745
и авторской индивидуальной образно-поэтической системе, сознательно
ориентированной на непривычность, ломку установившихся стереотипов близкое,
приемлемое, созвучное и отметая чуждое и непонятное.
Можно сказать, что Генри Миллеру вообще крупно повезло в сравнении со многими
его собратьями по перу и тем более -- по бунтарски-анархическому духу. Ровесник
Михаила Булгакова и Осипа Мандельштама, он родился в год смерти одного из своих
кумиров -- великого французского поэта-символиста Артюра Рембо, дебютировал в
литературе в середине десятилетия, когда звезда Булгакова и Мандельштама уже
начала закатываться под "гниющим солнцем" (метафора самого Г. Миллера)
тоталитарного сталинского режима, пережил с грехом пополам роковое военное
десятилетие и, в начале 60-х, удостоился в столь мало отзывчивой к плодам его
творчества и "гения" (опять же миллеровское определение собственного таланта, не
раз скользящее по страницам его книг) Америке официальных лавров, был даже
избран в Национальную академию искусств и литературы, снискал определенное
материальное благополучие и умер в 1980 году, чуть-чуть не дожив до 90-летнего
юбилея.
Один современный поэт завершал свое стихотворение горько-грустноватым
назиданием: "Жить в России надобно долго..." Добавлю от себя: не только в
России. Тот же Рембо умер в нищете и безвестности в 37 лет, а на долю еще одного
из миллеровских кумиров и учителей -- англичанина Дэвида Герберта Лоуренса (у
нас приобрел широкую известность его роман "Любовник леди Чаттерли", 1928) --
выпало неполных 45. Так что поразительная жизнестойкость -- одно из самых
примечательных свойств, присущих миллеровскому лирическому герою, -- не подвела
и создателя, отмерив ему редкий по продолжительности и творческой насыщенности
жизненный срок. Но в конечном счете не это главное.
Главное -- в жизнестойкости обширного миллеровского наследия, отмеченного
удивительным разнообразием жанровых форм и в то же время -- редким постоянством
тематики, этико-философской структуры и поэтической образности. Главное -- в
озадачивающей многозначности его произведений, которые могут быть прочтены и как
лирическая пикареска (современная разновидность восходящего к эпохе Возрождения
"плутовского романа"), и как своеобразная разновидность сатирико-бытового романа
нравов (или, как называл его прародитель этого жанра Бальзак, "физиологического
очерка"), и, на ином уровне, как один из новаторских вариантов философского
романа XX столе-
746
тия, числящего в ряду своих представителей, наряду с Кафкой, Джойсом и Прустом,
Сартра и Камю, Кобо Абэ и Кэндзабуро Оэ, Уильяма Голдинга и Джона Фаулза, Макса
Фриша и Фридриха Дюрренматта. Одним словом, романа экзистенциального.
Трудно поверить, что все это может сочетаться в пределах одной и той же
художнической индивидуальности. А ведь Генри Миллер был не только прозаиком, но
и одаренным графиком. Неплохо играл на рояле, тонко разбирался в искусстве
театра и кино. Дал мозаичную, но в своем роде уникальную картину насыщенной
художественной жизни во Франции первой трети нашего века в многочисленных
очерках и эссе, составивших больше двух десятков томов. (Два из них -- о влиянии
на него психоанализа и ряда крупных писателей XIX--XX веков -- можно прочитать в
этом сборнике. А с более масштабным опытом Г. Миллера в области литературной
критики -- эссе "Время убийц. Этюд о Рембо", 1946, не так давно познакомила
читателя та же "Иностранная литература", 1992, No 10.)
Относительно же своих учителей в жизни и в искусстве он сам высказался
исчерпывающе -- в "Черной весне", да и в ряде других произведений. Это титаны
Возрождения:
Боккаччо, Данте и особенно Рабле. Люди универсальных талантов и дарований.
Художники редкостно цельного мировосприятия и, как правило, убежденные
оптимисты.
Оптимист ли Миллер, не знаю; на этот счет могут быть разные мнения. Но вот
относительно его универсальности у меня сомнений нет ни малейших. Я бы даже
сказал, что, вкупе с его, во многом восходящей к сюрреализму, образностью,
именно широта философского мышления прозаика может поначалу поставить в тупик не
слишком привыкшего задумываться над книгой и заложенными в ней уроками читателя.
Но что, спрашивается, поделать, если сама эпоха, которую мы переживаем, властно
требует от нас переоценки ценностей -- идеологических, культурных, собственно
эстетических?
И тут самое время задуматься о мировоззренческих уроках лирической прозы
американского автора, подчас -- скажем, в некоторых главах "Тропика Козерога",
на страницах отдельных новелл и эссе, а ярче всего, на мой взгляд -- в финальных
главах "Черной весны" -- перерастающей в философскую поэзию, вызывающую в памяти
лучшие произведения, например, Фридриха Ницше.
В чем заключаются эти уроки -- тем более для людей, не без ощутимых духовных
потерь переживших упадок и
747
крах казавшейся незыблемой "мировой системы социализма", а ныне испытывающих
ощутимые сомнения и в перспективности утверждающегося на территории
демократической России' жизнеустройства, название которому, судя по всему, еще
не успели придумать?
"Жить с иллюзией или по ту сторону иллюзий? -- вот в чем вопрос", -- формулирует
эту мировоззренческую дилемму XX столетия Г. Миллер. До тех пор, пока в человеке
вера в общественный строй, эстетический канон, даже в неведомое всемогущее
существо, управляющее нашими помыслами и поступками, будет преобладать над верой
в самого себя, со всеми изъянами и недостатками своей природы, этот человек не
будет до конца свободен. Не правда ли, актуально?
Или другое: скользящая во всех книгах Г. Миллера идея космополитичности как
естественного (и по многим параметрам превосходящего существующий, отмеченный
национальными границами, подчинением индивидуальной человеческой воли
государственной идее и т. п.) порядка вещей. У Миллера, отдадим ему
справедливость, никогда не было типичного для многих его соотечественников
культа американского образа жизни как оптимального во всех жизненных ситуациях.
Наоборот, именно в процветающей Америке он провидит эмбрионы вселенской болезни,
порабощающей человечество. Человеком Европы аттестует себя американский
художник, успевший, прежде чем стать писателем, сменить несколько десятков
профессий -- от рассыльного, библиотекаря и музыканта в кинотеатре до начальника
отдела кадров в транснациональной компании "Вестерн Юнион". Но даже в отношении
горячо любимого Парижа и парижан (а эта сторона творчества Миллера -- одна из
самых ярких и художественно выразительных) не питает он излишних иллюзий, видя в
своих друзьях, знакомых, случайных спутниках, а чаще спутницах, не только
привлекательные, но и хищные, порой отталкивающие черты.
Что уж говорить о проявлениях воинственного национализма и шовинизма, находящих
порою экстремальные формы и в том климате углубляющегося разобщения, в котором
мы пребываем сегодня. Скептически относящийся к формам организованного
социального протеста, в этом отношении Генри Миллер поистине бескомпромиссен.
Вчитайтесь в великолепный эпизод повести "Тихие дни в Клиши", рисующий посещение
автором и его другом "арианизированного" кафе в предвоенном Люксембурге, -- и
вам все станет ясно. Включая то, заслуживающее упоминания, обстоятельство, что и
со своими родителями
748
будущий писатель расстался не в последнюю очередь потому, что не переваривал их
инстинктивного, "нутряного" антисемитизма, свившего себе гнездо не где-нибудь, а
в населенном иммигрантами Бруклине, в демократическом районе Нью-Йорка --
крупнейшего города страны, широковещательно аттестующей себя как "плавильный
котел наций".
И последнее, но также имеющее отношение к урокам миллеровского творчества
современному читателю. Общеизвестно (и долголетний остракизм, которому
подверглись лучшие книги писателя в США и других странах английского языка в
30--50-е годы, вплоть до начала сексуальной революции, тому свидетельство: в
массовое сознание Запада -- а ныне не только Запада -- Генри Миллер вошел как
апологет сексуальной свободы и ее певец. Не считая целесообразным отрицать ни
того, ни другого, рискну обратить внимание тех, кто дал себе труд внимательно
прочитать эту книгу, на немаловажное обстоятельство: в глазах автора "Тропиков"
секс -- не что иное как существенная (хотя никоим образом не единственная) сфера
проявления естественной человеческой природы и заслуживает подробного
изображения именно как таковая.
Какой бы яркой ни представала эротика в миллеровской прозе, она никогда не
приобретает самодовлеющего значения. Для него непреходяще, важно то, что некогда
философ и визионер Ф. Ницше определял, с оттенком усталой неудовлетворенности,
как "человеческое, слишком человеческое".
Случись Генри Миллеру повторить эти слова, в его устах они прозвучали бы высшей
похвалой. Похвалой свободному, естественному, красивому человеку. Привлекающему
величием духа не меньше, чем совершенством ликующей плоти.
НИКОЛАЙ ПАЛЬЦЕВ
Генри Миллер ИЗБРАННОЕ Романы Эссе Рассказы Автобиография
Ответственный за выпуск Ш. Куртишвили Ведущий редактор Н. Порошина
Художественный редактор С. Лузинас Компьютерный набор М. Мотеяйтис Корректор Г.
Лазуткина
Подписано в печать 21Л2.94. Формат 84х108/32. Гарнитура Балтика. Бумага
офсетная. Печать высокая, усл.-печ. л. 39,48. Уч.-изд. л. 45,6. Тираж 20 000
экз. Заказ No 1497. Издательство "Полина", 2600, Вильнюс, Шевченкос, 19
Диапозитивов в АООТ "Ярославский полиграфкомбинат", 150049, Ярославль, ул.
Свободы, 97
Миллер Г.
Избранное: Романы; Повести; Эссе; Рассказы; Автобиография: Пер. с англ. / Сост.
Н. Пальцев. -- Вильнюс: Полина, 1995. -- 749 с., илл. (Короли литературных
скандалов).
ISBN 5-87014-034-Х
ISBN 5-87014-032-3
В сборник знаменитого американского писателя Генри Миллера вошли всемирно
известные романы "Тропик Козерога" и "Черная весна", повести "Тихие дни в Клиши"
и "Мара из Мариньяна", эссе, рассказы и автобиография "Моя жизнь и моя эпоха".
Сканирование Янко Cлава yankos@dol.ru
http://www.chat.ru/~yankos/ya.html
http://www.chat.ru/~yankosmusic/index.html
