планирует наперед, старается обезопасить себя, пытается поймать за хвост удачу
вместо того, чтобы положиться на потусторонние силы. Мы бросаемся из крайности в
крайность вместо того, чтобы "они" вступили в действие, какими бы мистическими
эти "они" не были. Предоставьте "им" возможность решать все за вас, поскольку, я
думаю, что "они" знают больше, чем вы или я. Вопрос надо ставить не: "А это
правда? Этого достаточно?", а: "Это сработает?" То же самое и в занятиях
живописью. Я также убедился, что это срабатывает и когда я пишу, поскольку,
часто отступая от правил, я заметил, что так написал лучшие страницы своих книг.
Я не считаю, что наука и магия -- сходные явления. Это разноименные полюса.
Магия существует с древних времен. Наука появилась недавно. Недавно -- может,
две тысячи лет назад или десять тысяч лет назад. Годы не имеют большого
значения. Прошу прощения за профессорский тон. Я ничего об этом не знаю. Но это
моя инстинктивная реакция. Я враг -- ученому, а он, думаю, наш противник
априори.
В заключение должен рассказать вам кое-что о себе, что многое объясняет. Ни у
одного человека в голове не царит такой хаос, как у меня. Люди думают, что я
человек организованный. В доме порядок и на письменном столе --
713
порядок. Но в мыслях -- неистовый хаос. Не думаю, что мог бы рисовать и писать,
не будь мои мысли столь хаотичны. Совсем недавно ученые откопали древнюю
рукопись добиблейских времен. Ее надо соотносить с первыми словами Книги Бытия о
сотворении мира. В этом манускрипте говорилось, что Бог упорядочит хаос. Это
полностью отличается от сотворения мира. Что совершил Бог, так это навел
порядок. Другими словами, Он не творил мир.
Художник -- всего-навсего человек, обыгрывающий нечто, существующее до него. С
моей точки зрения, это -- исчерпывающее определение. Артюр Рембо сказал: "Ни
один человек никогда ничего не создал". Человек -- не творец. Ему дано лишь
воображение и способность обыграть те или иные явления, не более того. Насколько
человек в этом преуспевает, зависит от его таланта.
ПАРИЖ
Для меня секс не был ежедневным занятием. Придавая ему определенное значение, я
всегда был предан самой женщине. Больше всего меня интересует ее суть.
Впервые я приехал в Париж за два года до того, как окончательно там осел.
Сначала я побывал в Париже со своей женой Джун в 1928 году. У нас было
достаточно денег, чтобы прожить почти год. Тогда мы не были в столь бедственном
положении, в каком я оказался позже. Очень ясно помню свои первые впечатления о
Париже. Наш корабль приплыл в Гавр, затем мы сели в поезд, прибывающий на вокзал
Сен-Лазар в Париже. Меня ошеломил сам вокзал с его застекленной крышей и
огромным залом ожидания под названием "La Salle de Pas Perdus"*. Это было очень
оживленное место; поезд прибыл вечером, в самый час пик -- и я не мог, с ходу во
все включиться. Я совершенно растерялся. К тому же совсем не говорил
по-французски. Ни слова. Знал, как сказать "да", "нет", "спасибо", не более
того.
Как мы добыли деньги, чтобы прожить этот год в Европе, -- длинная история. Джун,
моя новая жена, старалась
_________
* Зал исчезнувших шагов (фр.)
714
любыми средствами дать мне возможность стать писателем. Когда мне не удалось
пристроить свои произведения -- рассказы и стихи в прозе, которые я сам
отпечатал, --она принялась продавать их в кафе на Гринвич Виллидж и на Второй
авеню. В течение этих дней она перезнакомилась со многими мужчинами; один из них
страшно в нее влюбился, вероятно, он годился ей в отцы. Она разыгрывала из себя
писательницу, но, конечно же, показывала ему мою рукопись. Тогда я писал роман,
и она показала ему отрывки. "Замечательно, -- сказал он. -- У вас мужской
подход. Вы подаете большие надежды". Поскольку он не очень верил в то, что
когда-либо она действительно допишет роман, он пообещал, что если она все-таки
его закончит, он даст ей денег, достаточных для самостоятельной жизни в Европе в
течение года. Конечно, он и не подозревал о моем существовании. И тут я
дописываю роман, она отдает его, и мы получаем деньги на поездку. Это была одна
из моих книг, оставшихся неопубликованными, по-моему, она называлась
"Взбесившийся член".
В те дни центр нашей жизни переместился на Гринвич Виллидж и Ист-сайд, и,
особенно, на Вторую авеню, где размещались все иностранные кафе. Потерпев
неудачу с продажей рукописей, мы решили торговать вразнос импортными сладостями,
которые я повсюду таскал с собой в чемодане. Сначала их взялся продавать я.
Почти ничего не продал и стал предметом всеобщих насмешек. Тогда Джун, которая
была очень красивой женщиной, взяла торговлю в свои руки, и, безусловно,
преуспела. Иногда нам за ночь удавалось продать сладостей на 50-100 долларов.
Потом у нас появились деньги на поездку в Европу. Конечно же, тот человек, что
дал их Джун, не собирался ехать с ней. Он был женат, связан работой, так что при
всем желании не мог себе этого позволить.
Полагаю, у нас в наличии собралась сумма в размере 1500-2000 долларов, не более.
Включая проезд. Мы плыли на корабле, французском лайнере -- небольшом знаменитом
судне, флагмане французского флота того времени.
Через несколько недель мы уехали из Парижа. Решили попутешествовать по Европе.
Купили велосипеды, и я научил Джун кататься. По пути из Парижа в Марсель Джун
попала в аварию, и наше велосипедное турне закончилось. Иногда мы ехали на
поезде за город, какое-то время шли пешком, а потом садились на велосипеды и
двигались по тропинкам вдоль каналов. Покупали кусок салями, фран-
715
цузские булки, сыр, фрукты и устраивали что-то вроде пикника. Этот превосходный
завтрак обходился нам очень дешево.
Я помню, где мы жили, впервые приехав в Париж. В "Гранд-отеле де ла Франс" на рю
Бонапарт, совсем рядом с Галереей изящных искусств. Я ни слова не знал
по-французски, но у меня был с собой разговорник. Однажды, когда у нас не было
при себе наличных денег, жена предложила мне обратиться к хозяйке гостиницы и
попросить у нее взаймы. Я заглянул в разговорник и вместо того, чтобы сказать:
"Не могли бы вы одолжить нам денег", сказал: "Могу ли я дать вам. взаймы". Она
рассмеялась и ответила: "Конечно!" -- но деньги одолжила.
Через год, когда я приехал один, то был очень, очень беден. Жил в постоянном
ожидании денег от Джун. Сначала питался в скромном ресторанчике на замечательной
маленькой улочке, прямо за плас Сент-Сюльпис, который назывался "Le Gourmet"*.
Там хорошо готовили, и обед обходился примерно в 27 франков. Включая вино и
десерт. У вас была салфетка с кольцом, которую вы клали на стойку, закончив
трапезу; салфетки менялись раз в неделю. Примерно через месяц я решил поговорить
с хозяйкой ресторанчика, поскольку знал, что рано или поздно мне придется ей это
сказать: "Если потребуется, -- не знаю, как я умудрился выучить всю фразу, но я
ее осилил, -- вы покормите меня в кредит? Могу я по-прежнему у вас столоваться?"
И она, не задумываясь, ответила: "Да, конечно". Прошло несколько недель, и я
попросил у нее разрешения питаться в кредит. Должно быть, столовался у нее еще
два месяца, и мне ни разу не намекнули про деньги. Это было замечательно. Таков
был Париж 1930 года.
Джун жила тогда в Нью-Йорке и по возможности высылала мне деньги. Где она только
не работала. Я никогда не знал, как ей удавалось добыть денег, и не слишком
вдавался в подробности. Она помогала мне, пока могла, но это продлилось недолго.
По какой-то причине ее заработкам пришел конец, и я был загнан в угол. Потом
наступили те ужасные дни, когда я просыпался с мыслью встретить знакомое лицо,
кого-то, кто бы меня накормил и приютил на ночь, поскольку больше не мог
позволить себе жить в гостинице.
__________
* Гурман (фр.)
716
Тогда мне было не до фраков. Важнее было найти еду и ночлег. Это был кошмар. И
так продолжалось год.
Потом как-то раз в американском клубе я наткнулся на одного парня, заявившего,
что я похож на его бывшего начальника отряда бойскаутов. Он был адвокатом,
совсем молодым человеком, мечтающем о карьере писателя. И выпускником Йельского
университета. Отнесся ко мне с отеческой заботой. Услыхав о моем безвыходном
положении, предложил пожить у него. Вечером я часто готовил ему ужин. Помню
большую кухонную плиту, яркое пламя конфорок, снег на оконном стекле (квартира
была огромная). Я убирался в доме, топил камин и к его приходу с работы везде
царила идеальная чистота.
В те дни я готовил еду. Не был превосходным поваром, но мог сварганить ужин
почти из ничего. Частенько тушил мясо.
Я прожил у него четыре-пять месяцев и все это время писал, даже в самые первые
дни. Конечно, тогда я не брался за книги. Это были письма, ставшие основой моих
книг, скажем так. Я писал на родину близкому другу-художнику, вдохновившему меня
на занятия живописью, Эмилю Шнеллоку. Сейчас выходит сборник моих писем к нему.
Каждый день я описывал все, что со мной происходило, что я открыл для себя в
Париже. Многие письма послужили материалом для "Тропика Рака".
Потом я познакомился с Альфредом Перле, ставшим моим закадычным другом на время
моего пребывания в Париже. Фред жил в гостинице, очень дешевой, и я часто ждал
двух часов дня, пока он закончит работу. Я ждал его в кафе, а потом мы шли в его
гостиницу. Это были времена, когда войдя в отель, самый недорогой, вы нажимали
на кнопку и дверь открывалась. Проходя мимо окошечка консьержки, вам надо было
назвать свое имя и номер комнаты. Когда Фред выкрикивал свое имя, я крался на
цыпочках прямо за ним, еле касаясь пола, чтобы не спугнуть портье. Затем
приходилось спать в постели с Фредом. Представляете!
Утром, уходя на работу, Фред оставлял мне деньги на камине, чтобы я позавтракал.
Если кто-то заходил, я делал вид, что забежал к нему на минутку. Так
продолжалось до тех пор, пока он не устроил меня корректором в "Чикаго трибюн".
Платили крайне мало. Обычно мы просаживали недельный заработок за один вечер на
вкусный ужин и кино.
717
В конце концов мы решили снять маленькую квартирку в пригороде Парижа; местечко
называлось Клиши. Позже я написал об этом эпизоде небольшую книгу -- "Тихие дни
в Клиши". Сейчас по ней сняли фильм. Через некоторое время нам удалось купить
два велосипеда. По субботам и воскресеньям обследовали окрестности.
Мы проводили много времени, слоняясь по кафе -- таким, как "Купол", "Селект",
"Ротонда" и другие. Когда деньги кончались, искали расписание прибытия кораблей.
На них всегда находились студентки колледжей, молодые американки, приезжающие в
Париж на каникулы. Мы открыли способ, как поддерживать с ними знакомство. Они
покупали нам еду и ссужали нас деньгами. Вдобавок время от времени бесплатно
занимались с нами любовью.
Женщины... Всегда было много проституток. Довольно недорогих. Я бы сказал, что
сегодня их услуги стоят примерно в двадцать раз дороже. То же самое -- и с
номерами в гостиницах. Задумайтесь, комната, в которой жил Перле, -- убогая
лачуга без ванны, туалет в коридоре и т.д. -- ну, если я не ошибаюсь, обходилась
3.50-4 доллара в неделю. Знаете, сколько сегодня стоит подобный номер? Около
десяти долларов в день. В день!
Всегда вокруг было множество проституток, с некоторыми мы подружились. Одну из
них звали мадемуазель Клод, ее историю я описал. Она была довольно необычной
девушкой. Жермена (я упоминал о ней в "Тропике Рака") на самом деле ничего для
меня не значила. В то время, когда я работал корректором в "Чикаго трибюн",
неподалеку от редакции было маленькое бистро, где мы обедали после работы.
Задняя комната была такой просторной, что вмещала дюжину клиентов. Мы
заканчивали работу в два часа дня -- время, когда и проститутки прекращали
работу, чтобы присоединиться к своим maqueraux*.
В дальней комнате бистро мы все встречались и вместе обедали. Помню алжирскую
девушку с большими выразительными глазами, красивую проститутку, к тому же очень
начитанную. Мы часто разговаривали с ней о Прусте, Поле Валери, Андре Жиде и
т.д. Она хорошо знала их произведения.
Однажды вечером после окончания ее работы я случайно наткнулся на нее. Я тоже
