядок.
Времени - и какого-то легкого, отвлекающего занятия.
Разве что для отвлечения я и позвонил - без всяких предосторожностей
- в одно местечко, в государственную Службу безопасности, а вовсе не
ребятам из "Реанимации". В службе довольно высокое положение занимал мой
старый - тоже еще по флотским временам - знакомый, а может быть, даже
приятель; вот другом я его никак не назвал бы. Позвонил я ему по той
причине, что, не сделай я этого, он или кто-то другой, в чьем поле зрения
я сейчас наверняка находился, чего доброго, удивился бы даже больше, чем
ему положено. Известно ведь, что если человека, к примеру, ограбили, а он
промолчал, не заявил в милицию, которой о краже все же стало известно, -
это сразу настораживает: потерпевший молчит потому скорее всего, что
боится привлечь к себе внимание.
Почему внимание правоохранительного органа его так страшит?
Разберитесь, ребята...
Мне излишнее внимание с любой стороны сейчас было скорее вредно, чем
наоборот. И следовало исполнить свой гражданский долг.
Дозвонившись, я наткнулся на секретаря. Преграду эту одолеть удалось
далеко не сразу, и я начал было злиться, когда в трубке прорезался наконец
знакомый мягкий баритон. Такие голоса хорошо иметь врачам, особенно
психотерапевтам: успокаивают и вызывают на полную откровенность. Батистову
такие вещи хо рошо удавались еще в его лейтенантском бытии. Да, надо
полагать, и позже, иначе вряд ли он сейчас был бы полковником.
- Батистов слушает, - проговорил он, и голос при этом звучал донельзя
доверительно.
- Вас беспокоит Бебер, специальный корреспондент...
Если у меня и шевелились сомнения по поводу того - успели они засечь
меня или нет, они тут же развеялись, как выбитый из трубки пепел на ветру.
- Привет, Виталий, - сказал Батистов ласково. - Сто лет тебя не
встречал. Рад, что ты наконец объявился. Забываешь друзей, тевтон ты
этакий. А я думал, что и не увидим тебя больше в России. Как она там жизнь
в немцах - ласкает? Или невмоготу стало и потянуло к родным осиновым
кольям?
- Живу нормально. Корреспондирую вот в журнальчике, разъезжаю по
свету.
Доходы невелики, но на табак хватает.
- Почитываем тебя, не без того. Ничего, более или менее прилично.
Только уж прости - не понимаю, с чего это тебя тогда унесло с родины?
Ты же, помнится, уже в майорах ходил? Через капитана тогда
перескочил, помню. Наверняка был бы сейчас генералом - не в нашей службе,
так в смежной какой-нибудь... Чего ж ты так, а?
Он прямо-таки всей душой сочувствовал мне, жалел о моей
несостоявшейся карьере. Добрый, хороший мужик, не правда ли? Так и тянет
закапать скупыми мужскими его жилетку...
- Да уж так получилось, полковник...
- Брось! Брось, не то обижусь. А это, знаешь ли, чревато. - Он
посмеялся в трубку, давая понять, что всего лишь шутит. - Скажи уж
откровенно: жалеешь?
- Да уж не знаю. Чинов больших не выслужил, это правда, зато мир
повидал.
Он секунду подумал.
- Жаль, сейчас не получится поговорить, у меня тут небольшая запарка.
Знаешь что? Давай приходи... сейчас прикину... да, завтра у меня будет
посвобод-нее... завтра в шестнадцать, устроит? Посидим, тряхнем стариной.
Ты на грудь еще принимаешь?
- Бывает - если не стенолаз какой-нибудь...
- Ну, с этим проблем не будет. Так я записываю? Пропуск будет
заказан...
- Постой, Сева, постой. К тебе идти не очень-то охота. Какой разговор
под казенными орлами? Давай уж где-нибудь на нейтральной, как говорится,
почве. В каком-нибудь "Голубом Дунае".
- Сразу видно, как ты отстал. Давно уже так не называют...
- И потом, завтра, да и послезавтра тоже, у меня никак. Я ведь только
что приехал, мне еще корпункт открыть, секретаря подыскать, аккредитацию
оформить, и все такое прочее. К тому же заказ уже успел получить на цикл
статей, надо срочно отписываться.
- Растерял, растерял ты, Виталик, дружеские чувства!
- Ничуть не бывало. Скорее уж ты. Я ведь не просто так звоню.
- Ну, меня-то ты зря упрекаешь. Я о тебе ни на День не забывал все
эти годы. Говоришь, не просто так? А в чем, собственно, проблема?
Голос его на последних словах чуть изменился; сладости в нем
поубавилось. Ах ты. Сева, Сахар Медович...
- Проблема в том, - сказал я тоже без лирических обертонов, - что в
иностранных корреспондентов в столице России в первый же вечер их
пребывания стреляют. И не просто, чтобы напугать. Что же вы так бездарно
заботитесь о людях, целиком полагающихся на вас?
- Так. Это в тебя стреляли? Где? При каких обстоятельствах?
Я изложил ему суть дела - столько, сколько ему можно было знать.
Журналист был приглашен на дипломатический прием, потусовался там,
пошел домой, и тут в него... Он слушал, лишь изредка вставляя свое
обычное: "Так. Так". Когда я закончил, сказал:
- В милицию не обращался?
- Только к тебе.
- Правильно. Запущу машину, разберемся. Но вообще-то... Не слишком ли
ты неразборчив, а?
- Не понял.
- К чему тебе шляться по исламским посольствам?
- Запрещено, что ли?
- Да нет, понятно, у нас пресса свободна. Я тебе просто так,
по-дружески. В порядке предупреждения. У них с этим их царем все равно ни
черта не получится. Эта каша не для России. А как только он провалится -
пойдет, чего доброго, такой откат, что... Нам и вообще-то царь не нужен,
хватает президента. Недаром же он сказал в последнем обращении к нации: "Я
сделаю все, чтобы не допустить в стране никаких потрясений и
фундаментальных перемен". И это не только сотрясение воздуха, поверь. И
нынешний кандидат прямо на его плечах въедет в Кремль. А уж мусульманского
царя мы и подавно не хотим и не захотим никогда.
Я не стал спрашивать, кто - "мы". Вместо этого сказал:
- Кстати, ты не знаешь, как и где его найти? Мне заказано интервью с
ним, это такой гвоздь будет, понимаешь...
- Ты о ком, об этом претенденте? Или о кандидате в президенты?
- Об Александре. К кандидату у меня вопросов вроде нет. Алексей-то
где сейчас? В Париже? Европейский претендент.
- Да вроде бы. Тут запутаешься совсем, - вдруг пожаловался он. - Кто
претендент, кто кандидат, кто вообще черт знает кто...
Я оставил его растерянность без внимания.
- Зато Александр, говорят, в Москве. Вы же его наверняка охраняете;
помоги установить контакт. Век не забуду. По старой дружбе, поспособствуй.
Батистов помолчал немного.
- Рад бы помочь тебе, - ответил он наконец, - но не могу. Не имею
права. Это, Витек, информация не какая-нибудь "для служебного
пользования", эта - с двумя нулями. Здесь полная дробь. Попроси о
чем-нибудь другом.
- Жаль, жаль... - протянул я разочарованно. - А я рассчитывал. (Он
сердито засопел в трубку.) Ну ладно, тогда хоть обеспечь мне нормальную
безопасность. Я остановился в "Рэдисоне"...
- Да слыхал я. Знаешь, просьбы у тебя нынче какие-то... боцманские.
Не могу я за каждым газетчиком пускать топтуна, не в двадцатом веке живем.
Не в силах, уж не обессудь.
- Вот так раз (крушение моих надежд, судя по унылому голосу,
оказалось полным)... Что же мне делать?
- Сказал уже: держись подальше от... всех этих - и проблем со
здоровьем не будет. Усек?
- Да, заставил ты меня задуматься. И на том спасибо. Ладно, Сева;
позвоню тебе, как только разберусь со своим распорядком... Будь здрав.
И если повезет узнать, кто там на меня охотился - уж не скрывай. Это
как-никак и меня самого интересует... Этакая маленькая шпилечка под
занавес. Я положил трубку.
Значит, так. О месте, где пребывает сейчас претендент Александр,
Службе ничего не известно. Очень хорошо. Ей этого знать и не следует
вовсе.
Что же касается прочего - то пока еще они меня не пасут. Мелочь, но
приятно. Иначе он пообещал бы. Я ведь сам давал ему возможность
легализовать наблюдение. Следовательно - я для них пока серьезным объектом
не являюсь. Иншалла!
Я сладко потянулся и наконец-то почувствовал, что пришел в себя.
Теперь можно было и взяться за дело.
Я уселся в кресло перед компьютерным столиком. Не доверяя столь
важную информацию гостиничному компьютеру, включил свой, переносной,
заправил диск и принялся за работу, предварительно убедившись, что все
жалюзи закрыты и ничье любопытство не вызовет во мне вполне понятного
ощущения досады.
На компакт-диске, врученном мне на приеме, было названо четырнадцать
человек. Правда, двое из них не относились к руководителям, но именовались
всего лишь наблюдателями. Первым из них был тот самый шейх в честь
которого устраивалось нынешнее шумство и с которым я успел столь приятно и
полезно побеседовать наедине. Второй тоже оказался знакомым: любопытный
американец, заказавший серию статей. Этих я решил отложить на потом - если
останется свободное время - и принялся за основных персонажей. В том
порядке, в каком они располагались в записи.
Зеленчук Амвросий Павлович. Тридцать лет. Национал-социалист,
участник нескольких вооруженных акций. В период нахождения нацистов у
власти - то есть совсем недавно - помощник министра просвещения. Формально
порвал с партией два месяца назад, не в одиночку, а вместе с целой группой
молодых людей - группой, которую он, надо полагать, и возглавляет.
